Михаил Захарчук

Исполнился 131 год со дня рождения Лили Брик. Так кто она: тифозная вошь советской поэзии Или Дульсинея Владимира Маяковского? Скромная попытка порассуждать на это тему…

"Те, кто не влюблен, полагают, что разумный человек может страдать лишь по кому-то, заслуживающему страдания; это почти то же самое, как если бы мы удивлялись, что кто-то соблаговолил заболеть холерой из-за такого крохотного существа, как холерная бацилла". Марсель Пруст

Мировую литературу трудно удивить необычными, экстравагантными отношениями между поэтом и женщиной, ибо собственно поэзия человечества, как таковая, и проистекает из этих отношений. Но наш Владимир Владимирович Маяковский - трубадур, глашатай, защитник революции, ее самый звонкий певец, крупнейший стихотворный реформатор ХХ столетия и одновременно тончайший его лирик - в любви своей, похоже, удивил потомков на многие годы, на столетия, если не навечно.

Имея ошеломляющий, да что там - практически неограниченный успех у всех женщин-современниц, Маяковский сделал своей единственной избранницей до смертного часа особу, которая по признанию очень многих людей, искренне симпатизирующих поэту, мизинца его не стоила. Один собрат Владимира Владимировича по поэтическому цеху написал с горечью: "Эх, поэт, уж видно пробил час,/ Что лишил поэзию рассудка./ Раньше Муза вдохновляла Вас,/ А теперь Вас вдохновляет проститутка!"

Проститутка - самое безобидное определение для коварной любовницы Маяковского Лили Брик. Ее еще называли и до сих пор называют: "исчадием ада", "злой, ненасытной колдуньей", "поэтическим вампиром", "могильщицей поэта", "монстром в юбке", "поэтическим паразитом", все той же "тифозной вошью советской поэзии", "агентом ВЧК" и т.д. и т.п. Сам Маяковский о своей любви и своем главном сопернике, о котором речь у нас еще впереди написал: «Если вдруг прокрасться к двери спаленной,/ перекрестить над вами стеганье одеялово,/ знаю: запахнет шерстью паленной,/ и серой издымится мясо дьявола".

Современный публицист Дмитрий Ольшанский, словно перекликаясь с поэтом в оценках его пассии, так, например, откликнулся на переписку Лили Брик с Эльзой Триоле: "Ознакомиться с эпистолярным наследием сестер полезно. Существуют книги о том, как вурдалаки выбираются из могил, как настигают они своих невинных жертв, как удирают, шипя, от чеснока и крестов. Эта книга иного рода. Здесь содержатся бесценные сведения о том, как ведут себя вурдалаки в своем кругу, как у них обстоят дела с бытом".

Один очень известный, но, к несчастью, уже умерший поэт рассказывал на полном серьезе автору этих строк, что Лиля Брик, на самом деле, есть посланница мирового сионистского комитета, у которой было четкое и конкретное задание: извести самого выдающегося советского поэта в могилу и она с этим заданием, дескать, отлично справилась! По понятным причинам я не называю имени этого поэта, пустившего такую, мягко говоря, неординарную версию о жизненном призвании главной любви Маяковского. Но, повторяю, в прошлом он был довольно шумно-известный. А еще он мне говорил, что написал целое эссе о заговоре мирового сионизма против русской поэзии и ее лидера Маяковского. Так что очень даже возможно, что со временем оно появится на каком-нибудь интернетовском сайде или выйдет отдельной монографией, потому что рукописи, как известно, не горят. И мы в очередной раз получим возможность с горечью убедиться: какой же все-таки невообразимой, по людскому разумению, сволочью являлась эта Лиля Брик.

Хотя, с другой стороны, было и есть очень много любителей отечественной поэзии и даже простых людей, не имеющих к ней никакого отношения, которые совершенно искренне полагают: Лиля Брик была вдохновительницей, в некотором смысле и организатором всех поэтически побед Маяковского, лучшим ангелом-хранителем его бесценного наследия. И - вообще ангелом. К примеру, великая поэтесса Марина Цветаева, как на духу, признавалась (видимо, всецело исходя из своего собственного опыта -М.З.), что "внушать стихи - больше, чем писать стихи, больший дар Божий, большая богоизбранность".

По своему ей вторит Андрей Вознесенский, которому на старости лет, в минуту какой-то особо нахлынувшей откровенности, Брик заявила: "Я любила заниматься любовью с Осей. Мы тогда запирали Володю на кухне. Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал". "После такого признания,- писал благородный эстет А.Вознесенский,- я полгода не мог приходить к ней в дом. Она казалась мне монстром. Но Маяковский любил такую, с хлыстом. Значит, она святая...".

Если и не причисленной к лику святых, то уж во всяком случае женщиной положительной и приятной во всех отношениях полагает Л.Брик и довольно известный актер, режиссер, зарубежный педагог Вениамин Смехов. Он уже с конца 60-х увлечен "любимой женщиной Маяковского", выпустил о ней несколько сценических работ, и даже поставил в Марселе спектакль по переписке двух "выдающихся сестер". (Эта работа в рамках Московской театральной олимпиады показывалась в здании филиала Театра Маяковского).

И вот тут (я прекрасно понимаю читателя!) у каждого, кто мужественно дочитал до этого места, возникает совершенно закономерный, хоть и простой, как колесо телеги, вопрос: так кто же, в конце концов, прав в своих оценках Лили Брик? Те, кто ее хулят, костерят на чем свет стоит или те, кто ее славят, в лик святой возводят? Самое интересное, что почти исчерпывающий ответ на этот вопрос пишущий сии строки знает. Но лучше всего, давайте вместе его поищем...

