Сергей Соколов родился в 1958 году в городе Боброве Воронежской области. Закончив в 1980 году Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище, проходил службу на атомных подводных крейсерах Северного и Тихоокенского флотов.
 Автор сборников стихотворений «Гусиная заря», «Моя Россия» и книги прозы «Карасик золотой».

ПРАКТИКА

 Предисловие

В конце семидесятых две роты курсантов-третьекурсников, воспитанников высшего военно-морского инженерного училища, будущих корабельных механиков, отправили на практику в Гремиху. Гремиха в те годы была серьезной базой атомных подводных лодок Северного флота, справедливо нагоняющей ужас на американских супостатов. Но ужас база наводила не только на них. Наверное, не зря ходил в курсантских кругах слушок, что если Север – задница, то Гремиха – дырка в этой заднице. Так это, в принципе, и было. Ни автомобильная, ни железная дорога не сможет вас соединить с этим населенным пунктом по простой причине их отсутствия. Аэропорта в этом городе тоже нет, и никогда не было. Так что о самолетах можно и не мечтать. И они - курсанты военно-морского училища, с первого курса, считай с молоком матери, воспитанные стойко переносить все тяготы и лишения, и не мечтали.
От Мурманска до Гремихи через день ходил пассажирский теплоход «Вацлав Воровский».
Но давайте по порядку.

Отправление

Поезд «Севастополь – Мурманск» останавливался на станции «Мекензиевы горы», где и забирал будущих подводников. Провожали их в дальний путь оба отца-командира. У капитана третьего ранга Василевского - идейного вдохновителя первой роты, это был уже третий и, как он признавался самому себе, самый трудный набор. Потихоньку радуясь предстоящему отдыху, который сулило временное отсутствие «любимых» воспитанников, он прикатил на стареньком «Москвиче» и находился в приподнятом расположении духа. Хотя тринадцать лет, проведенных в должности командира роты, приучили его к тому, что это самое приподнятое расположение духа кто-то в любой момент может очень даже конкретно опустить. Но в этот раз ничто, как говорится, не предвещало беды. Василевский бережно, с любовью и нежностью, что совсем не вязалось со строгим видом прожженного морского волка, укладывал в багажник своей машины несколько бутылок водки и бутылку коньяка - итог досмотра личных вещей курсантов перед посадкой в поезд. Две бутылки дешевого крепленого вина были публично казнены - вылиты перед строем в раскаленную жарким майским солнцем пыль под неодобрительные возгласы юных защитников Родины. Зрелище было не для слабонервных. Красновато-бурую, как кровь, жидкость, мгновенно заглатывала в себя красновато-бурая крымская земля. Земля и без того вдоволь пропитанная человеческой кровью. Заглатывала жадно, будто мало ей было выпитого.
Не знали отцы-командиры, не знали и не догадывались, что основной груз алкоголя уже находился в купе проводницы поезда «Севастополь-Мурманск». Проводницы, которая вчера вечером любезно предоставила для этого своепомещение за бутылку «Севастопольского игристого» и шоколадку.
Командир второй роты, тридцатипятилетний, розовощекий, не в меру располневший капитан-лейтенант Бражников, прозванный за глаза Щелкунчиком, с трудом взобрался на бетонную плиту, оставшуюся от какого-то путейного трансформатора. Он с мудрым ленинским прищуром поглядывал на стоявших в строю курсантов с полутораметровой высоты. От пристального отеческого взгляда ничего не должно было остаться незамеченным! Курсанты потели.
Бражников три года назад появился в училище, а до этого служил управленцем на Северах. Он закончил эту же самую систему десять с небольшим лет назад. Бражников по собственному курсантскому опыту знал, на что способны его подчиненные. Он впервые отправлялся с курсантами в качестве руководителя практики и от предчувствия непоправимого не спал последние три ночи.
Поезд подошел вовремя и обдал строй курсантов запахом раскаленного металла, отпуска и запахом гражданской жизни.
- Справа, по одному, с вещами в вагоны ша-агом марш! - рявкнул с постамента Бражников отточенным, как лезвие для бритья, командирским голосом и неловко спрыгнул вниз, в красновато-бурую пыль станции, пропитанную вином, потом и кровью.
Для ста двадцати курсантов предназначалось два плацкартных вагона. Поэтому занимались и верхние - багажные полки. Как командиры ни старались, полного порядка при посадке такого количества народа достичь не удалось. Радостно взвизгнула ущипнутая кем-то за толстый зад проводница, предвкушая веселую дорогу до города Мурманска. Предательски звякнула засунутая под флотский ремень бутылка водки и, выскочив, раскололась о металлическую подножку поезда.
Василевскому и Бражникову пришлось руководить посадкой из вагонов, что было несомненной ошибкой. Только их мужественные спины скрылись в проеме вагонных дверей, человек сорок рослых, крепких, выносливых, с первого курса, считай с молоком матери, воспитанных стойко переносить все тяготы и лишения бойцов, облепили старый «Москвичок» и дружно, как по команде, водрузили его на бетонную плиту. На бетонную плиту, с которой еще совсем недавно неловко спрыгнул капитан-лейтенант Бражников. Все было совершено так быстро, что если кто из посторонних и заметил это, то наверняка бы поразился слаженным и четким действиям курсантов. Поезд уже трогался, когда из вагона, красный от жары и волнения, вытирая потную лысину носовым платком, вывалился довольный капитан третьего ранга Василевский.
Перед ним на бетонном пьедестале на высоте полутора метров гордо возвышалось чудо отечественного автопрома – «Москвич- 412» - с открытым и, по-видимому, пустым багажником.
-Су-уки! Су-уки-и! - сквозь нарастающий стук вагонных колес услышала толстозадая проводница зловещий шепот Василевского, перерастающий в крик, - Су-уки-и-и!!!

