Евгений ЛЕЙЗЕРОВ

Часть 3:
  «Всё будет так же, как при мне…»
 
Глава 3. «Публикации из архива» (2007-2012)
 
            Издание подготовлено редакцией литобъединения «Edita Gelsen» 
по архивным материалам, любезно предоставленным Алексеем
Кузнецовым в разное время для публикации в журнале «Edita».
 
Привожу анонс Алексея Кузнецова в выпуске 2(44) 2011 журнала Edita.
Дорогие друзья!
На этот раз я хочу познакомить вас с по-своему уникальным произведением
во всем литературном наследии Ольги Бешенковской. Это, как она сама его
назвала, рок-поэма «МОНОЛОГИ», написанная ею по мотивам знаменитой
в своё время рок-оперы «Jesus Christ Superstar».
 
М О Н О Л О Г И

                (рок-поэма)
             По мотивам оперы

              "Иисус Христос - супер-звезда",
          
                известной на русском в переводах
               
                с английских,
               
                французских

                и американских

                 пластинок.
 
 Любовь людей... Борьба идей...
   А жизнь одна, и в этом - счастье.
   И тот распятый иудей,
   Как лектор,
             смотрит
                на запястье... 
                /вместо эпиграфа/

               
ВСТУПЛЕНИЕ

Этот опиум,
           опиум,
                опиум
Богохульства
            и богоискательства...
Даже джаз аппелирует
                к операм,
Даже если
         до пошлости
                скатится.
Эти джинсы,
             границ не признавшие,
Обтянув полушарья
                нахальные,
На гробах
         истерично
                плясавшие,
Тоже в партии вступят...
                вокальные.
Поколенья, лишенные музыки,
Оглушeнные разными красками,
На войне сокращаясь,
                 как мускулы,
Возвращаются
             к пройденной
                классике.
Нищетой отрезвит
                изобилие,
Молоток
       над распятьями -
                "продано!"
...Но когда открывается
                Библия
Как Америка -
               изгнанным Родиной...
Но когда открываются
                ранами
Незажившие
          древние
                истины -
 Значит, всё-таки
телеэкранами
Не закрыли
          последнего
                листика.
Будь берёзовый он
                или фиговый -
Упадёт в перегной
                для грядущего.
Но когда над единою
                книгою
Космонавты согбенны
                и грузчики...
Эти анекдотичные
                бороды,
Эти речи -
           каскады нелепости...
...Но когда воскресает
                аккордами
Первый узник,
              замученный в крепости,
Не имеющей стен,
                и сколоченной
Без гвоздя;
           но когда сочленяется
Супер-смертник,
               печальный,
                всклокоченный,
И случайно
          везде
               сочиняется, -
Значит, стоило всё же помучиться,
Значит, мир
           созидается
                заново,
Что получится - то и получится
Под лазурно-рябиновый
                 занавес...
 
  ХОР:

В сто шестьдесят второй
Раз в этом году
Миру нужен герой...
Супер-звезду!

Проголодь, гладь да тишь,
Без берегов - вода...
Что же ты не летишь,
Супер-звезда?

Море накроет всех.
Сильный и молодой,
Должен же кто-то вверх -
Супер-звездой!

Выше - дерзни, возьми,
Как заждались везде...
И подпоёт весь мир
Супер-звезде!

Мира согласный хор
Замер, как рыбий хвост...
Если бесшумный мор -
 Супер-звёзд!
 
Хочу отметить, что рок-поэма занимает в книге 40 страниц, то есть четверть книги. Вот ее окончание.
 
Христос. Наедине с собой и верёвкой.

Чей же я тут?
             Чей ни
Станешь -
          Прибьют суки...
Не поцелуй черни -
Так белизной
            руки.
Брат,
      иудей, 
             ворог -
Парламентёр
             в Риме...
Тесен словам ворот...
Как совладать
              с ними?
Желчь или кровь -
                лава,
И никуда -
          в завтра...
Всем вам нужна
              слава
И никому -
          правда.
В тряпку молчи:
               флаги -
Всем.
     Никому -
             небо!
Бог, - выбирай лагерь
Или - считай -
              не был...          

     Время спустя – там же…
 
ХОР:

История - не идиллия:
Тяжелый сапог Италии...
И всё-таки проходили мы
Не бойни её - баталии!

