Советник министра культуры РФ Андрей Сорокин: "Кино о Донбассе – это о тех же 28 панфиловцах, только сегодняшних"
Об отражении драматической судьбы Донбасса в кинематографе рассказывает советник министра культуры Российской Федерации Андрей Сорокин.
- На экраны кинотеатров Луганска вышел драматический "Собибор". В этом году в России сняты еще два фильма о Великой Отечественной. Однако с момента начала войны в Донбассе прошло уже четыре года, но до сих пор нет ни одной полноценной театральной постановки, ни одного полнометражного художественного фильма на эту тему. На Украине, наоборот, снимают фильмы, сериалы – ведут активную пропаганду средствами кинематографа. Складывается впечатление, что в России эта тема табуирована. Так ли это?
- Нет, никакого табу нет. Государство просто ничего не навязывает. В ежедневном режиме с анализом, с агитацией и пропагандой вполне справляются СМИ – и официальные, и самодеятельные. Гнаться за коллегами с Украины? Поспешишь – людей насмешишь. Искусство, культурное осмысление – дело долгое.
- Речь идет не о войне как таковой. В нашем случае гражданский конфликт развалил страну на куски – отпал Крым, Донбасс, разрушены коллективы, разорваны семьи – непаханое поле для творческого осмысления и… Молчание? В чем причина: нет госзаказа или соизволения свыше, творцам не интересно или они боятся?
- Для кино ни госзаказ, ни соизволения свыше не нужны. У нас это просто не практикуется. Есть разные виды стимулирования со стороны государства, но киноотрасль "играет белыми". Что она предлагает, то государство и поддерживает. Или не поддерживает – тут уж и вступают в силу соображения и качественной оценки, и государственной целесообразности.
- Первый заместитель министра культуры РФ Владимир Аристархов недавно публично заявил, что ведомство считает необходимым снять картину о событиях в Новороссии и ждет предложений от сценаристов. При этом любой открытый драматургический конкурс или питчинг в России молниеносно набирает несколько сотен текстов. Почему же до сих пор нет ни одного подобного конкурса?
- Да, у нас практикуются такого рода творческие конкурсы – это тоже одна из форм государственного стимулирования отдельных тематических направлений в кино. Что об этом говорит Аристархов – естественно: конкретно у нас с ним есть на то основания – и личные, и должностные.
Но конкурса мы действительно не объявляли. И, честно говоря, не вижу в этом особой необходимости.
Сценарии "донбасские" и так пишутся – без специальных указаний. Лично я таких около десятка читал. Подаются в обычном режиме на конкурсы Министерства культуры и Фонда кино. Насколько я знаю, два фильма уже в работе.
- В своем недавнем интервью вы высказали очень глубокую мысль о том, что война — любая война — сама по себе обречена стать темой художественного осмысления. На войне все качества индивида проявляются с наивысшим напряжением. Так почему наш творец так тщательно избегает такого кладезя сюжетов, характеров и судеб?
- Военной темы как таковой наш кинематограф не избегает. Даже наоборот. В том же интервью я даже согласился с мнением коллеги, что с военно-исторической темой мы слегка переборщили – в том числе и мы как Министерство.
Впрочем, это было сделано осознанно. Военно-историческая тематика востребована зрителем, в ней по умолчанию заложена не подлежащая обсуждению историко-культурная шкала оценок, система образов. Для разворота нашего кино в сторону зрителя, для возвращения к нормальному языку – попросту говоря, заново научиться плавать, – это было категорически необходимо.
Согласен, от такого целенаправленного стимулирования в последнее время нового военного кино настолько много, что зрителя "перекормили" – отчасти с этим связано снижение интереса. Посмотрите: все три военных фильма этого года собрали, мягко говоря, неубедительную кассу. А до конца года в прокат выйдут ещё, как минимум, три.
Но это означает всего лишь то, что от военного кино зритель теперь ждёт не просто воспроизведения традиционной русской (советской в высшем своём проявлении) системы ценностей, но и в рамках этого пространства – современного осмысления. Так что никуда военное кино у нас не денется, просто будут делаться поступательные шаги в развитие темы.