В поезде

Два вагона, в которых ехали курсанты, были концевыми. Чтобы, не дай Бог, не вышло чего либо, командир приказал закрыть на ключ все наружные двери и не открывать их даже на остановках. Бражников обошел вагоны, проницательно, по-отечески вглядываясь в лица подчиненных, как будто спрашивая: «Ну, что вы приготовили мне сегодня, соколики?» Не найдя, к чему придраться, он распорядился выдать паек.
Открыв свой чемодан, Щелкунчик вытащил пакет с шильно-мыльными принадлежностями и направился было в сторону гальюна, но вернулся, закрыл чемодан и взял его с собой. Надежно заперевшись, он движением старого фокусника извлек из поклажи стальную фляжку с коньяком, быстро открутил крышку и жадно припал губами к горлышку. Из желудка коньяк растекался приятным теплом по всему организму. Ополовинив посудину, Бражников уставился в зеркало. Повернул голову направо. Налево. Высунул язык. Откинул назад густой черный чуб и, оставшись вполне довольным увиденным, так и не умывшись, вышел в коридор. Коньяк и страшная усталость сделали свое темное дело: капитан-лейтенант Бражников уснул, еще не дойдя до своего спального места. Нет, он не свалился безвольно в проходе. Тело его, пугая пустым взглядом невидящих глаз ошалевшую от привалившего счастья проводницу, дошло-таки до назначенного места. Спящее тело.
Курсанты второй роты Борис и Глеб Кузнецовы - коренные севастопольцы. Борис увидел этот свет на шесть минут раньше Глеба, поэтому полноправно считал себя старшим братом. Если сказать, что Борис и Глеб очень друг на друга похожи, значит – не сказать ничего! Они были просто неразличимы! Это поразительное сходство ими умело использовалось. Более смышленый Глеб часто сдавал за Бориса экзамены и зачеты.
Посмотрев на спящего командира роты, Борис несколько раз щелкнул пальцами у самого уха Щелкунчика и счастливо произнес, убедившись в отсутствии ответной реакции:
- Готов!
-Конкретно готов! - добавил Глеб принюхавшись.
Братья ехали вместе с командиром в одном купе. Место над ним занимал Вася Клейменов – здоровенный детина из-под Саратова. При встрече с Василием у любого незнакомого человека возникало дикое желание бежать куда глаза глядят. Но это у незнакомого. А у тех, кто знал Васю, такого желания не возникало. Добрый был курсант Клейменов. Большой и добрый. Стеснительный даже. Мухи не обидит. И что удивительно - все время хотел стать еще больше. И качался. Всегда качался. Он даже с собой в поезд авоську с блинами от штанги взял. Килограммов пятьдесят металла, чтобы качаться. И качался. Пока Василий, пыхтя, выпутывал из авоськи пятнадцатикилограммовую железяку, словно широкого леща из браконьерской сети, старший Кузнецов отправился за водкой в купе проводников.
Толстозадую звали Настей. Проводницей она работала всего третий месяц. В свои двадцать один с небольшим она уже успела выскочить замуж и быстренько развестись. А такое количество молодых загорелых парней, парней, одетых в красивую морскую форму и посланных ей, видимо, Богом, в лице упитанного капитан-лейтенанта, который храпит в соседнем купе, давали ей несомненный шанс выскочить замуж еще разок.
В дверь постучали. Настя развернулась задом к двери и нагнулась как можно сильнее, чтобы ее короткая юбочка открыла для входящего главную Настину достопримечательность. А то, что входящий будет, конечно же, красивым курсантом, она не сомневалась.
- Входите, открыто,- ласково пропела Настя.
Заждавшись Бориса с выпивкой, Глеб подошел к двери с надписью «Проводник». За дверью явно что-то происходило. Приложив ухо к переборке, он отчетливо услышал горячий голос своего брата и чье-то нежное постанывание.
-Борь, народ выпить хочет, - прошелестел Глеб извиняющимся голосом.
Через минуту дверь приоткрылась, и из темноты высунулась волосатая рука Бориса с двумя бутылками водки. Едва Кузнецов-младший успел их перехватить, как рука исчезла, и дверь со стуком захлопнулась. Боря вернулся через два часа. Он обвел подвыпившую компанию взглядом Казановы.
- Я вышел покурить, - улыбнулся Борис. И добавил, подмигнув брату, - ее зовут Настя.
Глеб все понял. Через пять минут он поднялся и, пройдя по коридору, скрылся за переборкой с надписью «Проводник».
Настя подмены не заметила. А ее и невозможно было заметить, подмену эту. Братья сменяли друг друга, как на дежурстве. Почти двое суток. Стойко перенося трудности и лишения. Изредка из купе проводников выходила, не верившая что это происходит с ней, Настя. Окинув ничего невидящими глазами вагон и махнув рукой, она каждый раз возвращалась обратно.
Водка закончилась давно. Курсанты мирно спали и видели хорошие сны. Что говорить, редко бывает в курсантской жизни вот такая возможность выспаться. Уснули, наконец-то, крепким сном ударников первых пятилеток Борис и Глеб. За дверью с табличкой «Проводник» храпела, беспокойно вскрикивая во сне, толстозадая Настя. Уже вторые сутки подряд не размыкал глаз розовощекий командир роты. Не спал только Вася. Вася качался. До Мурманска оставалось еще часа два езды, когда Василий Клейменов уронил пятнадцатикилограммовый блин. Уронил на ногу капитан-лейтенанту Бражникову. На левую.
-Что? А-а-а! Кто? А-а-а-а-а! - завопил Щелкунчик, увидев перед собой скорбно-извиняющееся, крупное лицо курсанта Клейменова, - С ума сошел? Нажрался? Пять суток ареста!
Бражников вскочил с полки и тут же повалился на нее со стоном. Ах, что это был за стон! Собака Баскервилей, услышав его, умерла бы от разрыва сердца. Неудивительно, что от этого стона проснулись оба вагона с курсантами и примыкающие к ним два вагона с мирными гражданами. Спали только братья Кузнецовы и Настя.
На перроне в Мурманске перед строем Бражников передвигался на костылях, неизвестно откуда добытых Васей Клейменовым. Когда бригадир поезда наконец-то разбудил похудевшую за двое суток проводницу, строй курсантов еще стоял рядом с составом. Настя, оттолкнув начальника, ринулась на перрон. Высокая фигура Бориса, ее Бориса, стояла как раз напротив выхода из вагона. Мало того – Борисов было двое! Она не верила своим глазам. Борисов было двое! Смутная догадка промелькнула в голове у Насти и заставила учащенно биться раненое девичье сердце.
- На пра-ава! Ша-аам, марш! - скомандовал отточенным командирским голосом капитан-лейтенант Бражников.
Гулко и слаженно стуча ботинками по асфальту, мимо девушки проходили будущие подводники.
-Су-уки! - вспомнился ей крик лысого капитана третьего ранга на станции под Севастополем.
- Суки! - кивнув, согласилась она.

Коньяк жалко

Над Мурманским портом под звонкие крики голодных северных чаек из динамика разносился приятный голос Эдуарда Хиля:

Как провожают пароходы?
Совсем не так, как поезда.
Морские медленные воды —
Не то, что рельсы в два рада.