Пред шлюхами и мадоннами
Склоняли колени гении -
Издельями макаронными
Не кормится вдохновение.

Мы что-то теряем, Господи,
В берёзах и виноградниках...
Шуршат катастрофы в городе...
Погибнуть в строфе!
                Во всадниках!

Истечь, в Ренессанс не веруя,
На снег - ручейком гранатовым...
...И вдруг - воскресенье вербное!
Христово!
          И Леонардово!
 
Когда читателя не ждут, -
Не льстят с луны или с Полярной
И задушевно-популярной
Беседы к чаю не ведут.
О чем все это и к чему -
Не понял автор.
                И герои
Его не слушались порою.
Но всё же - к сердцу и челу.
Все непредвиденно в стихах,
Врасплох, - как света колоннада
За поворотом...
               Так и надо -
Потом отметишь, впопыхах.
Но возражений голоса,
Опережающие строчки,
Спина, сутулясь в одиночке,
Не слышит, чтобы дописать:
"Сюжета нет, и кто есть кто?
И автор прячется за ширмой..."
Да нет же - богом из машины
И в каждой шкуре и пальто.
"Христос - бульварный Дон Жуан.
Он занят собственной игрою..."
А как застывшему герою
Вживаться в колер парижан?
Как хорошо, что не сличал
Читатель оперу с поэмой:
"Нападки, варварство над темой"...
Так свалим всё на англичан.
"Толпа, как ненависть, слепа"
Ну что ж, в семье не без народа...
Но мадригал ему и ода,
Когда - под тяжестью столпа.
"И вся концепция на треть
Не всепрощение, а ярость"
Ну что ж... Убийственная ясность
Не догматичнее, чем смерть.
Когда читателя не ждут,
Ему ни в чём не потакают.
И даже справочка такая -
Лишь педантический недуг,
Привычка к делу до конца
И задавать себе вопросы
В тот час, когда простоволосы
И босы бойкие сердца.
Когда болезное - больней,
И тем яснее суть предмета,
Чем в помещеньи меньше света.
...Ну что еще сказать о ней? -
Поэме, опере, судьбе,
Уже как будто пережитой,
Так перепетой, перешитой,
Что и самой - не по себе...
Простите, Лондон и Париж,
Нью-Йорк и Рим, и вы - простите:
Разбиты доводом пластинки,
Что вдвое дольше говоришь.
Нас настигает матерьял
Небеспристрастно и неточно,
Но как прекрасно жить заочно,
Как будто время потерял...
Душа - не птенчик из нуля,
Ей целый мир - письмом в конверте.
...Есть место действия -
                Земля.
И время действия -
                Бессмертье.
1978, декабрь

 
 Глава 4. Посвящения и мероприятия: 2006 – 2018
 
                                                     Тамара Жирмунская
                                                    Родное очертание
Познакомилась я с Ольгой Бешенковской только в Германии, хотя узнала стихи этой поэтессы ещё в Москве из антологии «Строфы века», составленной Евгением Евтушенко. Представив многих достойных авторов одним-двумя стихотворениями, новому для меня поэту составитель отдал большую площадь. В литературной среде Е.Е. считается тонким экспертом. Ольга подтвердила его ожидания. Стихи, всё чаще появлявшиеся в печати, говорили о том, что зазвучал сильный голос. Преждевременная смерть Ольги больно ранила меня. Последний раз Оля говорила со мной незадолго до смерти. Она поручила мне подготовить к печати свой роман в стихах «Призвание в любви». Именно призВание, а не призНание, как некоторые подумают. Другими словами, ДАР любить, ТАЛАНТ любить. Это дается немногим. Написан он был давно, но вышел к читателям спустя годы. Вычитывала я его с тем тщанием, с которым начинающий поэт готовит к выпуску свою первую книгу. А опубликовал роман ее старинный друг издатель Игорь Адамацкий. Спасибо ему! Стихи же ее памяти как будто сложились сами.
БЕЛКА
 
