— Эй, Камикадзе, это тебе не Филадельфия! Поднимай свои конечности, замёрзнешь к чёртовой матери! — Джоджо почувствовал, как кто-то потянул его за воротник пальто.
«Вот дьявол, надо же было так нажраться! И что за малахольный не даёт мне поспать?»
— Парень, вставай! Ты задубеешь! — кто-то снова начал трясти полуживого, пьяного вдрызг студента, распластавшегося на асфальте аки морская звезда.
— Катись ко всем чертям! — грязно выругался Джоджо, как ему показалось.
На самом же деле он произнёс что-то на подобие «швыбрывабрачертуды», но, сделав усилие, смог пошевелиться и почувствовал, что упирается лицом во что-то очень твёрдое. Собрав всю волю в кулак, лежащий пластом на промёрзлой земле, Дженкинс попробовал приподняться, но ему удалось оторвать всего лишь верхнюю часть своего бренного тела, правильнее сказать, одно лицо, впечатанное в припорошенный за ночь снежком асфальт. Молодой человек тупо уставился в полоски на кедах, которые были прямо перед ним. Ещё усилие и он понял, что кеды не сами по себе стоят на асфальте, а надеты на чьи-то ноги в серых джинсах. Шея жутко болела, поэтому ещё больше запрокинуть голову, чтобы, наконец, понять, откуда исходит этот нечленораздельный звук, судя по всему, обращенный к нему, не было никакой возможности. Но Джоджо чётко осознавал, что звук идёт откуда-то сверху и, вероятно, исходит из хозяина кед.
— Очнулся, брат, что ж ты так набрался? Поднимайся, ты заболеешь, хотя под таким градусом тебе и полярная ночь не страшна. Давай, я помогу.
Англичанин почувствовал, что кто-то схватил его под руку и пытается поднять с земли. Мало что понимая, он повиновался своему спасителю и постарался встать на ноги.
— Да у тебя кровь! Ты поранился? О, чёрт, ты раскроил себе руку о бутылку!
Джоджо наконец смог подняться и в один миг оказался лицом к лицу с каким-то парнем лет двадцати, который шевелил губами, и отдельно от этого странного движения губ шёл фоном звук, доставлявший Дженкинсу ещё более сильную головную боль, которая и так мучила его тяжёлую голову. Студент осознавал, что этот невыносимый звук выходит вместе со словами незнакомца, но вот что он говорил, понять было трудно.
Джоджо посмотрел на свою левую руку и понял, что она вся в крови. Затем он увидел, что и снег вокруг в каплях крови, и не только крови, — вряд ли из его порезанной руки могло вытечь столько жизненно важной жидкости, — кажется, это была разлита виноградная причина человеческой услады. Так и есть: рядом валялась разбитая бутылка дешёвого вина.
«Вот проклятье, перед рассветом ребята отослали меня в магазин за водкой, но её там не оказалось, и я купил первое попавшееся вино, видимо, не дошёл до пункта назначения и решил отдохнуть прямо здесь, на улице…»
Всматриваясь мутным взглядом в своего спасителя, Джоджо утёр рукавом нос. Оглянувшись назад, он увидел большую синюю табличку, на которой чётко золотыми буквами значилось «Гимназия №N». Надо же было так напиться, чтобы растянуться прямо при входе в детскую гимназию.
— Тебе нужно в больницу, посмотри, ты весь в крови! — суетился незнакомый парень, но еле держащийся на ногах иностранец уже не обращал на него никакого внимания.
Он пытался восстановить в памяти все события минувшего вечера: как он с одногруппниками праздновал «экватор», как все русские перепились, а его отправили за «пузырём» (как выразился Михаил, сосед Джоджо по комнате в студенческом общежитии).