Юность рыжего ангела

И начнем с того, что Лиля родилась в 1891 году, в семье еврейского юриста и по совместительству любителя изящной словесности Урия Александровича Кагана. Он состоял в списке присяжных поверенных при Московской судебной палате и был известен в кругу единоверцев как ярый защитник прав евреев. С учетом откровенной антисемитской политики царского правительства, жизненная позиция юриста Кагана достойна уважения. Тем более, что он так и не принял православия, с невероятными усилиями продвигаясь по служебной лестнице, став, в конце концов, юрисконсультом австрийского посольства.

Не крестилась и его жена Елена Юльевна Берман - дочь зажиточных рижских евреев, которые и по этой причине (что иноверцы) с огромным трудом определили дочь в Московскую консерваторию. Не удивительно, что в семье Каганов всецело царил культ музыки и поэзии. В их доме (всегда жили в переулках Маросейки - сначала в Спасоглинищевском, затем в Петроверигском) регулярно устраивались музыкальные и поэтические вечера. Разумеется, обиходным языком был русский, но не гнушались и идишом. А стихи Елена Юльевна и прозу Урий Александрович писали все-таки по-немецки, хотя и на французском оба изъяснялись очень прилично. Вполне закономерно поэтому, что Лиля, ее младшая на пять лет сестра Эльза знали сразу два иностранных языка и говорили на них всю жизнь совершенно свободно. Плюс, естественно, имели обширные познания в музыке, в литературе, особенно в поэзии.

Скажем, Лиля, еще в школьные годы слыла почти что детской писательницей - такие замечательные сочинения выходили из-под ее пера. Правда, очень скоро обнаружилось, что "бесподобные, чудные зарисовки" за девочку Лилю сочинял учитель словесности. А она ему за это позволяла себя целовать в губки, в едва наметившиеся грудные сосочки и разрешала гладить ее промеж ножек.

...Они замыкались вдвоем в пустом помещении, Лиля спускала кружевные панталончики, а словесник бережно водил рукой по ее писе, приятно так щекотал по середочке, потом облизывал свои пальцы. Так повторял несколько раз. Затем учитель сильно-сильно к ней прижимался, целовал ее и его охватывала мелкая дрожь, а то место в брюках, где возникало что-то очень твердое, вдруг почему-то мокрело и твердость исчезала. Иногда в дрожь бросало и Лилю самое. Случалось это тогда, когда учитель сильнее обычного щекотал ее писю. Часто они дрожали вместе, обняв друг друга, слившись в затяжном поцелуе. Со временем Лиля поняла, что жутко-сладкую дрожь в теле и после нее совершеннейшее блаженство можно вызывать и самостоятельно, без участия учителя. И однажды за мастурбацией ее застала мама. Разразился жуткий скандал, в процессе которого многоопытный отец выведал у дочери и тайну отношений со словесником. Бедолагу выгнали из частной гимназии Л.Валицкой, за Лилей усилили контроль, но было уже поздно. Девочка еще в четвертом классе гимназии познала всю фантастическую прелесть, которую приносит ей самой ее потаенное, с виду очень даже неказистое, красноватое место между ног. Она регулярно себя мастурбировала под одеялом, когда в родительских комнатах гасился свет. Однако самое большое удовольствие Лиля получала все же тогда, когда этим самым ее местом интересовались представители противоположного пола.

В пятом классе она записалась в кружок по изучению политэкономии именно потому, что им руководил мальчик-восьмиклассник из соседней мужской гимназии. Этим мальчиком был Осип Брик. Его отец, Максим Павлович, купец первой гильдии, владелец крупной фирмы, занимался скупкой и продажей кораллов. Часто по делам торговым ездил в европейские страны и брал с собой сына, который налету схватывал иностранные языки. А дома закреплял их с помощью мамы, знавшей английский, французский, немецкий, итальянский. Еще Паулина Юрьевна (урождённая Сегалова) была без ума от творчества Герцена, которого изучила всего наизусть. Семнадцатилетний Ося тринадцатилетнюю Лилю поцеловал не сразу. А когда сделал это у себя на квартире, куда пригласил девушку на Новый год, она, к сожалению, убедилась: у него получается гораздо хуже, чем у других мужчин. Тогда Лиля взяла, как бы мы теперь сказали, сексуальную инициативу в свои руки. Левой рукой обхватив шею Оси и впившись в его губы, правой круговыми движениями терла его « промежное хозяйство». То есть, конечно же, она уже знала, что за удивительный «прибор» находится в брюках всех мужчин, но ей вдобавок еще очень нравились подобные игры. Слаще которых, однако, она уже не знала...

Впервые Лиля по-настоящему познала мужчину задолго до встречи с Осипом Бриком. Случилось это в вагоне поезда, следовавшего из Москвы в Санкт-Петербург. Там она познакомилась с блистательным красавцем-поручиком, который влюбился в нее, что называется, с первого взгляда и страстно попросил разрешения на один-единственный поцелуй. Лиля кокетливо отказала. Таких предложений она получала пачками и думала по своему обыкновению поиграть с молодым человеком, подразнить его. А тот вынул пистолет и приставил его к своему виску:

- Решайте,- сказал со спокойной сталью в голосе,- или - поцелуй, или мои мозги сейчас разлетятся по всему купе и их вид всю жизнь будет вас преследовать в кошмарных снах.

Испуганная Лиля сама кинулась на шею поручика и заполошно его поцеловала. Офицер не остался в долгу. Постепенно снимая одежду с девушки, он осыпал жаркими прикосновениями губ все более и более захватываемую площадь ее тела. Так дошел до самого интимного места и стал его почти взахлеб лизать и сосать. Когда Лилю разобрало основательно, молодой человек вошел в нее своим довольно-таки приличным членом.