Это отходил от пирса в Гремиху «Вацлав Воровский» с курсантами на борту, легендарный белый, как чайка теплоход.
До города летающих собак, как называют Йоканьгу-Островной-Мурманск-140-гарнизон-Гремиху, сутки хода по Баренцеву морю. А Баренцево море – штука серьезная. Курсантов расселили на сидячих местах. Как только покинули бухту, стало качать. Передвигаться по палубе при такой качке проблематично. Поэтому курсанты сидели, то вдавливаясь в кресла, то вылетая из них. Кто-то расписывал «Тысченку» за спиной командира. Кто-то кемарил, накрывшись шинелью. Щелкунчик, ни на минуту не расставаясь с костылями, сжимал зубами курительную трубку, приобретенную в портовом киоске. Нет, Бражников не курил. Он с видом Бонапарта перед Ватерлоо осматривал дремлющих подчиненных.
Курсантам Кузнецовым, с честью выдержавшим трудное испытание в поезде, требовалось выпить. Найти выпивку можно было только в ресторане.
- Тащ командир, - обратился к Щелкунчику Борис,- что-то у меня изжога после консервов. Желудок нормальной пищи требует.
- И у меня, тащ командир, - поддакнул Глеб.
-Че, и у тебя? - не понял Бонапарт.
-Тоже требует, тащ командир.
-Потребует и перестанет.
-Давно требует и не перестает, тащ командир, - опять вступил Борис.
- И на что вы намекаете, на ресторан, что ли, - догадался Бражников.
-Так точно, тащ командир, на ресторан, - хором подтвердили Кузнецовы.
Командир сдался неожиданно быстро:
- Ладно, идите, но только чтоб без выпивки. Поняли, лоботрясы? Зайду, проверю.
В ресторане было пусто. Никого не было в ресторане. В такую качку народ потреблять пищу и спиртные напитки не может. Но это нормальный народ не может. Хотя разве может быть на теплоходе, идущем в Гремиху, нормальный народ? Тем не менее, ресторан был пуст. Подозвав тощего официанта, братья сели за столик. Заказали рассольник, мясо с рисом и по двести граммов коньяка.
-Ты нам коньяк в стаканах с подстаканниками принеси, - попросил Борис, - типа чай.
- И ложечки чайные в стаканчики положи,- добавил Глеб.
Заказ принесли минут через тридцать. Сразу расплатившись, курсанты вяли в руки стаканы, но выпить не успели - в зал зашел Щелкунчик. С трудом переступая на костылях по пляшущей палубе, с трубкой в зубах, он сел за столик напротив. 13 «Преисподняя»
- Может, ему глаз выбьем? Тогда вылитый Джон Сильвер будет, - прошептал Борис, опуская стакан с коньяком на стол.
Не будешь же пить чай перед тем, как проглотить первое и второе. Командир что-то заказал официанту и уставился на братьев. Курсанты не спеша, что-то друг другу рассказывая, съели рассольник. Бражникову между тем, принесли заказ – первое, второе и чай с лимоном. Курсанты Кузнецовы и не догадывались, что в командирском стакане с подстаканником и с лимоном был не чай, а тоже коньяк, как и не догадывался Щелкунчик о наличии коньяка в курсантских стаканах. Он был доволен своей мудростью и смекалкой. Надо же, как он лихо придумал с коньяком! Капитан-лейтенант Бражников специально зашел в ресторан полчаса спустя, в полной уверенности, что его оболтусы уже пообедали. Но поскольку, они были еще здесь, то пришлось пойти на хитрость. По той же простой причине он не мог выпить «чай» перед обедом и всячески, как и братья, тянул время. Достав из кармана старую газету, Щелкунчик расстелил ее перед собой на столе и сделал вид, что очень увлечен чтением. У Кузнецовых опустели и тарелки с рисом. Долго перемешивая коньяк в стаканах чайными ложками, периодически дуя на него, как на кипяток, они с трудом выпили напиток, сильно при этом захмелев.
Братья вывалились из ресторана в коридор, который вдруг встал вертикально перед ними. Первым дискомфорт в организме почувствовал Глеб. Он зажал ладонью рот, но было поздно – через растопыренные пальцы на ковровую дорожку океанского лайнера вылилось все содержимое желудка. Глядя на брата, не смог удержаться и Борис.
-Коньяк жалко, - вытирая платочком рот, произнес он. 14 «Преисподняя
Открылась дверь ресторана, и в коридоре показалась пиратская фигура командира роты. Он залпом выпил коньяк, как только вышли курсанты. Увидев невеселую картину, Бражников сморщился.
-Что, укачало? Эх, моряки, вашу мать! - произнес он.
И тут же какой-то утробный звук донесся из командирской глотки. Через секунду третья лужа на ковровой дорожке рассказала о том, что сегодня принимал на ужин капитан-лейтенант Бражников.
-Моряки, вашу мать! - повторил, сплевывая, он.

В Гремиху пришли часов в пятнадцать. По качающимся сходням курсанты с трудом сошли на берег. Ветер всячески пытался сбросить их в воду. Сильный ветер. Снежная крошка вместе с поднятой пылью колола лицо и норовила оставить будущих подводников без глаз.
Построившись в колонну по четыре и крепко взявшись за руки, курсанты направились к казармам. Оказалось, что идти при таком ветре очень сложно. Приходилось ложиться на него всей грудью и поочередно выставлять вперед то правую, то левую ноги. Хуже всего было капитан-лейтенанту Бражникову с его костылями. Когда напор ветра ослабевал, Щелкунчик просто не успевал выкинуть их вперед и падал, как подкошенный, вниз лицом.
- Андрей Василич, - поднимая командира в очередной раз и с трудом перекрикивая завывания непогоды, обратился к нему по имени-отчеству курсант Василий Клейменов, - а почему Гремиху называют городом летающих собак?
Не успел Вася завершить вопрос, как новый воющий звук заставил всех поднять головы. Мимо удивленных курсантов по суровому северному небу, лая от безысходной несправедливости и беспомощно суча всеми четырьмя лапами, пролетала самая настоящая собака. У собаки не было крыльев, или каких либо еще приспособлений для выполнения этого полета. Но собака все же летела. Летела,
где-то подхваченная сильным порывом ветра.
- На юг потянула! - сострил кто-то.
- Держитесь крепче друг за друга,- прокричал командир, - иначе Гремиху назовут городом летающих курсантов.
Тут же Бражников, легко поднятый с земли левой рукой Василия Клейменова, оказался у него на плече. В правую Вася взял костыли и авоську с блинами от штанги общим весом пятьдесят килограммов. Бражников не сопротивлялся.

Сеня находился на атомной подводной лодке уже четвертые сутки, а лодка уже четвертые сутки находилась в море. В Баренцевом море. Лодка сдавала какие-то задачи. Что это были за задачи, кому она их сдавала и зачем? Сеня не знал.
Сеня Епифанцев – курсант третьего курса военно-морского училища. Впервые подводный атомоход Епифанцев увидел четыре дня назад. В тот же день, когда Сеня вместе со своей ротой прибыл в Гремиху, его и еще несколько курсантов распределили на этот борт, который через несколько часов вышел в море. Что такое курсант на лодке? Ну, деться, слава Богу, он никуда не денется. Куда же он денется из подводной лодки! Главное, чтобы не нажал, куда не следует.
Кроме экипажа и никому не нужных курсантов, на железе находились представители штаба. Корабельные каюты были переполнены, и будущие подводники свили себе гнездышки в нежилых отсеках. Свили кто где
Сеня расположился в шестом отсеке, за какими-то механизмами и отсыпался уже четвертые сутки. Он покидал свое гнездо только для принятия пищи и для оправления своих естественных надобностей. Вот и сейчас Курсант Епифанцев с нескрываемым недовольством покинул свой насиженный угол и направился в гальюн пятого отсека.
Сеня не слышал команду по кораблю: «Продуть баллоны гальюнов». А может быть, и слышал, но не обратил на это внимание. В конце концов, не он же будет продувать эти баллоны. Сеня хотел в гальюн. Он уже давно туда хотел, да лень было вставать. Епифанцев поправил толстые очки на носу. При поступлении в училище Сеня, будучи сильно близоруким, выучил все таблицы для проверки зрения наизусть и поступил без проблем. Курсант прошмыгнул в пятый отсек, ловко задраив за собой кремальеру переборки. В отсеке пахло едой, но до обеда была еще пара часов. Никого не встретив на пути, Сеня с облегчением закрылся в гальюне, расположился поудобнее и предался сладостным воспоминаниям. Ему виделся родной домик в далеком от этих северных морей городке и красивая девушка Нюра, живущая на соседней улице.
- Вот как только получу лейтенантские погоны, - мечтал он, - обязательно женюсь на Нюре.
Сделав свое грязное дело, Сеня, будучи любопытным от природы, нагнулся над толчком, чтобы увидеть, как и куда это все провалится.
А вот теперь настало время рассказать незнающим читателям о том, как устроена фановая система корабля.
Унитаз – он и в Африке унитаз. Педалька под унитазом с правой стороны, как в поезде. При нажатии ножкой на педальку дерьмо проваливается в специальные баллоны. А при наполнении их содержимое воздухом выдувают за борт, открыв при этом забортные клапаны. Если в этот самый момент, когда баллоны надуты воздухом, нажать на педальку…
Сеня нажал.
Когда посторонний, до боли знакомый ассенизаторам запах стал заметно перебивать запах приготовляемой пищи, командир пятого отсека ринулся к гальюну. Курсант Епифанцев, ползая на четвереньках в зловонной жиже, с животным ужасом, застывшим в невидящих глазах, безрезультатно нащупывал слетевшие очки. Сенины очки надежно прилипли к подволоку.