То, что хамсин в Израиле,
в Испании – торнадо,
здесь обрело название
без склада и без лада.
«Фён» – и бледнеют дамочки,
и горсть пилюль съедают.
Ну, наши-то ударнички
не так уж и страдают…
Но ветра завихрения
сродни мазкам Ван-Гога,
на древонасаждения 
влияют очень плохо.
«Фён!» – и деревья падают.
С антенною на ухе,
их белочка разглядывает
в смятенье и испуге.
Прыг-скок над мёртвой липою.
Мелькнула и исчезла.
Ее сравнила с лирою
большая поэтесса.[1]
… Диагноз жёг. Затягивалась
болезнь. А вдруг неправда?
Курила – не затягивалась.
Но было всё напрасно.
Боль поле зренья сузила,
сомкнула зубы крепко,
душе была обузою
ее грудная клетка.
Чем жертвенное дерево
земле не угодило,
кем это было велено – 
свести его в могилу?
Поэт, столь рано явленный,
небесная работа.
Из этой клетки сдавленной
стих бил, как из брандсбойта.
Компьютерная всадница:
глаголы и наречья. 
Не подстрахуешь – свалится,
и муж держал за плечи.
Когда же всё закончили,
вдруг расступились стены.
Не кошка – белка: кончики
ушей, как две антенны – 
в тот мир…
Дорога тайная.
Она глаза прикрыла.
Родное очертание – 
головка, хвостик – лира! 
                                               Елена Куприянова
ПРЕКРАСНАЯ БОЛЕЗНЬ ДУШИ...

        Так случилось, что после восьмилетнего ожидания,   в июне  2009 года я получила разрешение  на постоянное место жительства  в Германии. Город Штутгарт принял гостеприимно: выделил место в общежитии со всеми удобствами и практически без соседей (они заселятся  позже).      
     Да, такие бы условия в советские студенческие годы, где в одной комнате зубрили, отдыхали, болтали, собирались на танцы до 20 соседок...
     Одно плохо - оглушающее, изматывающее одиночество, которое настигает по ночам. Перечитала – проглотила все книги, оставленные предыдущими жильцами (спасибо им). С жадностью набрасываюсь на местные газеты и журналы, которые приносят в общежитие  на русском  и на немецком  (перевожу со словарём), понемногу вхожу, внедряюсь, врастаю в новую жизнь...   
    Честно сказать, неважнецки врастаю, потому что тоска и депрессия не оставляют, а от них  (есть прежний опыт)  – одно средство – стихи... В основном, ночные стихи, которые приходят во сне, и надо успеть их записать... Но  что там мои стихи, - это просто  необходимость выплеснуть накопившиеся  эмоции...
     Дома  (в России) на  прикроватной тумбочке у меня всегда лежала стопка  сборников  стихов Б.Пастернака, М.Цветаевой,  Н.Рубцова, других любимых поэтов, не таких знаменитых, но тоже  замечательных - брянских  поэтов - земляков... Увы, в  чемодан  книги не вместились, а доступ в городскую библиотеку без документов пока невозможен.
    И вдруг... Со мной в жизни уже не раз бывало: такое «вдруг»  неожиданно меняло настроение, окружающий мир, да и, пожалуй, определяло дальнейшую  судьбу...
     В очередном номере русскоязычной  газеты  «Известия Баден-Вюртемберга»  (я его храню до сих пор)  на весь разворот - материал, посвящённый  памяти  три года назад (в 2006 году)  ушедшей из жизни ленинградки-петербурженки Ольги Бешенковской:  литератора, поэта, журналиста, редактора, которая с 1992 года жила и творила в Германии, в Штутгарте. 
   Даже по прошествии нескольких лет я совершенно точно помню, какое потрясение  тогда испытала. Всё, что я читала и перечитывала из опубликованной подборки стихов  незнакомой дотоле  поэтессы (нет, всё-таки – Поэта),  легко, уютно, удобно, без зацепок и шероховатостей ложилось в давно подготовленное ложе моего сознания, моего сердца, моих чувств:   
      Уходя -  не медли, уходи –
      Или мозг взорвётся в одночасье...
      Господи, какое это счастье,
      Если только юность позади.
      А теперь и Родина... В груди,
      Как в стране, - разруха междувластья.
      И куда мы каждый со своим
      Скарбом скорби...   
   Ну, да – это и про меня, сегодняшнюю, тоже...    Помню  восхищение, которое, впрочем, не оставляет меня до сих пор:  как можно так  точно,  и, кажется, безо всякого усилия  найти нужные слова, нужные образы (откуда она, О.Бешенковская, их брала?):
      Как проста в России нищета:
      Нету хлеба – понимай буквально...
(Действительно, в детские годы, когда умер отец, в доме дорожили каждым кусочком хлеба) 
      Блюдо ослепительно овально,
      Как ночного тела нагота…
(Какое  неожиданное, но художественно-зримое  сравнение!)
     Или: 
     Интеллигенты советской поры
     в серых пальто соловьиной невзрачности...
(А ведь соловей, небольшая, серенькая птаха, но – голос, но – талант! Метафоричность – поразительная!)   
      ... Интеллигенты советской поры
      слушали ночью «Свободу» и Галича,
      спали, готовы взойти на костры,
     - было ли это? Да, Господи, давеча!..
   