Говорят, в таких случаях должно быть больно, но никакой боли Лиля не почувствовала. Еще утверждают, что кровь появляется, когда девушка становится женщиной. Крови она тоже не заметила. Видать, разрушила когда-то девственную плеву в экстазе мастурбирования. И вообще все, что касается чувственности, эротизма - все это у Лилечки Каган происходило совсем не так как у людей обыкновенных, потому что она обладала редчайшим качеством, которое лишь многие десятилетия спустя получит свое законченное название - гиперсексуальность.

"Туманивший разум эротический угар настигал даже тех, кто раньше был вполне равнодушен к каким бы то ни было женским чарам. Осознание магии, которой она обладала, не затрачивая при этом для своих неизменных побед ни малейших усилий, определило навсегда ее линию жизни, внушив с полным на то основанием - убежденность в своем всемогуществе. Устоять перед ней не смог ни один (почти не один!) мужчина, на которого Лиля обращала свой взор". (А.Ваксберг "Лиля Брик. Жизнь и судьба").

Предвижу возражение дотошного читателя. Ну, что за вздор, что за нелепые фантазии, скажет он. Двенадцатилетнюю девочку наделять способностями прожженной проститутки - это, знаете ли, сочинительский мазохизм, или же у автора не все в порядке с крышей. И тут, для пишущего эти строки есть, как старом анекдоте,- два пути. Первый: доказать гипотетическому скептику (разумеется, с привлечением специфического категориального аппарата), что такое сокрушительная гиперсексуальность, трансформируемая на другой объект. Только, боюсь, что это у меня вряд ли получится по слабости теоретической подготовки. Второй путь - убедить сомневающихся фактами и примерами. Слава Богу по этой части биография моей героини, прямо скажем, изобилует.

В перерыве между учителем-словесником из гимназии и Осипом Бриком, Лиля Каган имела любовные отношения примерно с двадцатью-тридцатью мужчинами. И большая их часть заканчивалась совокуплением. Она «сношалась» с актерами, художниками, молодыми поэтами, гимназистами, военными. Федор Шаляпин (да, да, тот самый, других у нас не было!), увидев девочку-подростка, "рыжеволосого ангелочка", тут же пригласил ее на свой спектакль и в перерывах между оперными актами лихорадочно соображал, что же может произойти, если он совершит акт половой с этой бесподобной евреечкой, к которой певца вдруг повлекло с такой страшной силой, с какой по утрам тянет безнадежного пьяницу к стакану мутного первача. Слава Богу, сдержал себя!

У родного дяди Лили, который жил в провинциальном городишке Катовицы, оказалось куда меньше силы воли, чем у мировой оперной величины. И об этом случае есть смысл рассказать подробнее. Когда Лиля, что называется, пошла по мужским рукам, испуганные родители решили убрать от столичных соблазнов столь рано созревшую в половом отношении дочь и отправили ее к бабушке в уже упоминаемые Катовицы. На вокзале девочку встретил мамин брат и за время дороги до дома, влюбился в нее. Вечером прокрался в ее комнату и всю ночь предавался греху с племянницей. Спустя месяц, великовозрастный детина в слезах и на коленях умолял Лилю выйти за него замуж, тем более, что законы иудейской религии не содержали на сей счет никаких запретов, скорее даже молчаливо способствовали подобным бракам. Во всяком случае родная бабушка особо не возражала...

В спешном порядке Лилю вернули домой, наняли ей учителя фортепиано, с которым девочка впервые залетела по крупному. Вновь ее отправляют в провинцию к дальним родственникам, чтобы сделать аборт. В поезде, следовавшем в Царское Село, напротив Лили сидел крупно костный мужчина "с грязной бороденкой и черными ногтями". Он неустанно буравил спутницу своими страшными глазищами, что-то бубнил себе под нос и периодически поглаживал почти наждачной ладонью ее волосы, тонкий подбородок, покатые плечики. "Ты приходи ко мне, милая,- произносил время от времени,- я на путь истинный тебя наставлю. Ты, как щепа ветром по миру носишься, а я твою душу успокою. Приходи ко мне по такому-то адресу...".

То был Великий Старец Григорий Распутин! В дневнике Лиля записала: "Зайти ужасно хотелось, но дело кончилось тем, что несколько дней все извозчики казались мне Распутиными". Лиля лукавила. Она бы точно отправилась к Распутину и совершила бы с ним любое распутство, но помешала операция по удалению плода. Прошла она со страшными осложнениями. Лиля несколько дней провела в горячечном бреду. Когда очнулась, узнала, что навсегда лишилась возможности рожать детей. Грешным делом, даже обрадовалась такому повороту событий, так как корыстолюбивым умишком уже понимала, что избавилась и от последнего препятствия, которое хоть как-то могло сдерживать ее от бесконечных сексуальных оргий.

...Когда петушок Оси уже достаточно отвердел, Лиля с размаху бросилась на его кровать, широко раздвинув ноги. Но панталоны снимать не стала, в надежде, что это сделает Ося. Он не догадался. Просто лег между ее ног и, сопя, пыхтя стал о нее тереться. Тогда она вывернулась из-под него, быстро обнажилась и столь же быстро расстегнула его ширинку. Дальше случилось то, что и должно было случиться. Ося стал мужчиной, а Лиля с восторгом подумала, что приобрела еще одного воздыхателя, замечательного исполнителя столь сладкой работы. Ведь за тот небольшой отрезок времени, что Ося на ней кряхтел, она испытала блаженство оргазма по меньшей мере пять раз!