Ремонт

С большим трудом, вытирая вспотевшие лица шапками и перекуривая, курсанты Миша Курочкин и Миша Кочетков катили вверх к казарме деревянную бочку. Так получилось, что их прикомандировали к экипажу, который находился в отпуске. С матросами срочной службы осталась пара мичманов, старший помощник командира по боевому управлению капитан второго ранга Фокин и только что назначенный зам - капитан третьего ранга Кравченко. Немногочисленные остатки экипажа проводили в казарме ремонт. И рабочая сила в виде двух, пусть хилых, курсантов была кстати. Сегодня вечером, когда офицеры разошлись по домам после ремонтных работ, Миша Курочкин заметил из окна казармы какое-то непонятное движение в поселке. Какой-то нездоровый ажиотаж. Мимо окон сновали люди в черных шинелях с банками, с бидонами, с канистрами. Разгадка пришла не сразу, но от нее потеплело на душе: в поселок привезли разливное пиво. Одевшись, курсанты направились к магазину. Ветра практически не было, а солнце и не думало заходить за горизонт, несмотря на вечер. На севере начался полярный день.
У магазина толпилась очередь. Зайдя с черного хода, Курочкин выкатил деревянную бочку.
- Не многовато ли? – удивился Кочетков.
- В самый раз. - успокоил друга Курочкин и приклеил на крышку бочки заранее взятую в казарме этикетку от банки с краской, - Ну что, покатили?
До казармы было еще далеко, когда их остановил патруль.

- Ваши документы, - с торжественным видом начальника, застукавшего своих подчиненных за неблагопристойным занятием, проворковал молодой лейтенант с красной повязкой на левой руке.
Он подозрительно принюхивался к курсантам. Трое патрульных обошли парней сзади, перекрыв дорогу к бегству.
-Бог в помощь, - продолжал начальник патруля, - что и куда катите?
- Ремонт, товарищ лейтенант, старпом краску приказал доставить, - бодро ответил Кочетков.
В этот момент рядом появился заместитель командира по политической части капитан третьего ранга Кравченко:
- Почему вдвоем? Почему матросов не взяли? Грыжу заработать хотите? А потом отвечай за вас! Ну-ка, лейтенант, бери своих охранников и кати! Помогай. Видишь, совсем парни выдохлись.
Бочку закатили на третий этаж и поместили в комнату с надписью «Старпом по БУ».
Утром следующего дня капитан второго ранга Фокин шел на службу в помятом расположении духа, в помятой шинели и с помятым лицом свекольного цвета. Старпом пил. Хотя пить было уже не на что. Семья давно на материке, до отпуска еще целый месяц. Последнюю зарплату, всю, до копейки, он отправил жене. Ему осточертел ремонт, Гремиха и все, что с ней связано. В казарме старшего помощника поджидал Кравченко.
- Иван Петрович, ваше приказание выполнили. Все в вашем кабинете. Курсанты молодцы. Я лично руководил доставкой, - гордо доложил он.
Ничего не поняв из сказанного, Фокин молча зашел в свой кабинет. В комнате висел запах алкоголя. Две пустых канистры из-под спирта явно не могли издавать такой аромат. Старпом увидел бочку. Алкоголем несло от нее. На крышке бочки красовалась этикетка «Краска масляная МА – 15». Еще раз, тщательно обнюхав посторонний предмет и убедившись, что с выводами он не ошибся, Фокин закрыл на замок дверь. Затем пыхтя, потея и матерясь, открыл емкость. В бочке было пиво! Голова заработала четко. Старпом бросился к сейфу и извлек из него тонометр. Нет, он не собирался измерять себе кровяное давление. Дрожащими руками Фокин выдернул из прибора резиновую трубку и, опустив ее в горловину бочки, жадно присосался. Наверное, так пьет изможденный жарой путник в пустыне, дойдя до спасительного колодца. Утолив первую жажду, старпом нацедил той же трубкой пиво в грязный графин, стоящий на столе. Он закурил, сел в кресло, закинув ногу на ногу, и выпустил дым колечками. Жизнь явно стала налаживаться.
- И что мне раньше этот Кравченко не нравился? – вслух размышлял Фокин, - Нормальный мужик!
Четверо суток старпом не выходил из своего кабинета, даже в гальюн. Пригодились пустые тридцатилитровые канистры из-под спирта.

День рождения

Начавшиеся сутки для курсанта Клейменова особенные. Сегодня 15 мая. Сегодня ему исполняется двадцать лет. Впервые этот праздник он проведет один на борту подводной лодки. Нет, это, конечно, не значит, что на лодке кроме Василия нет никого. Просто все заняты своим делом. Да и, в конце концов, они и не знают, что у Васи сегодня юбилей. Они и Васю - то Клейменова толком не знают, за исключением, пожалуй, командира БЧ-5.
Вчера вечером Василий с авоськой, заполненной блинами от штанги, спускался по трапу в прочный корпус. Вернее даже сказать, не спускался, а только опустил в верхний рубочный люк свою пятидесятикилограммовую ношу, не посмотрев вниз. А там уже пыталась высунуться и подышать свежим воздухом, ничего не подозревающая голова корабельного механика. Голова накрылась стальными железяками, а вся карьера преуспевающего офицера и, даже страшно подумать, его жизнь, в один миг могли накрыться медным тазом. Механика спасла флотская зимняя шапка.
Никогда до этого курсант Клейменов не слышал таких ярких и образных выражений в свой адрес. Курсант Клейменов вообще никогда не слышал таких выражений. Авоську с блинами пришлось оставить на берегу.
Лодка уже несколько часов находилась в море. Время подходило к часу ночи. Василий разместился на ватнике в турбинном отсеке, с трудом забравшись под какие-то клапаны и трубопроводы. При больших габаритах тяжело было курсанту Клейменову на корабле. За несколько часов пребывания в прочном корпусе Васина голова покрылась множеством шишек и ссадин. Вася не спал. Ныли раны, страдало оскорбленное вечером самолюбие, чесались не занятые тяжестями накачанные руки. Не давала спать и мысль о том, что ровно двадцать лет назад он появился на свет. Впервые этот свет Клейменов увидел в далеком Саратовском селе с необычным названием Малый Содом. Хорошее село Малый Содом. Вася любил его. Еще Вася любил маму. Мама говорила, что родился Василий ровно в час ночи. Клейменов поднес левую руку к глазам. Присмотрелся к стрелкам часов.
- Ноль-ноль пятьдесят девять, - шепотом произнес он.
- Внимание по кораблю! Производится переключение системы ВВД. От перемычек отойти! - услышал Вася знакомый голос механика по радиотрансляционной установке.
Василий не знал, что он находится как раз под этой самой перемычкой воздуха высокого давления. Когда в последующие секунды над и без того больной головой ни чего не понимающего Клейменова что-то дико засвистело и залязгало, Вася попытался вскочить. Вася и вскочил, но при этом ударился затылком о какой-то клапан. Сильно ударился. Большое, обмякшее тело курсанта Василия Клейменова,
родившегося ровно двадцать лет назад в Саратовском селе со странным названием Малый Содом, рухнуло на пайолы.
Когда Вася очнулся, часы показывали пятнадцать минут второго. В ушах нестерпимо звенела тишина. Голова раскалывалась. Клейменов провел ладонью по затылку и почувствовал рукой липкую влагу. Это была кровь.
Подвыпивший корабельный доктор, услышав легкое поскрябывание, открыл дверь амбулатории. Перед ним, зажимая рукой голову, стояло большое тело курсанта Клейменова. Тело, истекающее кровью и даже, может быть, раненое в живот.
- Что случилось, мой юный друг?- участливо поинтересовался доктор.
- День рождения у меня, - виновато признался Вася. И смущенно добавил - двадцать лет стукнуло.
- Содом! Честное слово, Содом! – почему-то произнес хозяин корабельной амбулатории, с интересом разглядывая пробитую Васину голову.
- Вы тоже из Содома? – радостно догадался Василий.
- Все мы из Содома, молодой человек, - философски заметил доктор.

