Вячеслав ЛОПУШНОЙ

Долго не решался на эти откровенные заметки…Как-то упоминал, что в последней пятилетке прошлого века и первой – нынешнего, очень сдружился с питомцами детдома г Юрги. Этим я обязан дружбе с Тамарой Рубцовой, чью строчку вынес в заголовок, светлая память, замечательной кузбасской поэтессой, учителем детского дома г.Юрги и наставницей тамошней литстудии «Свеча»¸ прославившейся своими юными талантами на всю Россию. У нее самой было мощное перо, что, конечно же, заслуживает отдельного разговора. Здесь приведу только одну – знаковую ее строфу:

Пробьюсь сквозь оболочку суеты

В мир, где нет ни злобы, ни коварства,

Где доброта лишь вечное лекарство,

И лишь любовь прекрасней доброты…

А надоумил меня туда съездить в первый раз мой крестный отец в поэзии, Валентин Махалов. Съезди, говорит, не пожалеешь. И, может, чем-то юным стихотворцам поможешь… Забегая вперед скажу, что моей душе и творчеству эти встречи дали наверняка больше, чем мое участие детям. Я как раз тогда стал новоиспеченным членом СПР. Не могу не сделать тут отступление… Кое-кто-то посчитал это неким авансом мне. Подумаешь, два сборничка…Но, так или иначе, писательский аванс, если он был, видит Бог, я отработал с лихвой в десятилетку от своих 50-ти до 60-ти... Дело прошлое, ни на кого обид не держу. Но из песни слова не выкинешь. Пара-тройка наших аксакалов вообще считали, что биз-не-смэн, мать его, да еще уронивший первые строки в 27 лет, априори не может написать что-то путное. Один из них (не буду называть известного у нас поэта и тревожить его вечный сон) даже прочел мне нечто вроде публичной лекции о вреде денег для творца. Ревновал меня и к детдому: ну, зачем он мне, если не для пиара, верно? Недоумевал: как со мной мог близко подружиться (бывал у меня дома) знаменитый кузбасский, а затем видный российский писатель, переехавший в столицу, Гарий Немченко? А просто познакомились в самолете Москва- Кемерово, и проговорили 4 часа, не сомкнув глаз. Однажды я буквально украл Гария у этого маститого и увез писателя в Юргу на встречу с питомцами литсудии... Кстати, не очень-то корректно было называть меня бизнесменом в эти лихие девяностые. Да, я ушел с респектабельной, но переставшей достойно кормить, должности главного инженера проектов. Рискнул и… удачно проработал несколько лет на богатенького «дядю». А затем, уже близко к своей первородной профессии, служил до самого пенсиона гораздо надежнее: исполнительным директором акционерного общества-заказчика строительства крупного объекта. Упоминаю об этом еще и потому, что именно эта работа позволила мне часто приезжать на своем джипе в Юргу к юным друзьям и чем-то помогать им, где-то манкируя, грешен, своими директорскими обязанностями, а где-то используя их. Но уж такой грех мне точно простится. Короче, как и написал в одном стихе, мне «и в ненастные годы шла масть¸ чтобы вкусное в клювики детские класть», и не только в клювики своих деток… Пора вернуться к детдому. Как-то раз привез апельсины на предновогодний обед в детдом – столько, чтобы хватило каждому. Это был порыв, неудержимо захотелось чем-то полакомить детей убогого тогда приюта. Но, надеюсь, чем-то другим запомнился ребятам. Вспоминаю несколько своеобразных уроков литературы, которые позволила мне дать Тамара в детдоме по моему собственному разумению. Прежде всего, мне хотелось познакомить детей с богатством самых разнообразных словарей русского. Начал с абсолютно гениального, на мой взгляд, стихотворения Арсения Тарковского «Словарь», так и не вошедшего (до сих пор!) в школьные хрестоматии: «…бессмертен я, пока течет по жилам боль моя и благо…все эр и эль святого языка!» Счастливо и навсегда захлебнулся этим стихом еще в 80-е. А когда впервые попал на занятие литстудии, попросил ребят впредь не только читать свои стихи, но и снабжать ими (переписанными или отпечатанными) остальных. Мне так кажется, что чтец может и обмануть иногда слушателя. Вспомните, разве можно было не поверить хоть единому слову стихотворца-импровизатора из пушкинских «Маленьких трагедий»?! Но когда стихи и перед глазами, впечатление полное. А однажды случилось вот что. Тамара мне говорит, что в меня, разменявшего шестой десяток, вдребезги влюбилась ее совсем уж юная студийка. Ей-бо, не думаю, что этому послужили какие-то особые мои достоинства. Просто, я стал для этой юной поросли всё же не дяденькой с подарками, а другом-поэтом. А влюбленность…что ж, случалось и не раз такое с девочками в возрасте нимфеток. Что я мог сделать? Написал стихи, вот фрагмент:

…Может, ненастья сдую,

Душу твою любя?