Отмахнувшись от только что спасшего ему жизнь незнакомца, Дженкинс заковылял по улице походкой матроса, заспиртовавшего свой организм лет на десять вперёд. Студент физического факультета Джоджо Дженкинс впервые в жизни выпил столько, сколько не выпил бы за всю свою жизнь, не окажись он в одной компании с русскими балагурами. Наконец он почувствовал, что его рука кровоточит. Молодой физик впился в неё взглядом, пытаясь сосредоточиться на струйках крови, бегущих из ладони к запястью. Постояв так с минуту, он резкими движениями принялся вытаскивать заправленную в джинсы футболку, которую с яростью начал рвать на себе. Оторвав внушительных размеров кусок ткани, он быстро обвернул кровоточащую ладонь. Придерживаясь за обшарпанную стену какого-то здания, Дженкинс медленно пошёл по тротуару, точнее, поплыл, — уж поверьте моему слову, назвать то, что делал Джоджо, ходьбой, было бы просто кощунством. Плыл, и никак иначе, опираясь о грязные стены домов. Начиная трезветь, он жадно втягивал в себя морозный воздух, который острыми иголочками впивался в его раздувающиеся ноздри. Слава Богу, что адрес квартиры, в которой молодые экспериментаторы предавались безудержному пьянству, он помнил как дважды два. Главное было пройти два злосчастных квартала, которые отделяли его от цитадели зелёного змея.
Джоджо остановился на мостовой и увидел, что находится в серой толпе немых лиц, скучных и рыхлых, как творожная масса. На самом же деле картина выглядела иначе. Мимо него пробегали люди, на лицах которых была растянута от уха до уха улыбка идиота, а в руках по три-четыре авоськи с продуктами, новогодней мишурой и подарками. Горожане, занятые предпраздничной суетой, носились по улицам города с выпученными, а-ля бешеная селёдка, глазами, словно им куда-то внутрь воткнули реактивный моторчик, в поисках магазинов, предоставляющих праздничные скидки на товары.
Подарки непременно нужно было купить и ни про кого не забыть. Презент для жирного начальника, утирающего слюнявый рот рукавом свитера толстой вязки. Обязательно ублажить аппетитно габаритную любовницу с платиновыми волосами, томно глядящую из-под густых накладных ресниц. Ни в коем случае не забыть про тёщу, держащую свои челюсти в стаканчике на ночном столике. Что-нибудь для тестя, мучающегося одышкой при каждом наклоне или поднятии по лестнице. В обязательном порядке необходимо помнить о малолетних орущих детях. Ну и, конечно же, порадовать себя любимых коллекционным коньяком, который можно раздавить в одиночку в лодочном сарайчике за домом.
Праздничная вакханалия, творящаяся на улицах города, не захлестнула только ленивого. Как маленькие рыжие насекомые, спешащие в муравейник, толпы народа бежали по проспектам, улицам, площадям. В магазинах и подарочных лавках наблюдались нескончаемые очереди и сумасшедшие давки, как на концерте какой-нибудь заморской рок-звезды. На мгновение Джоджо показалось, что всем горожанам была сделана инъекция с наркотой или по приказу властей за ночь город обкурили дурью, и теперь все носятся как угорелые, суетятся, спешат отхватить кусок пожирнее.
Только сейчас он понял, что его очки куда-то задевались: возможно, он разбил их, также как и «пузырь» вина, за которым его послал Михаил. Трясущимися от холода и медленно наступающего отрезвления пальцами Дженкинс стал шарить по карманам своей одежды. В правом кармане пальто он нашел измятый, со следами воска на обложке, томик «The Catcher in the Rye», а в левом заднем кармане джинс — о, чудо! — он отыскал свои очки, совсем целёхонькие. Несколько снежинок моментально прилипли к стёклам. Джоджо вытер их большим пальцем, оставив мокрый след. Затем надел очки и прищурился, будто пытался навести резкость у своих выразительных карих глаз.