      Зависть и злоба, возня за чины.
      Вот ведь: свободны, согреты и денежны...
      Хоть на четыре кричи стороны:
      где же вы?
      ......       Где же вы?
      ............              Где же вы?
      ................                      Где же вы?..
  Да, согласна, как только «свободны, согреты и  денежны» – значит известность, слава – пресловутые «медные трубы» -  тут соловьи улетают, и на их место – сороки ли, вороны, -  всё одно... В нескольких  строчках – целая философия...
    Запоминались её стихи безо всяких усилий. Может быть потому, что мы были практически ровесницы с Ольгой Юрьевной, и мир нами воспринимался  одинаково.  К тому же, я  люблю не просто умные, но мелодически выстроенные строчки, и в них нечто  большее, чем рифмованные мысли...
    Прошло где-то с полгода, и я случайно (опять его величество – Случай!) оказываюсь  в штутгартском  поэтическом клубе, на вечере, посвященном творчеству  О.Бешенковской.  Получилось замечательно: принесла деньги, чтобы заплатить  взнос за участие в работе Клуба, а увидела книги Бешенковской  (в магазинах, увы, -  их  нет), и сделала себе подарок.
   Теперь у меня в качестве настольных  её сборники, мною много раз  читанные-перечитанные: «Переменчивый снег», «Подземные цветы», «Петербургский альбом», «Песни пьяного ангела», «Голос поэта» и другие. 
  По въевшейся советской привычке  предлагаю новообретенным  штутгартским подругам и знакомым эти книги для прочтения. К моему разочарованию, сборники зачастую  возвращаются  с извинительной интонацией: «не совсем понравилось»; «нужно прилагать усилия, чтобы понять»;  «в наши годы хочется более лёгкого чтения»...
   Кстати, в своём мнении они были далеко не одиноки... Возьму на себя смелость в рамках этого небольшого эссе привести записки самой Ольги Юрьевны:
 «...  Я работала  слесарем на Ленинградском судостроительном заводе, а писала о мандаринах на снегу, о том, что «мир, как бидон, позванивает в семь», о том, что «я слышу в фамилии Клодта приглушенный  цокот копыт»...
Какой-то мощный, как шкаф, мужчина в только что организованном литературно-молодёжном журнале объяснил мне, «барышне» (...!) , что надо «изучать настоящую жизнь», а не «давно ликвидированный декаденс».??
 И добавил, что стихи, к сожалению, (...!) – всё же талантливы, но вот...»   
  Что означали такие безлико – неопределенные  «вот…», можно понять из  откровенно хамского ответа  Заведующего отделом поэзии журнала «Звезда»,  согласного  с тем, что  Бешенковская  «...несомненно, талантлива», но ей «... не все пока удается, как хотелось бы самой... Мешают и натурализм, и отдельные мысли на грани цинизма...»    И далее, этот облеченный некоторой властью "господин-товарищ",  пафосно восклицает: «...Откуда это? Не складывается жизнь?  Или вызывает остервенение, что «слишком складывается» у других?»..Это можно понять. Но принять это всесоюзному журналу трудновато». 
   После таких ответов  чиновников от литературы, Бешенковская  «...больше  в журналы не обращалась. ...Не хотелось разменивать на спекулятивную мелочь это «щелканье сдавленных льдинок» в горле, когда отцовские фронтовые друзья собирались ... в коммуналке за круглым столом под грифонами на потолке, возле кафельного (вафельного) камина в углу детства...  А горло и вправду сжимало «не от шутливой похвалы  «отцовская порода» - как в галерее 812 –го года...»
    Эти строчки были написаны в 12 лет. Не в 30 и не 40, как принято у именуемых молодыми поэтов, а вовремя.  И вошли в первую рукопечатную на машинке – книжку стихов. А всего их (самиздатовских ) было напечатано 14» ... 
   Как жаль, что  любители высокой  поэзии, к коим себя и причисляю, «благодаря» чинушам  не имели возможности встретиться с творчеством  Бешенковской  (да и других талантливых авторов) в годы своей юности. Ну, а сейчас,  когда  в интернете немало литературных сайтов, оказалось, что пишущих на русском языке,  на постсоветском пространстве, а заодно – и в зарубежье, великое множество... Пишущих и замечательно, и, к сожалению, порою - очень слабо...
    Вот как об этом явлении  размышляла Ольга Юрьевна: «Как мало нужно сегодня, чтобы числиться в поэтах: несколько связных (ещё «поэтичней» - бессвязных...) строчек, записанных в столбик без знаков препинания, - и стихотворение готово.    Поэзия же  – прекрасная болезнь Души, хочется надеяться – неизлечимая».
    И еще одно ее  определение  поэзии, юношеское,  как раз и  задавшее вектор ее дальнейшей  творческой судьбы: «Поэзия  – петля над  пьедесталом и робкая росинка на листке...»
     Уверена, О.Ю. Бешенковская  была заражена  «прекрасной болезнью  Души» прямо с рождения. И не излечилась от нее уже никогда. Не потому ли  каждое  слово в её  стихах звенит - переливается,  перекатывается  во рту леденцовой свежестью, отчего  я люблю читать ее стихи  именно вслух. Послушайте, например, как  мелодично  звучат строчки из  «Деревенского эскиза»:         
         Переливалось молоко...
         О, как – слепя - переливалось!
         До кружки было далеко,
         И в солнце все перемывалось,
         Переливаясь; таял пар,
         И все казалось: все моложе
         лукавый глиняный загар
         на шее амфоры молочной...
Для чтения на  вечерах поэзии  я непременно выбираю для себя (среди других любимых)  и это ее произведение, в котором  каждая фраза органична и неожиданна, оригинальна, и в то же время - так знакома,  как будто я сама ее написала.   