В маковку я целую,

Зябнущую тебя.

Бог подарил мне слово,

Что и тебе сродни.

Свечку затеплю снова:

Боже тебя храни!

Этой молитвы лучик

Будет с тобой и впредь…

Можно писать и круче.

Лучше – сильнее греть!

В общем, совместными с Тамарой усилиями девочку мы успокоили. Вскоре я зашел в наш КДЛ. Встретил Махалова. Сыграли в шахматы, он проиграл, расстроился. Валентин вообще не любил проигрывать (а кто любит?). А у него когда-то были первые разряды не только по шахматам, но и по лыжам и гиревому спорту. Он был старше меня почти на 13 лет, но я уже давно стал на ты с крестным. Он так пожелал, кичливым никогда не был. И тут Валя вдруг спрашивает: Славка, а правда, будто ты сказал, что я свой талант поэта пропил? Я ему: Какой гад это придумал да еще «переносить горазд»? Нам всем до тебя, как до Луны! А вот в шахматы ты точно подзёвывать стал. Раньше я у тебя только по большим праздникам выигрывал, – ответил я с улыбкой…Лучше прочти свежий мой стих. Он начал читать вслух. И вдруг всхлипнул – над «маковкой»! Дорогого стоило от мэтра…

Вот так, говоря стихом Рубцовой, я пробивался «сквозь оболочку суеты в мир, где нет ни злобы, ни коварства». И низкий ей поклон. Думаю, она меня слышит… А напоследок о том, что меня неразрывно сроднило с этим детским домом. Сидим как-то с Тамарой. И она мне рассказывает. Ты бы видел, как ребятишки кормят бродячих собак. Эти псины, точно в питомнике приходят на обед. И прочитала пару строк, что-то наподобие: «детдомовские детки несут свои котлетки»…Пока не складывается стих. А я вдруг почувствовал что-то неладное в груди. Тамарочка, говорю, уступи мне, будь ласка, эти две строчки, и этот сюжет. О чем, разговор, тут же согласилась она: ни сюжета, ни стиха еще нет. Пиши, конечно…По дороге домой я несколько раз останавливал машину, чтобы записать пришедшие строчки. А через несколько дней редактор «Комсомольца Кузбасса» Володя Богданов, царствие небесное, уже поставил их в номер:

Тамаре Рубцовой
Вокруг двора детдома,
Как возле всех жилищ,
Собаки с лаем злобным
Большим гуртом вились.

Оголодали псины,
Как все, несли урон.
А нищая Россия
Глядела из окон.

Но вот в тумане мглистом
Ватага из дверей –
Вихрастых голосистых
Детдомовских детей.

Псы вдруг на них – стрелою!
Порвут!… Но встали в ряд,
Как лист перед травою,
И ну лизать ребят!

Всей шкурою косматой
Дворняжье естество
Узрело в сорванятах
Какое-то родство.

И от худых котлетин
Гурьбою отдают,
Что могут, наши дети,
Убогий наш приют.

Разделены опять мы –
На хижины, дворцы?
О Русь, тебя не вспять ли
Вновь тянут под уздцы?

В дуге – орел двуглавый
И триколор из лент,
И бубенцы державы,
Которой больше нет.

Но гимны и мессии,
Нет, не помогут нам.
А поднимать Россию –
Вот этим пацанам!...

Последний раз был в Юрге около 10 лет назад на вечере памяти Тамары. Увы, я теперь совсем невыездной. Но с моими знакомыми юргинцами всегда очень тепло встречаемся. А некоторые из студийцев приняты в СПР. Как, например, Ната Поляченкова, что со мной (2017г.) на втором снимке: поэтесса, мама троих детей, преподаватель иностранного языка. С ее 16-ти за ней слежу. А на первом - как раз тот приезд (2002г.) Гария Немченко в детдом. С нами незабвенная Рубцова. Напоследок хочу вернуться к заключительной строчке ее строфы, что вынес в заголовок. Здесь мне слышится перекличка с пушкинскими строками. Если доброта ее это светлая музыка души, то уступает она только высшей музыке – любви. В нашем случае, спасающей любви Тамары к этим детям…