Александр Мошна 

ЗЕМНАЯ ЛЮБОВЬ
Всё село скосила новость: Гришка, этот молчун и тихоня, будет засылать сватов к Варьке, к первой красавице и плясунье; и Варька, сказывают, готовится принять сватов.
Ну, Гришка, ладно, что с него взять, без царя в голове, размышлял народ, но Варька. что удумала. «Это же надо отмочить — выбрать такого увальня», - обиженно галдели парни, которым в разное время отказала Варька. «Это ж не много, ни мало - насмешка над селом, над всем мужским сословием», — упражнялись в остроумии ребята и важно ходили по селу, как петухи на курятнике, вот только каждого в душе сьедала зависть.
Пищи для разговоров хватало всем, в селе отменно работало сарафанное радио. Достопочтимые старушки вечером, сидя на завалинке, радостно точили свои языки.
В назначенный день и час село загудело растревоженным ульем, все пришло в движение, задвигалось, заговорило - все живое неслось нескончаемым потоком, запрудив улицы, к дому Варвары, словно был объявлен всемирный потоп и спасать будет всех непременно Варька. Не часто деревню балуют такими новостями, и каждому было охота самому поглазеть. А особенно нетерпеливе, любознательные, без которых, как говорят в народе, и вода не освятится, уже были на месте, плевались семечками, как на посиделках и, завидев свежего слушателя, резво устремлялись навстречу, дружно набрасывались на него, чтобы в который раз пережить с ним свое удивление и непременно пристегнуть что-то свое.
Вдруг двери дома Варьки распахнулись, и народ всколыхнулся — на пороге стояли сваты, перевязанные рушниками.
Весть о том, что Варька все-таки прнняла сватов, взорвалась тунгусским метеоритом в селе, да так и погребла за собой тайну столь странного союза.
Почему Варька дала согласие, навсегда осталось загадкой для односельчан, как впрочем, и сам тунгусский метеорит остается все еще для нас загадкой, т. к. ученые разбежались во взглядах, и каждый мужественно топчется на своем, радуя нас и удивляя своими гипотезами.
А жизнь идет: обычная суета, работа, обычные хлопоты и радости деревенские. И то, что еще вчера у вcex висело на языке, как непривычное, как-то постепенно забылось, утихло. Да и как можно долго кормиться этой новостью, если Гришка и Варька упрямо не клевали на эту наживку и жили себе в согласии и любви. И народ махнул на них рукой — себе дороже. Будто и дела-то больше нет, что попусту чесать языками.
А какие славные были вечера у наших молодоженов! Варвара целый день сладко тревожилась, дышала ожиданием. После трудового дня жена неизменно назначала встречу мужу в одном месте — в спальне. Но такие часы были особые: светлые и счастливые для обоих.- Это было единение души и напоминало обряд. Варвара очень любила такие вечера. В этот час тихий, таинственный, загадочный мир засыпал, и чудилось ей, что она одна на этой планете, и ей было страшно. Но горячее плечо мужа, сознание, что с ней мужчина, радовало ее, успокаивало, и женщина нежно тянулась к нему, словно напуганный птенец.
И вот здесь начиналось главное, что неизменно повторялось почти каждый вечер в первые месяцы их жизни. Варвара как-то вдруг странно затихла под мышкой левой руки мужа и с тревогой ласково спрашивала: «А ты меня, Гришутка, лю-бишь?». Гришутка, как и подобает мужчине, держал паузу, а Варвара вся замирала в этой паузе, натягивалась, как струна. Она долго не выдерживала этой пытки и растеряннoe лицо ее возникало перед глазами Григория. Глаза и губы женщины просили, кричали, требовали, умоляли; и неслось по вселённой однажды выстраданное Евой, мучительное, тревожное и сладкое: любишь меня?
Григорий, с полным сознанием важности происходящего, старательно оттопыривал нижнюю губу и протяжно говорил: «Люблю», что приводило в неописуемый восторг Варвару. Она смеялась и резвилась, подобно ребенку. Вдоволь насмеявшись, Варвара прижималась к мужу и уже кокетливо спрашивала его: «А как ты меня, милый, любишь?». Муж обнимал жену, насколько знался в нежности, протяжно гудел: сильно люблю.
Какая все-таки малость нужна женщине: скажи, что любишь ее, что она милее всех на свете – и она уже счастлива. Но вот что интересно: мы бьем себя в грудь, случается, кропаем стишки и орем дурным голосом, что любим, и тут же забываем, посвящаем песни, оды и при этом весьма довольны собой. А женщины молча посвящают нам свою жизнь — только и всего.
