ИЗ АРХИВОВ. Александр Фадеев

 "Не вижу возможности дальше жить..."
13 мая 1956 года Александр Фадеев застрелился из револьвера
на своей даче в Переделкино.
 34 года ЦК КПСС не решался предать это письмо гласности.

=========================
"Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы - в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли, благодаря преступному попустительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; все остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40-50 лет.
Литература - это святая святых - отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа, и с самых "высоких" трибун - таких как Московская конференция или XX партсъезд - раздался новый лозунг "Ату ее!" Тот путь, которым собираются исправить положение, вызывает возмущение: собрана группа невежд, за исключением немногих честных людей, находящихся в состоянии такой же затравленности и потому не могущих сказать правду, - выводы, глубоко антиленинские, ибо исходят из бюрократических привычек, сопровождаются угрозой, все той же "дубинкой".
С каким чувством свободы и открытости мира входило мое поколение в литературу при Ленине, какие силы необъятные были в душе и какие прекрасные произведения мы создавали и еще могли бы создать!
Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли это - "партийностью". И теперь, когда все это можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность - при возмутительной доле самоуверенности - тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в роли париев и - по возрасту своему - скоро умрут. И нет никакого стимула в душе, чтобы творить...
Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией, с рабочими и крестьянами, одаренный богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединенная с прекрасными идеалами коммунизма.
Но меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать все то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, - кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература - это высший плод нового строя - унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти - невежды.
Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни.
Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством, но в течение трех лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.
Прошу похоронить меня рядом с матерью моей. А. Фадеев".
13 мая 1956 года
-------------------------
Незадолго до смерти Фадеев признался своему старому другу, писателю Юрию Либединскому: «Совесть мучает. Трудно жить, Юра, с окровавленными руками». А за неделю до выстрела он, уже бывший, по словам своего приятеля Корнелия Зелинского, «в какой-то неутолимой тревоге», обронил: «Мы, Корнелий, сейчас все в дерьме, – и показал рукою по самые губы. – Никто сейчас после того, что произошло, по-настоящему писать не сможет – ни Шолохов, ни я, никто из людей нашего поколения… Исковерканы мы».
Очевидцы свидетельствовали, что самым глубочайшим потрясением для Фадеева стало то, что о его личной причастности к уничтожению целого ряда коллег по перу ему стали открыто и прилюдно говорить в лицо те его жертвы, кому выпало счастье выжить и вернуться из лагерей. Именно это его и убило – осознание своей подлости, помноженное на понимание, сколь бездарно он растратил свой несомненный литературный дар. Совесть заела.