А вот в военном кино на современном материале – например, про Донбасс или Сирию – уже проблема как раз осмысления сегодняшней действительности. Да и вообще в любом кино про современность. Сомневаюсь, что вы вспомните сходу сколько-нибудь значимое, сравнимое с военными, количество фильмов такого рода – чтобы они были и зрительски успешными, и культурными событиями стали, как "Движение вверх", "Салют-7" или "28 панфиловцев".
Модные режиссёры с фестивальными призами не годятся. Они же потому и модные, потому и признанные в своей секте-тусовке и в "европах", что делают кино не о реальной жизни, а о своих сектантских представлениях и познаниях из Фейсбука и столичных кофеен. Зритель к этим фантазиям равнодушен.
Ведь кино о Донбассе – это кино о тех же 28 панфиловцах, только сегодняшних. Те, прежние панфиловцы, и вообще поколение Великой Отечественной – это уже абсолютная константа, незыблемый образец, все их качества известны, бесспорны и даже канонизированы. С этими героями и с этими событиями всё понятно. Да, было время, когда наши творцы пытались этот образ обогатить своим представлением о прекрасном – общечеловеческим таким. То есть пошленьким, глупеньким, убогоньким и гнусненьким. Ну, подравнять поколение победителей под плинтус себя, любимых. Естественным образом эту попытку российское общество отвергло. Кто бы мог подумать?!
А теперь смотрите: современные панфиловцы, которые на Донбассе, – они же не из богемной тусовки, они по модным салонам не ходят. Там нет и других героев истории и кино – ни шахтёров, ни монтажников-высотников, ни трактористов, ни даже девчат нормальных. Откуда элитарному художнику их знать? Вот он что видит, то и поёт – про жуликов, наркоманов, педерастов, шлюх и лузеров.
То есть для того, чтобы осмыслить Донбасс, нашему кино надо сделать сразу два шага вперёд по сравнению с военно-историческими жанрами. Во-первых, переложить на актуальное понимание традиционную шкалу ценностей. И, во-вторых, заинтересоваться реальной сегодняшней жизнью, реальным современником. То есть жить внутри истории – понимать, что откуда берётся, кто историю творит, какие в ней ценности и закономерности. Такого устойчивого навыка у современного искусства нет.
Вылезти из мира мировоззренческих гетто, из мира "Фейсбука", из мира богемы, из мира выдуманных и навязанных мировоззренческих клише-заклинаний – это сложно, говорю без всякого ехидства. У кого-то получается, у кого-то нет.
- Создается устойчивое впечатление, что все объясняется просто: столичная культурная среда жестко либеральна и признание любым творцом того, что Крым или Донбасс - "наш!", означает для него автоматически стать "нерукопожатным" - закрыть себе дорогу на участие в любых проектах, премиях, фестивалях и так далее. Так ли это?
- Да, есть такой момент. Это вообще историческое свойство русской культурной элиты: замкнуться на саму себя, быть духовно, а лучше и географически поближе к священной загранице, подальше от "этой страны" и "неправильного народа". Да ещё и кичиться этим. Мол, мы настолько европейцы, что быдло не поймёт. На самом деле это ущербная вторичность "искусства не для всех", выдаваемая для солидности за "элитарность".
Поймите правильно: подсмотреть в "европах" ту или иную форму искусства, например, балет, насытить её своим культурным содержанием – это нормально. От этого получается мировой бренд "русский балет" – более чем самобытный. А от чужого содержания, от чужой шкалы ценностей получается строго наоборот: что для Европы первородно, исторически выстрадано и естественно, то для нас уже вторично и ущербно.
Например, вот этот назойливый поверхностно скопированный мотивчик европейской культуры: о "трагедии маленького человека – жертвы враждебной ему большой истории". Русская культура, особенно советская, всё-таки видит в человеке не жертву, а творца истории. Но при этом избегает свойственного европейской и особенно американской культуре культа героя-одиночки. И это культурное содержание берётся не с потолка, а из реального исторического опыта. Протяжённостью веков эдак в десять.