Ничто так сильно и быстро не сближает людей, как взаимная доброжелательность и простота. Молодая семья Григория и Варвары, на зависть злым языкам крепла, к ним уже запросто заходили соседи, делились своими тревогами и радостями. Бывало, заходили и старушки, приносили полученные письма и просили Григория читать по нескольку раз. Очень уж душевно у него все выходило. Случалось ему и сочинять письма для старушек. Относился он к этому серьезно, за что ему был почет и уважение в селе и называли его почтительно: Григорий Павлович.
Молодые жили в любви и согласии. Вскоре в их доме зазвучали детские голоса. Двое мальчиков и девочка заново открыли свой мир. Годы летели. Все складывалось славно.
Но... Как совсем некстати подстерегают нас неудачи, кривая огорчения стремительно катится вниз, начисто сметает все наши мечты, надежды... Неожиданно заболела Варвара. Серьезно заболела. Вот уже несколько месяцев, как не поднималась больная, и все в деревне вынесли ей жесткий приговор, и при этом жалели Григория и детей его. По всему было видно, что она не жилец на этом свете, и в деревне вначале робко, а потом открыто пополз слушок о худшем. Находились такие, что свободно, как за кружкой пива о погоде, говорили о скорой смерти Варвары. Назначались дни. Варвара упрямо тянула, не укдадывалась в сроки, цеплялась за жизнь. Григорий похудел, вовсе стих смех ребят. Тревожно было в доме.
Однажды, в воскресенье, с утра Григорий отвел детей к бабушке, которая жила в конце деревни, а сам вернулся домой, к жене. Он хотел побыть с ней вдвоем. Достал цветы, запрятанные вчера, и вошел в комнату, где лежала Варвара. Жена, медленно повернула голову, в глазах мелькнула тревога. В последнее время ее не покидало беспокойство. Она ведь понимала, что с ней может в любую минуту случиться, и это отравляло ей и без того висящую на волоске жизнь. Но она крепилась, пыталась скрыть боль свою от мужа и детей — жалела.
Григорий подошел к родной жене, положил цветы поверх одеяла, взял за ослабевшую руку и тихо сказал: «Варя, Варенька, поздравляю тебя с днем рождения». Потом присел на краешке кровати и долго смотрел на жену и гладил, гладил ее волосы и как-то неловко улыбался, хотел что-то хорошее сказать, но не умел— только бестолково повторял: «Варя, Варенька... хорошая моя...». Варвара как-то вдруг засветилась вся и тихо, ослабевшими губами, еле слышно спросила: «Гришутка, а ты меня еще любишь?».
Что же случилось в эту минуту с тобой человек? Что тронуло сердце?
Григорий, как надломленный, рухнул на плечо жены и прерывисто зашептал: «Люблю, не могу без тебя. Не надо нас покидать. Варенька, не надо. Куда я один? Я ведь люблю, слышишь, жена?». И не ожидая, вопроса, как он ее любит, торопливо продолжал: «Люблю тебя сильно, сильно», — и обхватил за плечи крохотное высушенное болезнью тело, сильно прижал к своей груди и тяжко, по-мужски с надрывом заплакал.
Варя, Варенька ласково гладила голову мужа, а непрошенные слезы так и катились по щекам, которые бывают тяжелыми, как камень, раскровят душу, но эти слезы были целебные. Варя радостно и молча плакала и шевелила губами — что именно, не разобрать, но чувствовалось что-то хорошее, доброе. И Григорий затих, успокоился.
И откуда берутся силы в хрупких созданиях, какая крепость души! И все молча, без жалоб, выслушивают, успокаивают. И что это за необъяснимая, недоступная тайна женской души?
Вскоре Варвара уснула и проспала целые сутки, а когда проснулась и увидела напуганного Григория и детей, впервые за время болезни слабо улыбнулась доброй улыбкой. Дети так и брызнули радостью, защебетали, заплясали вокруг кровати, каждый хотел дотянуться до мамы, положить свою ручонку и сообщить что-то свое, очень важное. Григорий остановил ребячий хоровод и чтобы не утомлять жену, увел детей в другую комнату. Жена впервые попросила есть и принялась с аппетитом за обед. Правда, слабость в движениях заметна, но в глазах был уже здоровый блеск, чувствовалось дыхание жизни.
Постепенно Варвара поправлялась, и это снова было немалым удивлением для односельчан. А самые любознательные с ног сбились в поисках причины. Спрашивали и Варвару, а она только как - то загадочно улыбалась, да все глаз не сводила с Григория, все радовалась чему-то, словно постигла какую-то неведомую остальным тайну.