Она не знала да и знать не могла, что в тот миг, когда этот некрасивый, прыщавый, нескладный юноша, совершеннейший профан в любовных играх вонзил свое горячее, твердое тело в ее влажное и трепещущее лоно,- в тот самый миг она стала его рабыней. Пройдут годы, десятилетия. Эта женщина вскружит головы еще десяткам, сотням мужчин, среди которых будет и наш величайший поэт. Всем им, и, прежде всего Владимиру Маяковскому, она принесет неисчислимые боли и страдания, поскольку таким оказалось ее призвание на грешной земле, но и сама Лиля при этом будет страдать долго и тяжко, до самой смерти своего коварного господина и даже после нее. Ведь и она любила человека, физически всегда к ней равнодушного. Все в жизни стремится к симметрии и балансу...

"В тот новогодний вечер Ося провожал меня домой на извозчике. И вдруг спросил: "А не кажется ли вам, Лиля, что между нами что-то большее, чем дружба?" Мне не казалось, я просто об этом не думала, но мне понравилась формулировка, и от неожиданности я ответила: "Да, кажется". (Из дневника Л.Брик).

Однако Ося не спешил связывать свою судьбу с девушкой, столь опытной в любовных утехах. Об этом он не преминул ей сообщить в Германию, где Лиля отдыхала вместе с матерью и Эльзой. Девушку больно царапнули гонор и высокомерие прыщавого сосунка. Решила забыть о нем раз и навсегда. Поступила в Архитектурный институт и на два года уехала в Германию учиться скульптуре. Но когда вернулась, немедленно встретилась с Осей в Художественном театре...

В марте 1912 года состоялась их свадьба. Родители Лили были на седьмом небе от счастья. Еще бы, устроить своей ветреной девочке такую блестящую партию - это, извольте, даже не еврейское счастье! Отец и мать Оси долго не соглашались на брак, прежде всего из-за сомнительных нравственных устоев невесты. Ведь о ее любовных приключениях судачили не только в еврейском землячестве - вся Москва потешалась над "слабой на передок жидовкой". Однако Ося сумел убедить родных в том, что Лиля станет самой что ни на есть примерной супругой. Убеждать он мог кого угодно и в чем угодно. Это был не просто демагог, а демагог напористый, сильный какой-то неестественной, демонической, стальной логикой доказательств. С их помощью он, как маг-колдун, превращал черное в белое и наоборот. И чем больше был не прав, тем с большей изворотливостью железно умел доказать обратное. К примеру, он в два счета сумел убедить Эльзу в том, что для пользы дела ей лучше отказаться от Маяковского и "пусть они сношаются с Лилей, нас с тобой не убудет". Так, что жизнь втроем - это отнюдь не французское изобретение, как до сих пор полагают некоторые наивные люди. Это сугубо наше, отечественное открытие и принадлежит оно Осипу Брику точно так же, как минет и рентген навечно запатентовал за собой еще Иван Грозный, который любил говорить недовольным князьям: "Я вас всех в рот е...л! Я вас, бл...й, насквозь вижу!". Все это было бы смешно, если бы не было так грустно...

"Июль 1915 года. Радостнейшая дата. Знакомлюсь с Л.Ю.и О.М.Бриками".

Тот, кто хоть мало-мальски интересовался когда-либо жизнью и творчеством Владимира Маяковского, должен знать, что сначала поэт увлекся малолеткой Эльзой Каган, которую благополучно трахнул, поскольку она, как и старшая сестра тоже не отличалась крепкими нравственными устоями. Сама написала много лет спустя: "И только он (Маяковский - М.З.) дал мне познать всю полноту любви. Физической - тоже". Однако, как только она привела своего "большого друга" на дачу в подмосковную Малаховку, где отдыхали Брики, Владимир Владимирович мгновенно "запал", как клавиша пианино, на Лилю. И на только что выпущенной поэме "Облако в штанах" написал "Лиле Юрьевне Брик". Хотя клятвенно обещал сделать это для "маленькой Эльзы".

"Володя не просто влюбился в меня,- вспоминала Л.Брик многие годы спустя,- он напал на меня. Два с половиной года не было у меня спокойной минуты - буквально".

Это было в характере Маяковского. Он ураганом проносился с любимой женщиной по всем местам, где его знали, где он мог зарабатывать на жизнь насущную. Для нее он тут же сочинил киносценарий "Заколдованная фильмой", в котором сам и Лиля сыграли главные роли. По просьбе Мейерхольда написал "Мистерию-буфф", в которой тоже исполнил главную роль. А Лиля в этом спектакле была помощником режиссера. Она же помогала поэту раскрашивать "Окна РОСТА", устраивала его зарубежные издания. Все вырученные деньги шли в семью. Когда их однажды не хватило, Лиля сама переплела свой экземпляр поэмы "Облако в штанах", Маяковский сделал обложку, снабдил манускрипт рисунками, отнес букинисту и тот весьма щедро расплатился. Денег хватил семье на несколько дней. Да, чуть было не забыл: деньгами в семье всегда распоряжался только Осип Брик.

Этот ленивый, коварно-мудрый семит-сибарит, этот циничный и поразительно беспринципный человек, очень тонко и очень дальновидно (почти на тридцать лет вперед!) рассчитал, что с помощью чар и магии своей жены сумеет обеспечить себе не просто безбедную - шикарную жизнь. Модный поэт, которого Брик, в отличие от других, "раскусил и оценил" сразу и безоговорочно, явился первой и, возможно, самой продуктивной коровой в его стаде. Хладнокровный скотник всласть ее подоил в продолжение почти полутора десятка лет.