- Вы утверждаете, что современное культурное сообщество ещё не готово говорить что-то значимое о современных военных конфликтах – начиная от Афгана и Чечни, заканчивая Донбассом и Сирией. Почему – не готово онтологически или это проблема культурного сообщества?
- Про профессиональное культурное сообщество уже говорили. Но повторяю: современное культурное пространство создаётся силами трёх игроков – собственно творческого сообщества, государства с его политикой и, главное, самого общества.
В обществе у нас есть чёткое понимание: мы – за Донбасс. А вот от этой бесспорной точки начинаются множественные ответвления – в том числе и взаимно несовместимые. "Наш Донбасс" – это Российская Федерация или "наша Украина"? Мы против Украины или против гражданской войны на Украине, за мирную Украину? Украина это нам кто – исторически и сегодня? В самом простом художественном переложении – какую линию гнуть? "Смерть вражеской Украине" в духе поп-патриотической самопрезентации? Или какую-нибудь гуманистическую типа "давайте жить дружно, у меня в Киеве много друзей"? Это я просто крайности называю, а между ними ещё множество запятых.
При этом в широком смысле феномен Донбасса уже уничтожил или, как минимум, загнал на маргинальную обочину многие уютные мировоззренческие гетто.
Например, гетто этнического национализма – мы же знаем, что в России, как ни странно, и с этой дурью игрались, и считалось не позорным. Нет, оказывается, это всего лишь нацизм и бандеровщина. А русские – это все, кто по нашу сторону фронта.
Например, гетто "общечеловеческого глобализма". Нет, оказывается, у нас есть свои уникальные культурные ценности.
Например, гетто белогвардейщины или власовщины как какой-то "альтернативной" самостоятельной идеологии. Нет, оказывается, они альтернативны только государственности и суверенитету как таковым.
И вот со всем этим грузом внезапных очевидностей на борту современное русское искусство пытается как-то взлететь. Мы уже говорили: маловато у нас навыков жить внутри истории. А тут история самая экстремальная – в форме гражданской войны. Она ещё ждёт своего "Тихого Дона".
- Кто и как формирует в России заказ на культурную продукцию? Какие ставятся цели и задачи?
- Никто, если говорить об органах власти. Есть государственная культурная политика. А она как раз в том заключается, чтобы заказ не культурную продукцию диктовала публика, те люди, для которых это предназначено, – то есть народ. Как видите, за шесть лет нынешнему составу Минкульта кое-чего удалось по этой части добиться. Смотрите на повышение зрительского интереса хотя бы к кино, раз уж мы о нём говорим в первую очередь. А касса – это свидетельство в свою очередь качества, в том числе и по части содержания, смысла. Ну, и хрестоматийный пример в буквальном смысле прямого народного заказа – это "28 панфиловцев".
- Будут ли интегрированы Республики Донбасса в единое культурное пространство? Ставятся ли такие задачи, и какие инструменты задействуются?
- Слово "будет" здесь неуместно. Во-первых, Донбасс никуда из этого пространства не уходил. Во-вторых, в нынешних чрезвычайных обстоятельствах – да, имеются столь же специальные бюрократические решения и бюрократические действия, чтобы эту интегрированность дополнительно поддержать. Я имею в виду скучные материи – от ремонта пострадавших от обстрелов учреждений культуры до организации взаимных гастролей: ваши театры, музыканты и другие к нам, наши – к вам. Да, оргвопросы несколько сложнее, чем в "материковой" России – по понятным причинам. Но в целом это, повторяю, просто обыденность, поэтому давайте не будем грузить читателя скучными подробностями.
- Каков Ваш прогноз о будущем кино- и театральных постановок о драматических событиях в Республиках Донбасса?
- Из всего, о чём мы с вами говорили, следует только один прогноз: дайте время деятелям культуры. А живую историю сегодня делают люди Донбасса. Какую сделают – такая и будет.
Посетители, находящиеся в группе Гости, не могут оставлять комментарии к данной публикации.