ЛЕГКИЙ ФЛИРТ
Если б моя власть - запретил бы женщинам улыбаться. Нет, в гостях, в транспорте - сколько угодно. Здесь особое положение. В первом случае, это отвлекает гостей от трапезы, не так те остервенело набрасываются на еду, во втором - смягчает атмосферу среди пассажиров. Главное - чтоб на работе не позволяли себе эти вольности: строить глазки. Как пострадавшее лицо имею право требовать.
Все началось с того, что зашел я как-то однажды в магазин. Потянуло на молочную продукцию. Подхожу к прилавку, а молоденькая продавщица улыбается мне, глазками постреливает. Я и себе в ответ воспитанность демонстрирую. Подтянулся весь, вежливые слова подбираю. Не хочу ударить в грязь лицом.
Скупился, попрощались душевно и отбыл. На следующий день опять потянуло заглянуть. Как там, думаю, мое солнышко?
Встретились за прилавком, а девушка - одно душевное тепло и море обаяния. Не забыла меня, что характерно. О здоровье выспрашивает, терпеливо ждет ответ и каждый раз приглашает еще навестить. Засвиданьичал я — чего уж там. Видимо, что-то приличное нашла во мне королева. Приятно ей со мной общаться. Не то, что соседка-вертихвостка, которая при встрече непристойно намекает на лысину. Остроты отпускает. Я уже и головной убор купил, прикрываюсь, а она пуще прежнего хохочет:
- Что это вы, уважаемый боровичок, затмение окружающим устроили? Не отбирайте у людей последнюю радость, дайте им лицезреть ваше северное сияние. Пусть народ наслаждается, он это заслужил...
Никакого почтения к старшим! Вот продавщица – это совсем другая песня: воспитанность, приветливость и всегда с улыбочкой.
А в последнее время стал замечать чудные моменты: зайчик мой неравнодушен ко мне. Как только дверь открою - всех покупателей забывает, глазенки сразу прилипают ко мне. Еще не подошел, еще на расстоянии от нее - а уже светится моя голуба, вся так и тает в ожидании, когда подойду поближе, так и вспыхивает румянцем.
Ты гляди, думаю, как оно завертелось все, какую страсть навеял. Не иначе, роман подкараулил меня. Развивается по всем законам жанра, пламенеет. Не опалило бы на старости лет. Кожа, говорят, долго потом заживает в этом возрасте и трудно поддается пересадке. «Что же теперь делать?» - заметался в беспокойстве. Надо скорее рвать отношения, пока не зашло все так глубоко, и напрочь выбросить из головы эти романтические бредни.
А мозги-то - гордость моя! - оказывается не совсем уже и высохли, хватило еще ума не торопиться делать предложение. И ничего у нас с ней, кажется, и не было — радостно потираю руки, успокаиваю себя. Правда, вчера не сдержался, нахально при всех поцеловал ее. Но это было во сне и под утро. Если не проболтаться, она об этом никогда и не узнает. Надо только соблюдать строжайшую конспирацию.
Но, с другой стороны, что происходит? Свел девушку с ума - и в кусты. Неблагородно, не по-мужски. Как порядочный человек, я обязан непременно жениться.
Тревожные мысли эти настигли меня в троллейбусе.
Вдруг слышу:
-Слушай, дед, сколько пнем стоять будешь? Дай людям выйти. Или ждешь, когда мхом покроешься? - прозвучал насмешливый женский голос и окончательно вернул меня на
землю.
Оглянулся - батюшки! Моя невестушка стоит.
-Что ты так не ласкова, солнышко мое? Аль горе какое приключилось? — высказываю сочувствие, когда уже вышли из троллейбуса.
А она лобик хмурит, мысль пытается поймать, а та, видимо, от нее порхает. Тороплюсь прийти на помощь.
- Узнаешь меня, мое золотце? Это мы с вами проводим приятные беседы.
-Слушай, дед, — подает голосок младое незнакомое племя, - ты мне зубы не заговаривай, давай чеши в пределах видимости. И почему ты решил, что от твоей болтовни я угораю?
-Ну, как же, - промямлил неуверенно, - но отчего тогда, позвольте спросить, вы постоянно и приветливо мне улыбались, приятные беседы проводили в магазине? - растеряно заморгав, интересуюсь. И все время сопровождали меня теплым взглядом.
- Улыбаюсь потому, что хозяин велит, - отрезала спутница. - Клиентуру, в смысле покупателей, надо культурно обслуживать. В контракте записано. А сопровождаю взглядом, чтоб сослепу не налетел на товар или витрину. Кокнешь что, а мне бабки выкладывай. Это тоже оговорено в контракте. А ты вообразил себе: если улыбаюсь - так это тебе я несказанно рада? Держите меня, умереть — не встать! Ладно, восторженная душа, мне некогда с тобой лясы точить! За это никто мне не заплатит. Гуд бай, пережиток социализма. Как тронешься в путь, не забудь автопилот включить, Ромео...
Так вот я и говорю: если б моя власть - запретил бы всем женщинам улыбаться на работе. Этот легкий флирт, как выражается мой внук, весьма просвещенный в этих вопросах, выводит из равновесия и сильно искажает действительность.