В несметных исследования на тему Владимир Маяковский и Лиля Брик, законный супруг последней проходит всегда фоном. О нем говорят и пишут просто потому, что умолчать нельзя по определению. ("Вы думаете, что Ося Брик - исследователь русского языка?/ А на самом деле он шпик и следователь ЧК" С.Есенин). Но еще никто не сказал главного: и Володя, и уж тем более Лиля, всегда были всего лишь куклами-марионетками в руках Карабаса-Брикабаса. Именно через Лилю, над которой имел неограниченное, какое-то сверх мистическое влияние, Осип мог в буквальном смысле вить веревки из обнаженной души Маяковского.

Понимал это Владимир Владимирович? Как теперь модно говорить: однозначно. Но ничего не мог изменить в иезуитской "семейной иерархии", где гуру, верховным божеством всегда был Брик. Силы воли не хватало. В предсмертной записке Маяковский напишет: "Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская". И все.

Видно, крепко доставалось Володе от Оси, который ведь мог бы запросто раздеться, лечь на кровать, позвать жену и с ехидцей предложить ей: хочешь, чтобы я тебя трахнул, кликни Володю и давайте вместе с ним разогревайте, целуйте меня до тех пор, покуда я тебя не возжелаю. Потом пусть он уйдет вообще из дома. Или, ладно, пусть посидит на кухне. И все, что здесь написано, могло происходить. И если кто-то, из каких бы то ни было, даже наиблагороднейших побуждений станет возражать, тем более возмущаться жестокостью и скабрезностью предположения, то милости прошу к первоисточникам, написанным рукой самого Владимира Маяковского: "Дорогой, дорогой Лилик!", "Милый, милый Осик!", "Целуй Осю очень...", "Мы с Оськой по возможности ходим вместе и только и делаем, что разговариваем о тебе. (Тема - единственный человек на свете - Киса (Лиля - М.З)". "Целую Оську в ..." Рядом с этими многоточиями - рисунки поэта, на которых изображено то, что у мужчины висит ниже пояса...

Ладно бы только суровая дружба соперников проглядывалась в этих строках - ее-то как раз можно и представить, и понять, но экзальтированные поцелуи, мазохистски-тщательно поделенные пополам, "нежнейшая" любовь любовника к мужу - это, уже, извините, не представимо, поскольку находится как бы за гранью здравого смысла.

Вот таким и многим другим мыслимым и немыслимым унижениям подвергался великий поэт отнюдь не по прихоти его возлюбленной, как это принято полагать, а исключительно по наущению Брика. Это он придумал и методично воплощал в жизнь способ управления Маяковским: "Страдать Володе полезно, он помучается, помучается и напишет хорошие стихи". А по животному влюбленная в Осю самка Лиля была всего лишь орудием, тупой пилой, регулярно подпиливающей голые нервы поэта. Подтверждают эту бесспорную истину хотя бы такие сумбурные и взбалмошные признания Кисы-Лили: "Я любила, люблю и буду любить Осю. Люблю Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, ни в какой литературе... Эта любовь не мешала моей любви к Володе. Наоборот: возможно, что если бы не Ося, я любила бы Володю не так сильно. Я не могла не любить Володю, если его так любил Ося".

После самоубийства Маяковского Лиля призналась подруге Татьяне Лещенко-Сухомлиной: "Если б это случилось с Осей, я бы не перенесла, не стала бы жить". В другой раз написала: "Когда умер Володя – это умер он, а когда умер Ося,- умерла я".

А вот воспоминания Ф.Раневской: "Вчера была Лиля Брик, принесла "Избранное" Маяковского и его любительскую фотографию. Говорила о своей любви к покойному... Брику. И сказала, что отказалась бы от всего, что было в ее жизни, только бы не потерять Осю. Я спросила: "Отказались бы и от Маяковского?". Она, не задумываясь, ответила: "Да, отказалась бы и от Маяковского, мне надо было быть только с Осей". Бедный, она не очень-то любила его. Мне хотелось плакать от жалости к Маяковскому и даже физически заболело сердце".

Ах, милая и наивная Фаина Георгиевна! Да как же вам было не понять, как до сих пор не понимают тысячи других людей то, что опять же лежит на поверхности: Лиля Брик никогда не любила Маяковского! Никак не любила: ни сильно, ни слабо, ни "не очень-то". В какие-то моменты она гордилась, даже восторгалась своей телесной приближенностью к модному поэту, как гордилась "шанхайским барсом" Эллочка Людоедка, в другие - испытывала мещанское удовлетворение от того, что, если пожелает, Маяковский купит для нее любую вещь, вплоть до автомобиля. Иногда она развлекалась его "щенячьей неуклюжестью". Часто просто срывала на нем свою хандру, свое "не настроение". А уж что касается любви физической, ласк постельных, то в подавляющем большинстве случаев она терпела их только лишь потому, что так было угодно богу Осе.

"Я сразу поняла, что Володя гениальный поэт, но мне он не нравился. Я не любила звонких людей - внешне звонких. Мне не нравилось, что он такого большого роста, что на него оборачиваются на улице, не нравилось, что он слушает свой собственный голос, не нравилось даже, что фамилия его Маяковский - такая звучная и похожа на псевдоним, причем пошлый псевдоним. Только в 1918 году я смогла с уверенностью сказать Осипу Максимовичу о нашей любви. С 1915 года мои отношения с ним перешли в чисто дружеские, и эта любовь не могла омрачить дружбу Маяковского и Брика. Я рассказала ему все и сказала, что немедленно уйду от Володи, если ему, Осе, это тяжело. Ося был очень серьезен и ответил мне, что "уйти от Володи нельзя, но только об одно прошу тебя - давай никогда не расстанемся". Так оно и случилось: мы всегда жили вместе. Володя во многом перестроил Осино мышление, взял его с собой в свой жизненный путь, и я не знаю более верных друг к другу, более любящих друзей и товарищей".