Пропажа

Щелкунчик пятые сутки находился в панике. У него - начальника практики курсантов военно-морского училища капитан-лейтенанта Бражникова, пропал курсант.
Курсант Валерий Балакирев был прикомандирован к экипажу капитана первого ранга Иванова на период торпедных стрельб. Через несколько часов после прихода в базу лодка, не выводя из действия реакторы оба борта, уходила в автономку. Кто-то видел Валеру сходящим на берег, кто-то видел его в казарме. Щелкунчику же пятые сутки не удавалось увидеть воочию курсанта Балакирева. На берегу его не было! Через оперативного дежурного по флоту связались с лодкой. На борту курсанта Балакирева тоже не было.
-Там он, там! Спит где-то, сука, - подсказывало командирское сердце Бражникову.
О пропаже доложили начальнику управления военно-морских учебных заведений.
- Вы что там, охренели все? Уволю всех на хрен! – плевался в трубку адмирал
Валера проголодался. Три банки сгущенки и батон черного хлеба кончились еще вчера, а, может быть, и сегодня. Он совершенно заблудился во времени. А часов у Валеры не было. Балакирев, как привидение, выполз из трюма, до полусмерти испугав своим видом задремавшего за пультом командира восьмого отсека. Привидение направилось в нос лодки, задевая при этом спросонья за все углы и выступы.
- Убью! - пришла первая мысль в голову командира корабля, когда он увидел у себя на борту физиономию курсанта Балакирева, - Убью, а тело выстрелю вместе с пищевыми отходами за борт из ДУКа. Ты что, хочешь меня под трибунал подвести? Скотина!
Валера ничего не понимал. Он не понимал, чем вызван этот приступ командирской ярости. Пожалуй, слово «скотина» было самым ласковым и самым нежным словом, которое услышал в эту минуту Балакирев.
- В автономке ты…твою мать! Понимаешь, в автономке! Придем в базу в августе, через три месяца! - немного успокоившись, командир вызвал помощника:
- Столярчук, поставь этого урода на все виды довольствия. Во вторую боевую смену пусть дежурит, охраняет и бережет, так сказать, покой родной Отчизны. И чтоб он, сука, у меня всю матчасть выучил!
До Валеры стал медленно доходить смысл слов, произнесенных командиром.
- А отпуск? А собственная свадьба, назначенная на июнь? – мелькнуло в голове Балакирева, - Да и вообще, не хочу я сейчас в автономку!
Есть Валера тоже расхотел. Заныл живот. Нестерпимо потянуло в гальюн.
- Может, это сон? – мысленно рассуждал он, - Вот проснусь сейчас где-нибудь в Севастополе, на пляже.
Балакирев с силой ущипнул себя за ухо и чуть не взвыл от боли. Нет, это был не сон.
Командир корабля капитан первого ранга Иванов во время сеанса связи доложил о том, что пропавший курсант нашелся. На берегу поругались, погрозили, поворчали и затихли. Лодку в базу не вернешь. Не срывать же выполнение боевой задачи из-за курсанта. Шли шестые сутки автономного плавания. Впереди было без малого три месяца.

О личном составе

Символическое шефство над курсантом Валерием Балакиревым на время автономного плавания взял инженер группы автоматики и телемеханики ГЭУ лейтенант Женя Петров – здоровый парень с руками-экскаваторами. Женя в прошлом году закончил то же училище, в котором учился Балакирев. А когда Валера осваивал воинскую службу на первом курсе, главный корабельный старшина Петров был у него старшиной роты.
Балакирев учил матчасть. Ему даже выдали зачетный лист.
- Какая матчасть, там, за бортом, лето! Курсантская практика закончилась,- с тоской рассуждал Валера,- а здесь – суровые морские будни.
Он с трудом свыкался со сложившимися обстоятельствами. Нестерпимая тоска по дому постоянно накатывала холодной морской волной. Валере часто снился дом. И в очередной раз,
проснувшись в полумраке каюты, Балакирев долгое время не понимал, где он находится.
По кораблю объявили тревогу для выхода на сеанс связи. В последние сутки лодка через каждые два часа выпускала «Параван». «Параван» - это плавающая антенна, на небольшой скорости она поднимается наверх к поверхности, будто воздушный змей, на тросе следуя за лодкой. Весь личный состав корабля в это время должен был находиться на боевых постах согласно расписанию по боевой тревоге.
Полусонный народ, измотанный непрерывными тревогами, занимал свои места. Валера, перекинув через плечо ПДУ, побежал в шестой отсек. Боевой пост номер шестьдесят пять уже находился в полном составе. Командир группы спецтрюмных, он же командир реакторного отсека совершенно лысый капитан лейтенант Мухин, старый пердун, как его называл за глаза Балакирев, доложил о готовности БП-65 на ГКП.
Валера внимательно уставился на принципиальную схему парогенератора.
- Молодец,- подумал Петров,- изучает.
Но, проследив за взглядом бывшего подчиненного, он заметил большого рыжего таракана, ползущего по схеме. Надо сказать, что тараканов в прочном корпусе, словно звезд на небе. Но этот был просто красавец. Усы, как у старшины команды, торчат во все стороны. И то и дело, туда-сюда, туда-сюда.
- Василич,- обратился Петров к мичману Карканице, старшине команды спецтрюмных,- посмотри, одно лицо, как брат родной.
- И рыжий такой же,- добавил лысый Мухин.
Таракана отловили общими усилиями. Валера Балакирев
откуда-то вытащил баночку с краской. С помощью иголки на
продолговатом тельце таракана белой краской был нанесен боевой номер «Ст. ком. СТ.» (старшина команды спецтрюмных).
Полюбовавшись на проделанную ювелирную работу, таракана выпустили. Но тот и не думал куда-либо убегать. Он ползал по пульту управления, шевеля длинными усами, под общий хохот личного состава шестого отсека. Сон, как рукой, сняло.
Позже еще были отловлены тараканы и помечены боевыми номерами: «5-65-21», «5-65-31», «ИГА и Т ГЭУ» (инженер группы автоматики и телемеханики ГЭУ), «К-р гр. СТ» (командир группы спецтрюмных). Каждый раз, приходя на БП-65 по тревоге, подводники обязательно встречали на боевом посту какого-нибудь таракана из помеченных.
Прошло несколько дней. Экипаж опять находился на постах, согласно расписанию по боевой тревоге. В отсеке было тихо и спокойно.
- Бп-65! Мухин! – скрипучим голосом командира БЧ-5
громко рявкнул «Каштан» - система радиотрансляционной связи.
- Есть Бп-65! Есть Мухин!
- Мухин, почему, черт подери, ваш личный состав по тревоге находится в центральном?
Командир седьмого отсека оглядел присутствующих.
-Все на боевом посту, товарищ капитан второго ранга.
-Мухин, я т-т-тебе дам все на боевом посту! - прогавкал «Каштан», - Немедленно прибыть в центральный.
Ничего не понимая, капитан-лейтенант Мухин направился на ГКП. Командиру седьмого отсека явно не хотелось в центральный, ведь оттрахают, несмотря на возраст. Но на душе отпустило, когда он увидел веселую улыбку командира.
- На, держи, - протянул тот ему пол-литровую стеклянную баночку, - и чтоб впредь следил за своим личным составом.
На дне баночки, туда-сюда шевеля длинными усами, сидел старшина команды спецтрюмных, как было написано на спине у таракана.
Чтобы больше подобного не случалось, меченого оставили в баночке, накрошив ему печенья. Ровно через пятнадцать суток усатый родил. В баночке Валера насчитал сорок семь маленьких тараканчиков.
-Вот и ходи после этого в центральный! - сделал свой вывод капитан-лейтенант Мухин, посмотрев на новорожденных.

