Лидия Григорьева

Для молодых читателей специально скажу: поэзия в стране строящегося социализма была неотъемлемой частью бытия всякого считающего себя культурным человека. Но что ушло – то ушло. И поэты, и поэзия и сейчас - в двадцать первом веке - никуда не подевались, они есть (и хочется думать, всегда будут) в России. Тем не менее, голоса поэтов стали почти не слышны в общем гаме и шуме общественного переустройства.
И если при советской власти поэты неугодные властям придержащим, то есть пишущие не на потребу дня, а по зову души и таланта, шли в дворники или кочегары, то и сейчас у них выбор практически тот же. Но это в случае если они хотят «жить в обществе и быть свободными от общества». То есть гордо бедствовать и рано умирать.
Есть ли другие варианты? На эти вопросы уже ответят, при чем каждый индивидуально, молодые таланты, дабы таковые произрастут на отечественной ниве, которая во все времена более охотно взращивала плевелы и словесные сорняки, на корню губившие во все времена робкие ростки литературных надежд и притязаний.
Можно, конечно, податься «бедному поэту» в менеджеры по продажам чего угодно. Но если вспомнить биографию гениального поэта и бездарного предпринимателя Артура Рембо, то может и расхотеться экспериментировать и зарывать свой талант на Поле Чудес.
Желаете сгореть, молодой человек, на костре своего дарования? Милости просим в поэты!
Боже меня упаси предостерегать от занятий литературой! Наоборот, призываю в ряды! Жаль конечно, что закончилось время советской «профессиональной литературы», при всех трудностях и загвоздках давшей многим из нас (и пишущей эти строки – в том числе) возможность… не ходить на работу. И быть при этом сыту и (пусть и не всегда по последней моде) одету. Ибо, если ты сквозь все препоны издал все же свою первую книгу и был зачислен в Союз писателей, у тебя появлялось множество возможностей заработать собственным литературным трудом.
Сейчас это уже становится историей. Поэтому напомню молодым в назидание. Понятие «профессиональный литератор», помимо написания собственных поэтических или прозаических текстов, включало в себя множество иных умений. И они могли пригодиться в случае, если тебя долго не «запускали в печать». Вернее было бы сказать «не пускали»…
Например, нас тогдашних «молодых поэтов» в 70-е и 80-е годы прошлого столетия могло подкормить (и кормило) Бюро Пропаганды художественной литературы. Сотрудницы этого Бюро заключали договоры с различными организациями на выступление одного или нескольких писателей перед сотрудниками, допустим, завода или научного института, перед школьниками или студентами.
И за то, что ты читал днем, в обеденный перерыв, или вечером в библиотеке или Доме культуры свои стихи, тебе еще и деньги платили. А ведь ты не у станка ткацкого стоял и не сталь из мартена выпускал, а как сейчас сказали бы, пиарил сам себя!
Вспоминаются теперь случаи и забавные, и наполненные высоким смыслом, как, например, выступление перед ученой элитой страны в подмосковном городе Дубна. Было много аплодисментов и вопросов. И сам академик Франк – лауреат Нобелевской премии – поцеловал мне руку. Как истинный интеллигент, надо полагать. Молодые ученые сказали мне, что если бы академик Франк просто пожал им руку, любой из них не мыл бы руки две недели. Вот такая шутка, переходящая в легкую зависть к моей свободной поэтической профессии, позволявшей запросто общаться с кумирами.
А через несколько дней, по милости Бюро Пропаганды литературы, я уже выступала перед советскими «джентльменами удачи». Мне пришлось читать стихи и рассказывать об Александре Блоке (юбилей которого отмечался всей страной) в… тюрьме строгого режима.
Я стояла за трибуной на большой, ярко освещенной сцене, в некотором оцепенении. Рядом со мной стояли два молодых подтянутых лейтенанта внутренних войск СССР, и каждый недвусмысленно держал руку на кобуре с табельным оружием.
Большой зал (человек на четыреста) был заполнен до последнего стула, намертво прикрепленного к полу на случай неосторожного обращения с мебелью, как с оружием или последним аргументом в настоящем мужском споре.