Как видит читатель, финал этого признания чудовищен по своей лжи, коварству, запредельному фарисейству. Но...

Но самое примечательное, что Лиля и не виновата в своей нелюбви к Маяковскому, равно как и он не виноват в обратном. Ну, скажите, разве можно инкриминировать лиане-паразиту то, что у нее такой способ существования: тянуть соки из других деревьев? Или виноваты ли клопы, комары, другие фаунные вампирчики в том, что для своего размножения им обязательно необходимо насосаться чей-то крови? А Лиля и была лианой, клопом, вошью, гнидой, слепнем. Странные, однако, ассоциации возникают, не правда ли?..

Кто-то опять возразит: да как же можно такое писать о любви Маяковского, с ужимкой кивать на то, что "Клоп", дескать?.. Ведь сам умница Виктор Шкловский восхищался ею: "Она умела быть грустной, женственной, капризной, гордой, пустой, непостоянной, влюбленной, умной и какой угодно". Ну, так, а я о чем? Лиля Брик действительно была неглупым планктоном, регулярно принимающим форму того, кто ею пользовался. Точнее даже была тем самым сообразительным веществом из кинофильма "Солярис". Помните: думал герой Баниониса о своей любимой Хари, и вещество идеально ее клонировало. До мельчайших деталей, до ряда пуговиц на спине у женщины. А разреза в платье-то и не оказалось. Землянин о нем не вспомнил, вещество не среагировало…

Так вот форма и способ существования Лили Брик - паразитирующее вещество. Восторженно следуя учению Осипа Брика, она не признавала никаких уз, ни семейных, ни любовных, ни общественных и каждый раз считала своим мужем того, кто был ей особо близок в данный момент. Сначала таковым оказался Маяковский, потом - крупный чекист Яков Агранов, за ним - заместитель наркома финансов Александр Краснощеков (Абрам Тобинсон), дипломат Захар Волович (Вилянский), кинорежиссер Лев Кулешов, киргиз Юсуп Абрахманов еще два "солдата Дзержинского" Валерий Горожанин и Лев Эльберт (Сноб), заместитель начальника иностранного отдела ОГПУ Михаил Горб (Розман), кинорежиссер Всеволод Пудовкин. Известный комкор Виталий Примаков после смерти Маяковского прочно занял место третьего "дойного" члена семьи. В 1937 году, когда Примакова расстреляли, в семью на ту же роль был взят литературовед, биограф Маяковского Василий Абгарович Катанян. Еще восемь лет они жили втроем, пока Брик не умер в 45-м, кормясь, пусть и опосредованно, но с наследия поэта. И квартира их, по мнению Бориса Пастернака по-прежнему: "... была, в сущности, отделением московской милиции". Ну что вы хотите, если при получении очередного заграничного паспорта Лиля Брик представила удостоверение ГПУ за номером 150/3...

Снабдив Лилю Брик потрясающей, фантастической сексуальностью, недюжинной приспособляемостью к жизненным перипетиям, природа скупо наделила ее умом, душевной добротой, сердечностью, состраданием. Серьезно занимаясь музыкой, архитектурой, поэзией и изобразительным искусством при мощнейшей поддержке В.Маяковского, литературоведением с помощью Л.Брика, театральной режиссурой под руководством самого В.Мейерхольда, кинематографом под патронажем В.Пудовкина, Л.Кулешова - Лиля Юрьевна так ни одной из этих профессий не овладела даже на уровне азов. И ленива была, и способностей не имела.

Когда пламенно обожавший ее, великий пролетарский поэт ездил за границу, она делал ему заказы: "Купить: рейтузы розовые - 3 пары; рейтузы черные - 3 пары; чулки дорогие, иначе быстро порвутся; духи Rue de la Paix, пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из крепжоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года. "И ПРО МАШИНУ не забудь!" (Именно так, с прописной в оригинале). И семь дополнений к машине - отдельно". (На привезенной с великим трудом машине "Рено" Маяковский не ездил ни часа. Этим занималась днями напролет Лиля и однажды сбила маленькую девочку - М.З.). Вот в таких заботах о рейтузах и пудре прошла вся жизнь Лили Брик, а отнюдь не в сподвижничестве по сбережению светлой памяти великого поэта, в чем нас упорно убеждают некоторые ее поклонники. Это особенно наглядно видно из уже упоминаемой переписки сестер. "Увы, эта книга никак не заостряет вопроса о действительном статусе авангардных "богинь",- пишет Д.Ольшанский,- для стороннего наблюдателя эти женщины, похоже, так и останутся своеобразным живым приложением к поэтическому величию Маяковского. А жаль, ведь несмотря на то, что в переписке этой не говорится о много, сам факт этого умолчания уже достаточно красноречив. Достаточно было уже того, что основной эмоцией, проявляющейся в переписке сестер, является удовлетворенное благодушие по восходящей до непосредственного ликования. Листая их письма времен правления Иосифа Виссарионовича, на физическом уровне понимаешь, что чувствуют вампиры, насосавшиеся теплой крови. Сестер, похоже, вполне устраивал факт постепенного перехода в небытие всех хоть сколь-нибудь нелояльных к прикормившей их власти персон - в письмах на это нет ни единого зашифрованного намека. Французские коммунисты успешно осваивали советский бюджет, мертвый Маяковский в процессе зачистки его живых коллег уверенно занимал место первого поэта, Эльза Триоле и Лиля Брик оставались авангардными гранд дамами - словом, упыри переживали свои золотые (кровавые) дни.

