Елена Кисловская Дружковка

Рождественская история

Снег к Рождеству все-таки выпал. Мокрые тяжелые хлопья неуклюже оседали на ветках, крышах, заборах, налипали на одежду, предательски целили в глаза прохожих и, растаяв, стекали ручейками по щекам. Снега не было весь декабрь и начало января, но его недовольное, словно бы из одолжения, появление мало кого обрадовало. Впрочем, возможно, подобные ощущения были напрямую связаны с моим настроением – все складывалось далеко не так, как мне бы этого хотелось. Мой единственный и ненаглядный Валерик (по крайней мере, до последнего времени я думала именно так) укатил к своей маме, и представляю себе восторг, вызванный этим приездом. Все матери уверены, что они лучше знают, какая половинка (или четвертинка) нужна их чаду, но мать моего мужа в этом плане была просто неподражаемой: она настолько активно разрушала все отношения единственного сына с предполагаемыми невестками, что его женитьба на мне стала совершеннейшим чудом. Даже на свадьбе Виктория Павловна (так зовут мою свекровь) отказывалась верить в происходящее и, произнося тост, шокировала гостей пожеланием бесценному сыну поскорее осознать свою ошибку и развестись. Мы прожили под её неусыпным вниманием восемь лет, и не знаю, было ли это следствием каких-либо виртуальных воздействий со стороны свекрови или нашей несовместимости, но детей так и не дождались. Обследования не показали никакой патологии ни у меня, ни у Валерика, на всякий случай я даже прошла курс лечения, тем не менее положительных сдвигов не последовало. Собственно говоря, это и стало поводом для нашей ссоры. Мы высказали друг другу все претензии, накопившиеся если не за восемь лет, то за последние годы, догрузились обидами, которых как раз и не хватало для расставания, и в итоге встречали Новый год порознь, обменявшись всего лишь скупыми стандартными смс-ками.
От невеселых раздумий меня отвлекла заливистая трель звонка.
– Кума, ну ты даешь! – ввалилась в дверь моя подруга Лариска, дама безудержного нрава и необьятных размеров. – Мы тебя ждём, крестник все глаза проглядел! Тоже, понимаешь, трагедия вселенского масштаба – с Валериком поссорилась. Да я со своим Коляном каждый день горшки бью, и ничего, только обострение чувств происходит. Давай, собирайся, пошли к нам. И не пытайся возражать – всё равно, по-моему будет.
Это правда – Лариска всегда добивается своего. Кольку она на себе попросту женила, его родителям доступно объяснила, что в дела молодой семьи им лучше не вмешиваться, и объявила матриархат. Коля не возражал, ему привольно жилось за широкой Ларискиной спиной: все проблемы решались словно по мановению волшебной палочки, он был обстиран, накормлен и обласкан. А что ещё мужику надо? Мелкие стычки в счет не шли – наверное, действительно, только обостряли чувства.
Лариска жила в соседнем подъезде, и нас объединила борьба с ЖЭКом из-за протекающей крыши. Дело дошло до суда, суд мы выиграли, крышу нам перекрыли, а Лариска стала моей подругой. Даже не знаю почему – настолько мы разные. Наверное, ей не хватало моей рассудительности, а мне – ее кипучей энергии, сметающего все перед собой неуемного, подчас дурного энтузиазма. Мужа, кстати, моего она терпеть не могла, впрочем, как и он её. Скорее назло ему, а не вследствие душевного порыва Лариска пригласила меня крестить Шурика, обожаемого сыночка. Я не пожалела ни на минуту. Шурику уже шёл шестой год, это был обворожительный ребенок – белобрысенький, крепенький, как мама, флегматичный, как папа, и невероятно любвеобильный. Он любил всех – случайных прохожих, кошек, собак, птичек, букашек и даже ненавистных большинству детей пауков. Шурик крайне редко плакал и почти все время улыбался. Если мы гуляли с ним вдвоем, я чувствовала себя счастливой и мечтала об одном – чтобы когда-нибудь у меня родился такой же солнечный сын.
Наверное, Лариска права – в семейном кругу наверняка удастся отвлечься от своих неурядиц. Я взяла подарок крестнику - радиоуправляемую машину, которой он просто бредил, и отправилась в гости к кумовьям. У них все было как всегда – Шурик пищал от радости, Коля благодушно хмыкал и опрокидывал рюмку за рюмкой, закусывая выпивку многочисленными Ларискиными салатиками, рулетиками и отбивнушками, Лариса хохмила и для порядка покрикивала на домочадцев. Вот только моя душа была не на месте, и, посидев часов до одиннадцати, я собралась и пошла домой.