Тишина в зале стояла необыкновенная. Аплодисменты были просто громовыми. Соскучились, видимо, праведно и неправедно осужденные, по настоящему поэтическому слову. И тут уже было не до шуток. Читала я много и вдохновенно…
На этом фоне совсем уж забавным кажется другой случай о поэтическом выступлении в Бане №6 города Калуги. Были в те времена «поэтические десанты» по городам и весям. Можно было за неделю заработать месячный прожиточный минимум. А в оставшееся время создавать свои оригинальные, авторские «нетленки».
Выступать в Бане№6 выпало мне и поэту Имярек. Остальные поэты были распределены на другие, не столь экзотические, объекты писательской культурной экспансии. Весь вечер накануне этого выступления в писательской группе царило необыкновенное веселье. Шутили в основном на тему, что хорошо бы мне выступить перед моющимися любителями поэзии в мужском отделении, а моему сотоварищу – в женском.
Все закончилось намного прозаичнее, чем нам думалось. Выступать нам пришлось перед сотрудниками бани в их выходной день. Но ведь заказал же их профорг, на выделенные на культурную работу с членами банного профсоюза деньги, выступление поэтов, а не певцов или танцоров! Так что, судя по сказанному, у самых разных слоев советского народонаселения была отмечена нешуточная тяга к прекрасному!
Сейчас, оглядываясь на свой житейский и литературный путь, могу сказать, что у поэта должно быть много самых разнообразных, сопутствующих его основному призванию, умений. Он должен уметь выступать и общаться с самыми разными людьми. И канувшее в Лету Бюро Пропаганды художественной литературы – было хорошей школой для моего поколения, не избалованного литературными изданиями.
Многие мои сотоварищи преуспели на ниве поэтического перевода. Занималась этим ремеслом и я. Иногда по необходимости, иногда, если переводимый поэт был талантлив, с откровенным удовольствием. Переводили мы чаще всего с подстрочного перевода, сделанного знатоком очередного языка сибирской или среднеазиатско-кавказской народности.
Некоторые для заработка писали сценарии для документального кино под чужими фамилиями, потому что своя была под запретом у властей. В восьмидесятые годы я долгое время вела литературные программы на всесоюзном радио. И дело делала нужное и близкое мне по духу, и получала за это немалые, по тем временам, деньги.
В девяностые годы совместно с российским телевидением я сняла более десяти телефильмов. Среди них «Цветаева в Лондоне», «Гумилев в Лондоне», «Скрябин в Лондоне» и много других. Как сказали бы сейчас – целый сериал.
Но все это нужно было уметь делать! Любое умение, в рамках литературной работы, приучает к некоей трудовой дисциплине. Ведь вдохновение посещает поэта, как мы знаем из классики, не каждый Божий день.
В графу пристойных для писателя трудовых навыков я бы отнесла и умение живописать не только словом, но кистью и карандашом. А в наше время умело обращаться с фото и видеокамерой. Все мы знаем каким чудесным рисовальщиком был Александр Пушкин. Какими прекрасными живописцами были Михаил Лермонтов или Тарас Шевченко.
Напомню, что Эмиль Золя оставил после себя более семи тысяч (!) фотографий. Прекрасным фотографом был Илья Ильф.
Сейчас фотографирование стало массовым явлением. Но у писателя и художника всегда есть возможность сказать свое Слово и в этой, казалось бы, малохудожественной, сфере. Не все знают, какие прекрасные усадебные, портретные и пейзажные фотографии оставил после себя русский писатель Леонид Андреев. Я глаз не могу оторвать от этих шедевров старой фото-живописи в альбоме, изданном в Великобритании стараниями Ричарда Дэвиса, хранителя русского архива в университете города Лидс.
Я убеждена, что идеи ФОТОПОЭЗИИ лежали, в буквальном смысле на поверхности метафорического восприятия жизни, свойственного любому поэтическому сознанию. Сочетанием, более того, сопряжением, Слова и Взгляда - я и занимаюсь все последние годы. И это стало еще одной моей профессией, опять-таки в литературном, отметим это, пространственном контексте…
А снять семейство на фоне Пушкина – тоже надо уметь.