Позднее, во времена хрущевского либерализма, старушки неожиданно забеспокоились. "Я рыдала, читая "Ивана Денисовича",- сообщает одна другой - с таким же успехом боевые подруги Эйхман могли проливать слезы над фильмом о Холокосте. Примерно в то же время начинается "раскрутка" молодых дарований - вот тут Лиля Брик становится истинной черной королевой советского литпроцесса. Ее салонные амбиции оживают - "когда власти запретили всю культуру, они оставили только салон Бриков, где были бильярд, карты и чекисты"- так об этой светской жизни высказывалась королева белая - Анна Ахматова. Переписка Лили и Эльзы шестидесятых годов заполнена преимущественно перемещениями Андрея Вознесенского из Москвы в Париж и обратно - от одной к другой с визитами".

Добавлю еще: особенно много сведений в письмах о еде и шмотках. Буквально каждое из 1225 посланий в главном своем содержании посвящено: паюсной икре, шоколаду, крупе, чулкам, стоимости аренды дач в Переделкине, тому что "Симонов приехал, привез подарочки", "Симонов уехал, увез подарочки", а "Плисецкая растолстела". И - деньги, деньги. Как раз все то, против чего всю жизнь воевал Маяковский: "Все, что в нас ушедшим рабьим вбито, все, что мелочным роем оседало и осело бытом даже в нашем красно флагом строе". И нет в письма (ни в одном!) даже намека на серьезные рассуждения, обобщения, выводы, нет в них ни боли, ни обиды, ни даже искренней радости, за исключением радости от еды. А ведь бабушки знали едва ли не всех знаменитостей бурного ХХ века!

И здесь опять предвижу возражение дотошного читателя. А как же быть с тем обстоятельством, едко спросит он меня, что 24 ноября 1935 года Лиля Брик написала письмо Сталину, где содержалось проникновенное: побеспокоила вас, дорогой товарищ Сталин, "так как не вижу иного способа реализовать огромное революционное наследство Маяковского".

Да, такое письмо, как говорится, имело место быть. Вот лишь некоторые выдержки из него: "После смерти Маяковского все дела, связанные с изданием его стихов и увековечением его памяти сосредоточены у меня (!). У меня весь его архив, черновики, записные книжки, рукописи, все его вещи. Я редактирую его издания. Ко мне обращаются за материалами, сведениями, фотографиями. Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен. И как был, так и остался крупнейшим поэтом нашей революции. Но далеко не все это понимают. Скоро шесть лет со дня его смерти, а полное собрание сочинений вышло только наполовину, и то в количестве 10 000 экземпляров. Уже больше года ведутся разговоры об однотомнике. Материал давно сдан, а книжка даже еще не набрана...".

Письмо это легло на рабочий стол вождя, и он синим карандашом твердой рукой тиран начертал резолюцию опричнику Ежову, бывшему в то время секретарем ЦК партии: "Очень прошу обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление. Свяжитесь с ней или вызовите в Москву. Сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов". 5 декабря резолюция Сталина - без указания, где, в связи с чем она написана,- появилась в "Правде".

А теперь давайте спокойно, без визгливой эйфории разберемся в случившемся. Хоть у одного здравомыслящего человека, при условии: он без предвзятостей читает эти заметки, есть сомнения в том, что письмо Лиля написала под диктовку Оси? Нет? Слава Богу. Вопрос второй посложнее: почему письмо написано и отправлено почти через шесть лет после смерти Маяковского? Отвечаю. Потому, во-первых, что над кормильцем семьи – комкором Примаковым - навис репрессивный топор и вскоре опустился на его буйную головушку. А, во-вторых, и это самое в нашем разговоре главное, Брик печенкой, селезенкой, желчным и мочевым пузырями синхронно почувствовал: вскоре сам "загремит под панфары", как "медлительный, ленивый, неэффективный сотрудник" (Из характеристики ГПУ). Надо было спасать шкуру и хитро мудрый Ося придумал гениальный ход. Лиля никогда в жизни так не боялась, как тогда, когда дрожащей рукой каллиграфическими литерами выводила письмо "усатому". Но когда деньги в семью полились полноводной рекой, она в экстазе облизала своего бога Осю с головы до пят. В который раз он оказался провидцем!

"Брики уцелели только благодаря его славе, он же уцелел только благодаря свей смерти" (Юрий Карабичевский "Воскресение Маяковского").

Кстати, из 27 человек, подписавших некролог Маяковскому, расстреляны 11 человек. Просматривая очередной список подлежащих аресту и последующему уничтожению, Сталин, говорят, вычеркнул из него имя Лили Брик: "Нэ будэм трогать ж-э-н-у Маяковского,- сказал, а после паузы добавил,- и ее м-у-ж-а тожэ". Так коварный иудей-словесник переиграл коварного азиата-тирана.

"Л.Ю.Б - Л.Ю.Б."

У меня есть приятель - умнейший человек, к которому я всегда в трудные минуты жизни иду за советом и еще ни разу он не дал плохого. Но у друга беда: когда он играет на автоматах, обо всем на свете забывает. Если в его карманах бывали хоть какие-то деньги, ноги сами несли его в дымное прокуренное помещение, где по лошадиному ржали металлические монстры с цветными экранами. Казалось бы, жалкие железяки, а какую силу имели над человеком, потому что - страсть игры. С какой же невообразимой мощью может влиять на человека страсть любовная, чувственная, такая, что была у поэта?