Зачем-то оглядевшись, он что-то буркнул себе под нос и, скрестив на груди руки, пошёл вниз по улице. По мере того как пьянящий дурман вчерашней ночи отпускал его голову, молодой человек ощущал резкий холод, покусывающий его нывшие суставы. Стуча зубами, он шмыгнул в табачную лавку с каким-то странным и довольно длинным названием, которое, казалось, совершенно не уместно для обычной занюханной лавки «Фея из табакерки». Приятная барышня, на вид лет восемнадцати, — видимо, та самая фея, — в кремовой облегающей блузке, кокетливо подчеркивающей её достаточно пышную высокую грудь, наглухо застегнутой на все пуговицы под жемчуг, и аккуратно уложенными «корзиночкой» льняными волосами, приветливо улыбнулась вошедшему посетителю. Дверь лавки громко захлопнулась, заставив колокольчик жалобно всхлипнуть. Джоджо галантно кивнул девушке и начал рассматривать всё, что находилось на витрине.
— Вам помочь? — любезно поинтересовалась продавщица.
— Нет, спасибо, я выберу сам, — с чудовищным акцентом пробормотал Дженкинс, деликатно пряча в карман пальто замотанную куском футболки руку.
Это движение не ускользнуло от зоркого взгляда юной леди. Она долго наблюдала за тем, как его глаза быстро бегают по витрине и, наконец, любопытство взяло верх.
— Вы американец? А что у вас с рукой? Может быть, вам нужна помощь? — девушка перегнулась через деревянную стойку, отчего её и без того облегающая блузка натянулась так, что пуговка прямо между грудей готова была вот-вот расстегнуться, открывая взору небольшой зазор между двумя планками, в который можно было видеть частичку её ажурного лифчика.
Джоджо начинала раздражать эта вежливая настойчивость, и проявленное к нему внимание, плюс бесило, что люди, слыша его британский акцент, уверены, что он не знает русского и ему нужна помощь. Они начинают говорить медленнее, растягивая слова, и почему-то громче, словно он не иностранец, а глухой. Дженкинс отлично говорил по-русски. Его мать — русская эмигрантка, осевшая в Лондоне много лет назад, вышла замуж за британца, в смысле за его отца, Дженкинса старшего. Джоджо родился в Англии, прожил всё это время там, но мать никогда не забывала свои корни, чему отец не противился, и учила Дженкинса младшего говорить по-русски, давала читать русскую литературу и привила любовь к русскому балету. Наверное, именно поэтому, когда пришло время получать высшее образование, Джоджо выбрал северную столицу России, покинув родные пенаты.
В данный момент англичанина сердило не столько повышенное внимание к его персоне, сколько его раздражал зазор на кофте миловидной продавщицы. Он никак не мог сосредоточиться, что конкретно ему нужно. Пальцы ног сильно продрогли, даже больно было ими пошевелить; неудивительно, он ещё не привык к российским холодам, потому и не посчитал нужным сменить свои «конверсы» на грубые тёплые ботинки. Дженкинс пошарил в карманах пальто, снова почувствовал пальцами мягкую обложку «The Catcher in the Rye», какую-то позвякивающую мелочь, затем залез правой не повреждённой рукой в карман джинс и извлёк оттуда двадцатидолларовую, смятую в комок купюру. Бросив её на прилавок, он злобно посмотрел на любезно улыбающуюся барышню, которая действительно хотела как-то помочь понравившемуся ей парню.
— Я британец, руку порезал, помощь мне не нужна, вот эти! — сильно коверкая слова, отчеканил Джоджо, показывая указательным пальцем в «Blackstone», лежащие на витрине.
В его глазах вспыхнула нескрываемая злость. Обиженная продавщица, которая была слегка шокирована резкостью покупателя, поджала нижнюю губку, доставая с витрины сигариллы. Затем она разгладила брошенную на прилавок купюру.
— Мы не принимаем валюту! Обменник через пару кварталов, — процедила она сквозь зубы и на её лице растянулась злорадная улыбка.