Магазин

Курсант Валера Балакирев нес боевое дежурство во второй боевой смене. Заступала смена на четыре часа и Валера вместе с Женей Петровым, двумя операторами ГЭУ и оператором электроэнергетической системы корабля «Кама», все это время находился на пульте главной энергетической установки.
Прошло два часа после заступления. Системы и механизмы функционировали нормально, и офицеры накрывали на стол. На пульте пришло время пить чай. Это, конечно, в корне противоречило корабельному уставу, но просидеть битых четыре часа, тупо уставившись на приборы, сложно. Начальство входило в положение и особо за это не бранило.
Протяжно засвистел закипевший электрочайник, звякнули кружки, а воздух наполнился крепким ароматом цейлонского чая. Валера любил это время на дежурстве. Как-то все было тепло, по-домашнему все было. Петров достал из-за пульта две пачки печенья, пакет с конфетами и банку сливового джема. Балакирев, обжигаясь, сделал несколько глотков.
-Хорошо-о-о-о!- сладостно произнес он.
- Хорошо-то, хорошо, да ничего хорошего, - пропел оператор правого борта и обратился к лейтенанту Петрову,- Жень, долго мы твоего подчиненного здесь откармливать будем? И конфеты ему каждый день, и печенье, и варенье! Хоть раз бы нас чем-нибудь вкусненьким побаловал.
- Где ж я вам чего возьму? - поперхнулся Валера.
- Как где? А мы где берем? – возмутился оператор, - В магазине, вот где!
- В каком магазине? – недоверчиво посмотрел на него Балакирев,- Шутите?
Но мужественное лицо офицера было невозмутимым. Просто героически невозмутимым. Он даже не глядел на курсанта, гордо занимаясь своими делами. Вопрос, откуда берутся продукты на пульте ГЭУ во время чаепития, давно волновал Валеру. Спросить об этом он почему-то стеснялся.
- Вот курсанты пошли, ни хрена их там не учат! - вступил в разговор оператор «Камы» старший лейтенант Нечипуренко и пояснил, - В магазине десятого отсека!
- Да, да, да! – подтвердил Петров, - Работает по средам, с пятнадцати ноль-ноль до шестнадцати ноль-ноль.
В это время по «Каштану» вахтенный офицер-механик отчетливо произнес:
- Внимание по кораблю! Через пять минут начинает работу корабельный магазин десятого отсека. Желающим приобрести продукты за умеренную плату прибыть в отсек.
Сегодня была среда. Балакирев посмотрел на часы, они показывали четырнадцать пятьдесят пять.
- Иди-иди, очередь будет, не пробьешься, - ласково подтолкнул его Женя Петров, - и пару пачек Ленинградского «Беломора». Бери только фабрики Урицкого!
Не допив чай, Валера рванул в жилой отсек. За деньгами. Деньги были в каюте. После его ухода на пульте была выдержана минутная пауза, а затем прогремел взрыв хохота.
- И-й-ес-с-с! – согнув руку в локте, крикнул Нечипуренко.
Конечно, никакого магазина на лодке не было. Продукты ребята закупили еще на берегу. До заступления на дежурство Петров уговорил комдива сделать объявление по системе корабельной связи в положенное время. Но объявление прозвучало не по всему кораблю, а только на пульте управления главной энергетической установкой. Это был продуманный и хорошо подготовленный розыгрыш.
Валера Балакирев торопился. Зажимая в руке червонец, он бежал в десятый.
- Кажется - еще никого. Я первый, - радостно подумал он, заходя в отсек.
Командир отсека, капитан-лейтенант Васин, увлеченно работал вязальными спицами. Васин вязал свитер. Васин любил вязать, но очень этого стеснялся. На полочке, как на прилавке магазина, аккуратно лежали уже готовые вещи: носки и шарфик с шапочкой
-Че тебе? – недовольно спросил командир отсека, неловко пряча спицы за спиной.
- А вы еще не открыли? – извиняющимся голосом спросил Валера, уставившись на еще не готовое изделие
- Че я не открыл? Верхний люк, что ли? Подышать захотелось? Дык, парень, мы еще под водой, - сострил Васин.
- Не-а, не люк. Магазин, - продолжил Балакирев, пожимая плечами и не отрывая глаз от свитера, - продавать-то не скоро будете?
Поняв, что над ним явно издеваются, Васин аккуратно повесил незаконченный свитер на трубопровод и любовно разгладил складки на изделии. А затем, схватив курсанта за шиворот, со словами: «Убью, щенок», - выкинул из отсека.
До Валеры дошло, что его просто разыграли.
Неожиданная мысль пришла в голову Балакирева.
- Если моя вторая смена закупила продукты на автономку, то и другие, наверняка, сделали это, - рассуждал он. Отыскав в пятом отсеке командира группы автоматики ГЭУ, из первой боевой смены, Валера на коленях упросил продать ему килограмм «долгоиграющих» леденцов и пакет с пряниками. Зайдя к себе в каюту, он вытащил из вещмешка две пачки «Примы», купленные еще в Севастополе на всякий случай.
-Что-то долго ты, – не отрывая взгляда от приборов, проговорил Нечипуренко, - в очереди, поди, стоял?
Балакирев выложил продукты на пульт и, протянув две пачки сигарет Жене Петрову, извинился:
- «Беломора» нет, разобрали, только «Прима». Васин обещал, что до следующей среды обязательно завезут.
Офицеры, широко раскрыв глаза, уставились на конфеты и пряники.
- За-а-чет! - подняв большой палец правой руки вверх, первым захохотал оператор правого борта.