Однажды знаменитая журналистка двадцатых Лариса Рейснер, увидев Маяковского, покорно несущего сумочку Лили Брик, сказала с досадой: "Теперь вы будете таскать эту сумочку всю жизнь". "Я, Лариса, могу эту сумочку в зубах носить,- грустно ответил Маяковский.- В любви обиды нет". А в огне нет брода,- так и хочется добавить...

Даже не в глубине души, не в каких-то потаенных ее уголочках, а совершенно трезво и четко Маяковский понимал, что Лиля его никогда по-настоящему не любила, не любит и любить не будет. Он знал прекрасно, что его влечение к этой большеголовой, сутулистой женщине с огромными ореховыми глазами, жуть, каким широким ртом и миндальными зубами - есть особый род душевной болезни. За пятнадцать лет подобной хвори, Маяковский по меньшей мере одиннадцать раз пытался от нее излечиться. (В одну из таких попыток у него, слава Богу, появилась дочь, умершая в США весной 2016 года - М.З.). Не получилось. Зорко следивший за поведением поэта на стороне Осип Брик, когда чувствовал, что кормушка вот-вот может уплыть из-под контроля, отдавал команду "фас!" своей наложнице. Лиля могла выполнять ее даже без особого усердия, как в этой телеграмме из Ялты: "Пожалуйста, не женись всерьез, а то меня все уверяют, что ты страшно влюблен и обязательно женишься". И все! Этих нескольких слов хватило, чтобы "Щеник", "Щен", "Щенок", "Сченок" (именно так кликали Брики Маяковского), ответил телеграммой: "Целую. Люблю". И хозяин собаки на сене в очередной раз мог торжествовать: кошелек остался при нем!

Лишь очень косвенно ("стеганье одеялово", вся поэма "Про это", строки: "Вы и писем не допускаете близко,/ закатился головы диск./ Это, Киска, не переписка,/ а всего лишь переписк!". "Сердце обагрившая, вымучавшая душу в бреду мою") Маяковский позволил себе нечто напоминающее сетование по поводу своей любовницы. А больше ни-ни! Зато восторгами ею наследие его переполнено.

Вот захлебы в прозе: "Солнышко Самое светлое... Жизни без тебя нет. Как любил я тебя семь лет назад, так люблю и сию секунду. Чтобы ты ни захотела, что бы ты ни велела, я сделаю сейчас же, сделаю с восторгом". "Я люблю, люблю, несмотря ни на что и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь". "Ты пишешь про с т ы д н о. Неужели это все что связывает тебя с ним (А.М.Краснощековым - М.З.) и единственное что мешает быть со мной. Не верю! Делай как хочешь, никто никогда и никак моей любви к тебе не изменит". На подаренном Лиле кольце, Маяковский написал трижды те буквы, что в подзаголовке: "Л.Ю.Б". Получилось бесконечное: "Люблю". Кстати, именно так называлась и поэма, ей посвященная.

Вот восторги поэтические: "Телефон взбесился шалый в ухо грянул обухом:/ карие глазища сжала голода опухоль./ Врач наболтал – чтоб глаза глазели,/ нужна теплота, нужна зелень./ Не домой, не на суп, а к любимой в гости,/ две морковки несу за зеленый хвостик./ Я много дарил конфект да букетов,/ но больше всех дорогих даров/ я помню морковь драгоценную эту/ и полполена березовых дров". "Скажу: - Смотри, даже здесь, дорогая, стихами громя обыденщины жуть,/ имя любимое оберегая,/ тебя в проклятиях моих обхожу". "Любит - не любит. Я руки ломаю/ и пальцы разбрасываю разломавши./ Так рвут, загадав, и пускают по маю/ венчики встречных ромашек".

Начиная с "Облака в штанах", Маяковский многие свои крупные вещи ("Флейту-Позвоночник", "Войну и мир", "Человека", "Мистерию-буф", "Люблю", "Про это"), большое число стихотворений и все три прижизненные собрания сочинений посвятил Лиле Брик.

Наконец, последнее, что написано рукой великого поэта перед тем как те же пальцы нажмут на спусковой курок: "Всем. В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил.

Мама, сестры и товарищи, простите - это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет.

Лиля - люби меня.

Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.

Как говорят - "инцидент исперчен", любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться. Владимир Маяковский. 12/1У - 30 г.

Товарищи Вапповцы, не считайте меня малодушным. Сериозно – ничего не поделаешь. Привет.

Ермилову скажите, что жаль - снял лозунг, надо бы доругаться. В.М.

В столе у меня 2000 руб. - внесите в налог. Остальное получите с Гиза. В.М."

Отсюда вывод главный: Лиле Брик до скончания веков оставаться любовь поэта. Даже при том очевидном обстоятельстве, что она действительно ногтя на его мизинце не стоила. Но любовь слепа вообще, у великих людей - особенно. Стало быть, вопрос, содержащийся в заголовке, все дальнейшие вопросы даже не риторические - бессмысленные. Тысячу раз прав был французский коллега Маяковского Поль Валери: "Все исторические споры - бессмысленны ибо каждый историк трагической эпохи протягивает нам отрубленную голову, которая является для него предметом особой симпатии".

"Даже, если Дульсинея Маяковского не была на самом деле такой, какой она казалась поэту, поблагодарим ее за возвышающий обман, который дороже тьмы истин". Евг. Евтушенко.

И последнее. В возрасте 87 лет Лиля Юрьевна Брик тоже покончила с собой в Риме, считая свое положение безвыходным (сломала шейку бедра). В соответствии с завещанием, написанным еще в 1959 году, ее пепел был развеян в звенигородском поле Подмосковья...