Молодой физик посмотрел на девушку ещё более злобным взглядом. Вырвав из её руку двадцать баксов, он круто развернулся и, со всей силы хлопнув дверью табачной лавки, выбежал на улицу.
Порыв морозного ветра пахнул ему в лицо, подействовав отрезвляюще. Он тряхнул головой, в результате чего очки сползли с переносицы на самый кончик носа. Джоджо быстро поправил их и, засунув руки в карманы пальто, поднял вверх голову, открыв рот, чтобы редкие снежинки могли приземляться на пересохший язык. Он никак не мог понять, что так привлекало в нём молоденьких девушек: неужели его мелкие, практически юношеские черты лица, или, может быть, растрёпанные вьющиеся волосы, которые, по мнению молодых особ, придавали его образу романтичности, хотя он, отнюдь, не находил в жёсткой волнистой проволоке своих волос ничего романтического. Сам Дженкинс абсолютно не считал себя привлекательным, даже стеснялся своей далеко не атлетической фигуры, впалой груди и сухопарости. Порой ему казалось, что в нём есть что-то придурковатое, но сразу начинал гнать от себя эти мысли, списывая всё на изрядную самокритичность. Однако юные девы в студенческом общежитии совершенно не находили ничего придурковатого ни в его внешности, ни в характере, и с большой охотой гроздьями висли на нём, вызывая вполне справедливое недоумение и зависть у мажоров на потоке.
«Вот и сейчас происходит то же самое. Но мне нужно идти!» Но понимал, что ему совершенно не хочется никуда уходить. Он чувствовал резкое потепление в районе юга. И по мере того как острее ощущался холодный воздух, залезающий в ноздри, ушные раковины, наполняя лёгкие и голову каким-то скользким, казалось, веществом, напряжение ниже пояса быстро возрастало.
«Почему на холоде у меня всегда встаёт?» — c досадой подумал Дженкинс. Постояв так несколько минут, размышляя о своей физиологической особенности, он вдруг резко развернулся на носках и пошёл обратно в табачную лавку, громко хлопнув дверью; колокольчик, как и в первый раз, издал жалобный всхлип.
Продавщица стояла всё на том же месте и в том же положении, как и несколько, минут назад, когда Джоджо пулей вылетел на улицу. Ловко перепрыгнув через прилавок, разделявший его и симпатичную барышню, возбуждённый то ли холодом декабря, то ли запахом винтажных духов юного создания, — по всей вероятности, это были никак иначе как «Climat», — англичанин оказался нос к носу с девушкой. Он медленно провел указательным пальцем от её нижней губы по подбородку, по каждой жемчужной пуговке её кремовой блузки, задержавшись на мгновение между грудей. Расстегнув пуговку, он довольно прищёлкнул языком.
Вдруг колокольчик плаксиво задребезжал на входной двери, и в лавку зашёл мужчина лет сорока пяти в длинном кашемировом пальто.
— Доброе утро, я могу вам чем-нибудь помочь? — девушка любезно кивнула вошедшему, но её голос сорвался.
Покупатель учтиво кивнул в ответ, но знаком руки дал понять, что он сам найдёт то, что ему нужно. Джоджо снял очки и, протирая запотевшие линзы тем, что осталось от его футболки, наблюдал за появившимся типом. В который раз за сегодня, перепрыгнув через прилавок, он оказался по другую сторону от обескураженной барышни. Мужчина в кашемировом пальто с любопытством бросил на неё взгляд. Она густо покраснела и, смутившись ещё сильнее, опустила глаза, доставая с витрины «Blackstone». Неуверенным движением она протянула сигариллы британцу. Дженкинс застегнулся на все пуговицы, взял с витрины пачку сигарилл и пристально посмотрел в глаза соблазнительной леди.
— Так будет гораздо лучше! — всё с тем же неизменным британским акцентом тихо произнёс Дженкинс и быстро покинул табачную лавку, оставив растерянную девушку наедине с посетителем.