Генерал

Выход на сеанс связи опять собрал личный состав БП-65 вместе.
-Товарищ капитан-лейтенант, - обратился Валера Балакирев к лысому командиру реакторного отсека Мухину, - а почему, как сеанс связи, так тревога по кораблю?
- А потому, мой юный друг, что именно на сеансе этой самой связи лодка может получить сигнал, ради которого мы все здесь находимся. Сигнал боевого управления на применение ядерного оружия.
- Не будем о грустном, Александр Петрович, - перебил командира старшина команды спецтрюмных, - расскажите лучше про генерала, который к вам приставал.
Все, кроме Валеры, слышали эту историю уже много раз, но каждый раз слушали с огромным удовольствием.
Это было несколько лет назад. Лодка стояла в базе. Личного состава, кроме вахты, на борту не было. Командир группы спецтрюмных, он же командир реакторного отсека, старший лейтенант Александр Мухин стоял дежурным по кораблю. Он только что зашел в центральный пост, как зазвонил береговой телефон. Представившись, Саша услышал голос командира.
-Мухин, я во флотилии. Минут через двадцать встретишь генерала. Он здесь работает с комиссией в тылу. Очень хочет посмотреть атомоход. Организуй ему экскурсию.
-Есть, товарищ командир, - грустно ответил Александр. Только генералов ему на борту не хватало.
Мухин поднялся на ходовой мостик. Выкурил тайком сигарету.
- Верхний вахтенный, - крикнул он вниз матросу, скучающему у входного трапа, - как увидишь генерала, сообщи в центральный.
- Есть сообщить в центральный пост, как увижу генерала, тащ старший лейтенант! - с готовностью ответил верхний вахтенный.
- Ты хоть генералов-то живых видел? – продолжал дежурный по кораблю.
- Никак нет, не видел, тащ старший лейтенант, - замотал головой матрос.
-Увидишь! Большой, зеленый и с красными лампасами.
Мухин, если честно, и сам никогда не видел генералов. Он спустился в центральный пост и открыл потрепанный томик Конецкого. Минут через тридцать в «Каштане» запищал вызов верхнего вахтенного.
-Центральный! Центральный!
-Есть центральный.
-На пирс прибыл «козел». Наверное, генерал!
Конецкий и доклад вахтенного подняли настроение. Мухин вышел на пирс. Из зеленого «уазика» с трудом выползал большой и зеленый генерал с красными, как и его вспотевшее лицо, лампасами на брюках.
- Принесла нелегкая, - выскочило у Саши.
Генерал прибыл один. Уставившись на стосорокаметровое чудовище, он вздрогнул, услышав доклад подошедшего старлея.
-Петр Иванович. Можно просто Петр Иванович, - генерал протянул Мухину руку
-Пройдемте в корпус, товарищ генерал. Э-э, Петр Иванович, - поправился и сделал пригласительный жест рукой Мухин.
Капитан-лейтенант первым, отдав честь военно-морскому флагу корабля, зашел на трап. Генерал последовал за ним, с опаской держась обеими руками за поручни. В рубке корабля, когда Саша опустил ногу на вертикальный трап, чтобы спуститься вниз, генерал Петр Иванович похлопал его по плечу.
- Сынок, - ласково обратился он к Мухину, - а надевать-то ничего не надо?
- Что надевать?
- Ну, там… - генерал замялся, посмотрев при этом себе в область паха.
Поскольку его большой живот сильно мешал ему это сделать, то Петр Иванович смешно раздвинул ноги и вытянул вперед голову. Ничего не поняв, Мухин как-то рассеянно помотал головой и спустился на верхнюю палубу третьего отсека. Генерал неуклюже последовал за ним.
Офицеры зашли в центральный пост. В центральном никого не было.
-Раздевайтесь, Петр Иванович, жарко у нас,- Саша добродушно предложил гостю снять шинель.
Генерал положил одежду на боцманское кресло и, решительно подойдя к дежурному по кораблю похлопал его по заднему месту. Точно так же хлопал когда-то по заднему месту своих одноклассниц сам Саша Мухин. Удивленный и оскорбленный старлей резко отстранился от генерала. Но это было только начало. Петр Иванович с поистине, маньячной целеустремленностью ринулся к Мухину и обеими руками схватил его за мошонку.
- Извини, сынок. - проговорил он.
-Нет уж, это вы извините,- вырвавшись, проговорил ошеломленный поведением генерала Александр. Он судорожно размышлял, - отвесить пощечину старому козлу, или по-мужски дать «в бубен».
- Извини, сынок,- продолжал маньяк в генеральских погонах, - ты без трусов?
Этот наглый вопрос был последней каплей, каплей, перевесившей чашу весов в сторону «по-мужски, в «бубен». Прямой удар правой в голову с подшагом вперед был произведен просто мастерски! Толстое тело старого развратника рухнуло к ногам Мухина. Перешагнув через генерала, Саша дрожащей рукой взял трубку телефона. На другом конце провода ему ответил оперативный дежурный флотилии.
- Старший лейтенант Мухин, - представился старлей, - нет ли у вас поблизости капитана первого ранга Иванова?
В трубке затрещало так, как будто ее поднесли к сковороде с жарящейся яичницей. Через минуту Саша услышал знакомый голос командира.
- Что стряслось, Мухин? Ты уже показал генералу лодку?
- Я его ударил, товарищ командир. - обреченно проговорил дежурный по кораблю, - Он приставал ко мне. Он педик, товарищ командир!
-Что? Ты с ума сошел! Ты сумасшедший, Мухин!
- Он приставал ко мне, - настаивал Саша.
- Что ты девочку из себя строишь? Приставал! Ты знаешь, Мухин, чем отличается последняя проститутка от такого дежурного по кораблю, как ты?
- Нет, товарищ капитан первого ранга, не знаю.
- Так вот, Мухин, проститутку сначала снимают, а потом трахают, а я тебя сначала хорошенько оттрахаю, а потом сниму с дежурства! Готовься! Снимай штаны, сейчас приду, придурок!
- И этот туда же, - горестно подумал Александр, опуская на рычаг трубку.
Сзади зашевелился маньяк Петр Иванович. Он внимательно прислушивался к разговору. Если голоса Сашиного собеседника генерал не слышал, то все, что сказал Мухин, вполне до него дошло.
- Молодой человек, вы меня не так поняли, совершенно не так! Я же о ядерной безопасности интересовался. Интересовался, почему вы мне не выдали свинцовые трусы и сами находитесь без них на корабле. Мне сказали, что внутриатомохода всем положено находиться в свинцовых трусах. Разыграли, да? - вопросом закончил генерал и выдавил из себя подобие улыбки.
Старший лейтенант Мухин потихоньку стал понимать, о чем говорит Петр Иванович. Саша улыбнулся. Коротко истерическим смешком хохотнул внизу генерал. Мухин попятился и, завалившись в командирское кресло, заржал, схватившись за живот.
Командир Иванов прибыл через пятнадцать минут. Старшего лейтенанта и генерала-«насильника» Иванов нашел в мухинской каюте. Они сидели в обнимку за столом и хохотали. Правый генеральский глаз заплыл, а воздухе каюты висел стойкий запах корабельного спирта. Командир все же снял Мухина с дежурства, несмотря на генеральскую защиту. А, если сказать точнее, не снял, а подменил.
На следующий день Иванов, ввиду того, что намеченная экскурсия так и не состоялась, сам пообещал генералу показать лодку. Корабль готовился к выходу в море. Командир, как старый гид (посмотрите направо - посмотрите налево) довел Петра Ивановича до БП-65, за которым находился реакторный отсек. Увидев на посту Мухина, генерал несказанно обрадовался и бросился обниматься.
- Опять пристает, - шепотом, чтобы никто не услышал, прокомментировал уже проинформированный о случившемся старшина команды спецтрюмных, - бедный Александр Петрович!
Вчерашнее фиолетовое пятно под глазом Петра Ивановича приобрело желто-зеленый оттенок.
Вдруг, прищурив невредимый глаз, генерал внимательно посмотрел на совершенно лысую голову командира реакторного отсека старшего лейтенанта Мухина, как будто увидел ее впервые. Затем перевел взгляд на рыжие, бегающие, как у корабельного таракана, туда-сюда, туда-сюда, усы старшины команды спецтрюмных. Усы,
являющиеся единственными представителями волосяного покрова на голове мичмана. Оглянулся на лысеющего командира Иванова. Тряхнул густым седым чубом и, развернувшись, пошел назад в нос лодки со словами:
- Все, без свинцовых трусов в реакторный отсек не пойду!
И его неуклюжая фигура в зеленой форме с ядовитыми красными лампасами через минуту скрылась за переборкой.
- Да-а-а уж! - протянул Балакирев.
Давно окончился сеанс связи, объявили отбой боевой тревоги, завтракала первая смена, а на БП-65 еще долго сидел улыбающийся народ.