 И СМЕЯТЬСЯ ТЕБЕ ИЛИ ПЛАКАТЬ - САМ НЕ ЗНАЕШЬ
Однажды на окраине поля, где давно облюбовало себе место семейство лопухов, выглянула ромашка. Так получилось, что поселилась она подмышкой одного из старых лопухов, и тот был только рад. Оберегал её от ветра и палящего солнца, утешал, давал наставления. Он всё больше прикипал к юной соседке, а она чарующе улыбалась ему, послушно внимала всем его речам и безудержно хохотала над его историями, которые черпал он из своего прошлого.
Лопух был наблюдательным, во многом разбирался и с ним было не скучно. А ещё — он сочинял стихи, причём выходило у него весьма прилично, и это обстоятельство ещё больше скрепляло тёплые отношения с юной красавицей.
А ромашка была романтической натурой и загорелось ей стать поэтессой. Лопух только рад был такому повороту и охотно взял шефство над симпатичной соседкой. Ромашка что-то там неутомимо царапала, а он корпел над её каракулями и усердно пытался выудить из написанного приличный стишок. И когда это удавалось, для обоих был настоящий праздник.

Но время идёт, ромашка становилась стройной и завидной невестой. И стайка васильков, что томилась неподалеку откровенно уже заглядывалась на неё, а ромашка охотно включилась в игру, — кокетничала с ними. Лопух наблюдал такую картину, молча вздыхал и также беззвучно огорчался.
Однажды среди ночи он вдруг услышал, как его ромашка шепчется с одним из васильков. Тот всё жаловался слёзно ей на депрессию, и ромашка внимала каждому его слову и вся прямо горела и трепетала сочувствующе...
А на следующее утро, когда солнце старательно пригревало, ромашка вся в порыве потянулась к теплу и выскользнула из под опеки лопуха...
Я давно не заглядывал на то поле и не знаю, чем закончилась эта история. Но у нас, среди людей, так повелось, что никто не жалует «лопухов». Над ними только ехидно смеются, не высказывая права на сочувствие. А в нашей жизнь иногда так переплетётся всё, что на каком-то отрезке времени, бывает, не до конца и уверен: кто ты в этой жизни? И смеяться тебе или плакать — сам не знаешь.