Погода изменилась. Подмораживало. Звезды, усыпавшие небо, казались особенно крупными и яркими. Почему-то защемило сердце, слёзы навернулись на глаза, и с моих губ сорвались слова молитвы: «Господи, помоги понять себя, своих близких, простить обиды, нанесенные мне, и научиться не обижать самой! Дай мне силы идти своим путем, если он правый, или изменить его, если он не мой!» Я говорила что-то еще – горячо и бессвязно, и с каждым словом становилось легче, словно снимала с души невероятную тяжесть. Уже перед подъездом показалось (а показалось ли?), что одна из звезд стала стремительно падать. В подъезде стоял какой-то незнакомый запах – не котов и сигаретного дыма, не зажарки и голубцов, а чего-то церковного, похожего на ладан. К нему примешивалась тонкая струйка озона. Лампочка тускло светила сквозь пыль и паутину только на первом этаже, но лестничные пролеты были залиты серебристым неоновым сиянием. На третьем этаже я невольно остановилась: такой же свет струился из приоткрытой двери квартиры, куда буквально за неделю до Нового года вселился седой малоразговорчивый старик. Наши домовые всезнайки называли его Каспарычем и судачили: мол, живет один-одинёшенек, ни с кем особо не общается, никто к нему не ходит. «Может, случилось что?» – подумала я и шагнула в приотворенную дверь. Ладаном запахло сильнее. Впрочем, квартира как квартира – ничего необычного и мистического. Из кухни доносился тихий разговор. Прошла дальше и увидела идиллическую картинку – за кухонным столом сидел старик сосед, а напротив него прехорошенький кудрявый мальчуган лет пяти почему-то в длинной белой рубашке с рукавами пил чай из большой разрисованной чашки и болтал босыми ножонками. Не успела я извиниться за вторжение и спросить, почему открыта дверь, как старик глянул на меня, улыбнулся и произнес низким приятным голосом: «Вот, радость приключилась большая – крестничек в гости пожаловал». Скрипнула входная дверь, я невольно повернула голову на звук. А когда буквально через секунду вновь посмотрела на деда и внука (так назвала их для себя), то у меня перехватило дыхание и подкосились ноги от неожиданности: на месте мальчика пил чай из той же чашки худощавый смуглый юноша с каштановыми волосами до плеч. Он поднял на меня темные внимательные глаза, и cо мной стало происходить нечто невероятное: за считанные секунды я вдруг, словно со стороны, пересмотрела свою собственную жизнь, простила свои собственные ошибки, поняла потаенный смысл своих желаний и суть тех, кто находился со мной рядом. Мне было и стыдно, и легко, словно на исповеди, и возникло чувство очищения и просветления, словно кто-то промыл меня и вытряхнул. «Протяни руку», – произнес старик. Не отдавая отчета в том, что делаю, я выполнила его просьбу (повеление?). Юноша улыбнулся, и на мою ладонь опустилась ослепительная искорка-звездочка. Горячая волна прошла по всему телу. Я зажмурилась и пошатнулась. «Прими подарочек», – услышала, как сквозь вату, густой голос старика. В лицо повеяло морозным воздухом. Открыла глаза и в буквальном смысле слова остолбенела: окно на кухне было распахнуто, старик сидел за кухонным столом один и, не отрываясь, смотрел в ночное небо, куда прямо с подоконника уходили сверкающие следы. Это уже было слишком! Не помня себя, я опрометью выскочила из странной квартиры и успокоилась, лишь оказавшись в своей.
…Как заснула и что снилось, не помню. Утром приехал Валерка. Ничего не стал объяснять, обнял, прижал к себе и сказал только: «Прости». Самое странное – ни один из соседей не помнил, чтобы в квартиру на третьем этаже въезжал хоть кто-нибудь: как стояла пустой, говорили, так и стоит. Убирая, я нашла возле порога фольговую звездочку-конфетти и безотчетно положила ее к своей немудреной бижутерии. А в новом году у нас с Валерой родился сын Кирюшка. С этим примирилась даже Виктория Павловна – мне кажется, свою любовь к сыну она частично перенесла на внука. Ревнует его к нам, ворчит, но как-то оттаяла, подобрела и даже ругает Валерку, если он со мной ссорится. С Лариской и Колей дружим семьями. Шурик ведёт себя как старший брат Кирилла – защищает его от мальчишек во дворе. О том рождественском приключении я не рассказывала никому. Зачем? Пусть будет так, как будет. Но часто зимой, глядя на звёздное небо, я отчетливо вижу сверкающие следы – наверное, они ведут к тем, кто больше всех нуждается в помощи.