Колесо времени

Курсант Валера Балакирев прибыл на БП-65. Только что заступила первая боевая смена
Старшина команды спецтрюмных мичман Карканица, шевеля туда-сюда рыжими усами и высунув от усердия язык, увлеченно раскрашивал разноцветными фломастерами маленькое бумажное колечко. Колечко было аккуратно склеено из тонкой бумаги. Закончив работу, мичман любовно положил изделие в картонную коробочку, где уже лежало десятка полтора разноцветных колец.
-Василич, ты что, гирлянду новогоднюю делаешь или хочешь открыть брачный салон по приходу в базу? – спросил Валера.
Карканица молча взял ножницы и приступил к изготовлению следующего шедевра, даже не взглянув на Валеру. Понаблюдав еще несколько минут за старшиной команды, Балакирев открыл сборник эксплуатационных инструкций и погрузился в него с головой. Время идет, а зачетный лист закрывать надо!
- Помоги, - услышал он голос мичмана над самым ухом.
Карканица держал в руке здорового таракана, а в губах сжимал кусок тонкой нитки.
- Возьми нитку и привяжи этого монстра сверху за крылышки, - не разжимая губ, промычал мичман.
Валера без труда затянул петлю. Приговоренного подвесили на подволоке. Через полчаса два десятка отборных рыжих тараканов, беспомощно суча лапками, висели над пультом. Висели, как новогодние игрушки, слегла раскачиваясь.
- До нового года, вроде, рано, - оглядев работу, проговорил курсант Балакирев, - но все равно красиво!
-Это еще не все, - загадочно улыбнулся мичман Карканица.
Он взял с пульта картонную коробочку с разноцветными бумажками и гордо вручил в лапки каждому висящему таракану по колечку.
Это было зрелище! Что там белка в колесе? Тараканы, почувствовав под собой твердь, с отчаянием крутили разноцветные колесики, пытаясь убежать, но оставались на месте. В цирке такого не увидишь. В глазах рябило.
- Колесо времени, - шевеля рыжими усами туда-сюда, туда-сюда, произнес старшина команды спецтрюмных, - время для нас теперь будет бежать быстрее в несколько раз.
Валера не знал, как это объяснить научно, но и действительно время вахты пролетело незаметно.
- Второй боевой смене на защиту интересов Родины заступить! – с удивлением услышал он голос механика в переговорном устройстве.

Смежная специальность 

Валера не спал всю ночь. Болел зуб. Нет, это сказано не верно. Не зуб болел, а сам курсант Балакирев был большим, оголенным больным нервом, стреляющим болью, как крупнокалиберный пулемет системы Дегтярева – Шпагина. Под утро правая щека Валеры раздулась, а правый глаз
заплыл, то есть утонул в складках раздувшейся щеки. С трудом оторвав взгляд от зеркала, понимая, что больше не может терпеть эту адскую боль, Валера поднял руки и со словами «Nicht schissen» пошел в амбулаторию сдаваться доктору. Доктор Костя Кузнецов резался в нарды с Женей Петровым.
- Заходите, открыто, - не отрываясь от игры, произнес капитан, - и кого это к нам принесло, и кто это там дышит часто-часто, как молодой гималайский медведь перед спариванием?
- Куршант Балакирев, товариш капитан,- с трудом выговорил Валера, - во!
И развернулся поправившейся стороной, словно дорожная проститутка, рекламирующая себя перед клиентами,
- Валера, ты очень поправился, - первым заметив изменения на лице курсанта, сказал Женя, - правда, на одну сторону.
-Что, зуб? - взглянул наконец-то на Валеру Кузнецов.
- Угу, жуб! – согласился Валера.
- Присаживайтесь, молодой человек, будем удалять, - указал док на кресло.
Валера сел. Валера сел бы и без приглашения доктора. Валера не мог стоять. Его ноги предательски дрожали.
-Та-ак! Угу-у! Ого-о! –делал какие-то умозаключения Костя Кузнецов, внимательно осматривая Валерину ротовую полость, - Позапустють все, а потом приходють! Лечи их тут! – по-стариковски ворчал Кузнецов.
Костя аккуратно разложил на столике блестящий инструмент и закатал рукава.
- Шадишт! Гештаповец иж бригады ШШ! – глядя на него подумал Балакирев.
Он даже думал шепелявя!
Сделав Валере анестезию и выждав несколько минут, док взял в правую руку щипцы, а левую опустил на вспотевший балакиревский лоб.
Валера почувствовал, как сзади его стиснул за плечи громадными ручищами Женя Петров.
- Открывайте, сударь, рот,- пропел Кузнецов и ухватился щипцами за больной зуб, как дедка за репку.
Тянет-потянет, а вытянуть не может!
- А-а! А-а-а-а-а!!! – утробным голосом завыл курсант Балакирев, - А-а-а-а!
Еще несколько попыток не увенчались успехом.
- А-а-а-а-а! – выл Валера.
- А-а-а-а-а! – как эхо в лесу, отзывался у него за спиной Женя.
- А-а-а-а-а! - потея, кряхтел доктор Кузнецов.
Вдруг тело Балакирева в надежных руках лейтенанта Петрова обмякло. Курсант закатил глаза и уронил мокрую голову себе на грудь.
- Чего это он? - недоуменно спросил Женя.
- Переутомился! – убедительно ответил Костя, приводя Валеру в чувство нашатырем. Зуб не выходил! Валера уже не кричал. Каждый раз, как только к нему подносили инструмент, он закатывал глаза и становился мягким, как плюшевый зайка.
- Ладно, Жень,- вытирая пот, сказал доктор, - держи его крепко!
Женя держал. Костя орудовал во рту у Балакирева двумя руками. Валеру было жалко. Зуб не поддавлся! Вдруг Женя с облегчением заметил, как к ногам Кузнецова из окровавленного рта курсанта наконец-то что-то выпало.
Да, это был зуб. Доктор медленно перевел взгляд вниз на зуб, и опять заглянул Балакиреву в рот. Затем нагнулся, схватил выпавший зуб свободной рукой и быстро-быстро спрятал его себе в карман, странно стрельнув глазами в сторону Жени при этом.
- Это не тот зуб! – осенила Петрова страшная догадка.
- Дай я! – решительно сказал он Косте, перехватив у него щипцы своей лапой.
Зуб вышел сразу, как по маслу.
Когда Валера пришел в себя, на стеклянном столике стояли три граненых стакана, наполненных до половины.
- Медицинский, - подняв стакан трясущейся рукой, сказал доктор Кузнецов, - за здоровье!
Валеру Балакирева Костя оставил в изоляторе на два дня.
Через несколько суток, держась обеими руками за распухшую щеку и щуря и без того узкие восточные глазки, к доктору явился мичман Зарипов.
- Жуб, товарищ капитан, вшю ночь не шпал!
- Пульт ГЭУ? - крикнул в телефонную трубку Костя, - пусть Петров заскочит в амбулаторию…
Зуб вышел сразу, как по маслу. Женя гордо поднял его над головой. Удивленный Зарипов так ничего и не понял. Он только собирался приготовиться к ужасному.
По кораблю быстро, как дым во время пожара, распространился слух о волшебных руках инженера группы автоматики и телемеханики лейтенанта Жени Петрова.
- Рвет не почувствуешь, - говорили в отсеках, - и глазом моргнуть не успеешь!
Нет, зубы больше ни у кого не болели. Женя, как лесник, дергал старые корни. К образовавшемуся тандему стали записываться в очередь.
Кузнецов – анестезировал.
Петров – выкорчевывал.
Кузнецов – анестезировал.
Петров – выкорчевывал.
С офицеров и мичманов – поллитра, начальству – бесплатно! Все были довольны. За автономку навыкорчевывали восемнадцать зубов.
Так бы счастливо и закончилась эта история об освоении смежной специальности. Но по приходу в базу доктора Костю Кузнецова безжалостно отимело начальство за плохое проведение санации ротовой полости у личного состава корабля перед дальним морским походом.