ХОЧЕТСЯ, ЧТОБ КТО-ТО ТЕБЯ ОКЛИКНУЛ

Хочется, чтоб кто-то тебя окликнул и остановил. Заговорил с тобой так, словно выглядывал тебя всю жизнь и томился несказанно в ожидании встречи с тобой. И чтоб без суеты и фальши, и мысли проносились в голове светлые и восторженные, и не были бы скомканы торопливостью. И глаза (эти зеркала души!) отражали бы такую глубину чувств — чтоб аж дух захватывало! И сердце щемяще-радостно отстукивало счастливые и сладкие мгновения встречи. И ты вдруг стремительно взмываешь к вершине понимания и горячей симпатии к возникшему объекту, что расставание с ним — грозит неотступной болью. И так отчаянно всей душой прикипаешь к своему собеседнику, что и не отодрать тебя. И спастись можешь разве что обоюдными чувствами, чтоб заглушить в себе крик души своей, этот вопль одиночества. Загасить и отвлечь, переключить и направить мысли свои непутёвые в более безопасное русло, подпитывая себя вечным генератором — любовью.
Хочется, чтоб кто-то тебя окликнул и остановил. Было бы здорово — если б девчонка тормознула и озарила улыбкой твоё сосуществование...

 И ЗАМЕРЕТЬ, ВОСТОРЖЕННО НЕМЕЯ

Что-то с возрастом мысли стали посещать регулярно. Особенно устремились с душевным напевом. Как на сходку толпятся. Без плакатов и призывов обходится, но некоторая оживлённость в беседе присутствует.
Лично я не отношусь к бойцам, что молотят бесперебойно языком в охотку при большом скоплении народа. Мне милее задушевные беседы в узком кругу. Но послушать умные речи со стороны — не откажусь, завсегда стремлюсь ухо настроить при любой оказии.
Я не знаю, откуда это берётся, но с годами усиливается трепетное отношение к прошлому своему, к детству и своей деревеньке. Оглядываешься в недоумении на пройденный путь: но ничего же путного! Никаких тебе глобальных событий и эффектных потрясений — а как дорого оно почему-то для меня. Сладостно думается о каких-то пустяках. Стережёшь свои личные воспоминания, как строго засекреченный объект. Не подпускаешь и близко постороннего. Фразу оборвёшь на полпути загадочно и задумаешься глубоко о чём-то своём, улетая мыслями к отчему порогу.
Последнее время магнитом тянет меня на родину. Тоска поселилась в душе и разливается сладкой печалью. Будоражит трепетное сердечко моё, словно сигналы какие-то тревожные улавливает. А я уже и разладился, как старая тальянка. Рвёшься исполнить что-то душевное, щемящее, но только слёзы наворачиваются на глазах непонятно отчего, комок к горлу подпирает — а песни-то и не слышно. Только б знаками и объясняться. Накричался я смолоду до хрипоты, словно петух на курятнике, носился по жизни, восторженно встречая рассветы и будоража окружающих. А нынче, с возрастом, остепенился, философом заделался. Хочется общаться всё больше с природой, избегать словесной трескотни. Больно много суетимся мы беспричинно. Некогда нам прислушаться к душе-то, похлопотать о ней заботливо. Словно чужая она нам, идём разными дорогами, а проживаем, между прочим, под одной крышей.
Последнее время душа моя вдруг заартачилась, канат перетягивает, требует к себе особенного внимания. Вот на родину потянуло. Истосковался по своей милой деревеньке. Поди четверть века глаз не показывал. И друзей-то нет, и хижину снесли, и хозяева другие, а пройтись по улице так охота. Взглянуть на вербы, что склонились у пруда, вдохнуть аромат деревенского воздуха и замереть, восторженно немея.

ОН ВЕСЬ БЫЛ ПОЛОН ЖИЗНЕЛЮБИЯ...

Хочется пройти по жизни весело и мужественно. А ещё чтоб достойно, т. е. с гордо поднятой головой, отчаянно всматриваясь вдаль и при этом не спотыкаться. И чтоб маршрут был приличный, без сомнений и угрызений совести. Чтоб не приходилось оглядываться и постоянно интересоваться у окружающих — я правильно иду? Надо такой уверенностью отсвечивать, чтоб это у тебя пытались выведать верный маршрут и толпами увязывались бы следом, угадывая, куда в следующий момент сделаешь зигзаг. И чтоб с ответной любовью крепко тебе повезло. Чтоб ты подмигнул и она улыбнулась, чтоб ты пошутил — и она захохотала. Чтоб ты к ней шагнул — и она навстречу, а не в противоположную сторону с дикими криками «спасите!». Чтоб гармония однажды наведалась и не покидала тебя никогда, ненавязчиво сопровождая повсюду. Чтоб искренность и порядочность неотступно следовали рядом, как телохранители, и не изменяли тебе. И чтоб внутренний мир твой не томился бездельем, а живо откликался на прекрасное и жадно обогащался за счёт твоей же любознательности. Чтоб жить тебе страстно хотелось и тело давало бы возможность каждый день просыпаться с детским выражением неописуемого восторга и безадресно блуждающей улыбкой на твоём лице.
Хочется пройти по жизни весело и мужественно и не печалиться ожидаемым финалом, а продолжать жить, захлебываясь восторгом и подкупая искренностью своей души окружающих, согревая всех теплом своего сердца. Чтоб сказали о тебе вослед с лёгкой грустью: жаль, рано ушёл. Он весь был полон жизнелюбия...

СМЕШНАЯ МЕЧТА

Я натура певучая. Мне не обязательно баян в руки брать. Просто услышу где-то музыку — и уже сам не свой. Неспокойно что-то. И тревожно, и радостно. И такая возвышенность чувств разливается по всему телу — только черпай и наслаждайся. И ведь хочется, чтобы кто-то был рядом и утолял жажду. А ты был бы его источником.
Вот такая смешная мечта.

 ВЕЧНАЯ ПУТАНИЦА С ДЕНЬГАМИ

С деньгами вечная путаница получается. Постоянно их выглядываешь. А они — как те гости, проездом. Только заявились и на тебе — ушились. И так стремительно, бывает, у них это получается: не успел насладиться их присутствием, как испарились. И опять выглядываешь, замираешь в стойке ожидания.
Безусловно, в паузах томления работаешь, иначе смысла нет всматриваться вдаль. Никто ж тебе не подбросит валюту за красивые глазки — окостенеешь в ожидании. Надо самому напрягаться, париться, промышлять, заглядывая в каждую щель: не выглянет ли оттуда какой работодатель, не поманит ли пальчиком, не отстегнет ли денежку.
Вот так всю жизнь и вертишься как белка в колесе: сначала в поисках работы, а после — в поисках исчезнувших денег, которые только что держал в руках за эту работу.


 ЖИЗНЬ ЕЩЁ ПРОДОЛЖАЕТСЯ...

Собака потянула цепь и зло залаяла на прохожего, нарушив тишину. Он шарахнулся, недовольно обозвал её «стервой» и перешёл на другую сторону.
День основательно проклюнулся, и люди чаще стали возникать на улице, торопились по своим делам. Кто-то восторженно встречал рождение нового дня, на что-то надеялся, планы строил, торопился куда-то успеть.
Я вышел из дома, не преследуя никакой цели. Иногда это бывает у меня. Порой возникает острое желание завеяться и безадресно мерить шагами своё настоящее. Могу бродить бесцельно часами. При движении у меня возникает негромкая беседа. Итак увлекательно она завязывается, так интересен бываю сам себе, что и гармонии на короткий отрезок времени достигаю. И такой покой в душе возникает, такая благодать переполняет всё тело, что всякий раз не хочется возвращаться в эту суету, где какой-то пустяк вызывает бурю переживаний, а добрые, чистые чувства, бывает, отвергаются, и ты не понимаешь почему — долго не можешь прийти в себя от потрясения. Мучаешься, ходишь удручённый, и вся жизнь тебе долго становится не в радость...
Говорят, время лечит, но длинная дорога, наверное, тоже какое-то успокоение несёт с собой. Размышляешь неспешно и самостоятельно, без советчиков обходишься, философствуешь, смотришь вдаль и веришь, что жизнь твоя ещё продолжается.