        Как на синем снегу – удлинённость любого штриха:
        От сосновых теней – до крыла промелькнувшей пичуги,
        Отчего перед сном обнажается чувство греха
        И пронзает, хоть мы родились в серебристой кольчуге?
        Но иронии блеск измочален, как ёлочный дождь,
        Рядом с лифчиком он провисает  на стуле скрипичном.
        И под звёздным драже на душе или мятная дрожь,
        Или страха росток пробегает как пламя по спичкам...
        И скрипит простыня, и слепит, как мерцающий наст,
        И клубящийся сон поневоле замыслишь пристрастно...
        Или снег – это совесть всех тех, не дождавшихся нас?
        Оттого так тревожно, и стыдно, и, в общем, прекрасно?
        Или, свет отключив, и движенье, и органы слов,
        Вдруг задержишь дыханье...
        У воздуха – привкус хмельного...
        И почувствуешь, что еженощное таинство снов –
        Даже страшно подумать – прообраз чего-то иного...
     Думается,  здесь самое время дать небольшую биографическую справку о Поэте Ольге Юрьевне Бешенковской .
     Возьму ее из  Антологии русской поэзии "Строфы века", подготовленной и выпущенной   в 1995 году  Евгением Евтушенко,  который  был  знаком,  переписывался  с Ольгой  Бешенковской и высоко ценил ее поэтический,  публицистический  и редакторский талант:
      "Родилась в 1947 году, в Ленинграде. Закончила журфак Ленинградского университета. Работала в газетах, пока не была выгнана за "неблагонадёжность"... Долгое время работала в котельной.
Её стихи начали печататься в переполитизированное время перестройки, когда митинги стали популярней, чем вечера поэзии, и её сильное оригинальное дарование не было замечено достойным образом...
      Первая книга "Переменчивый снег" вышла лишь в 1988 году... На мой взгляд, одна из сильнейших русских женщин-поэтов - из тех, кому не нужно идти к Пушкину, как к логопеду".
      Особой главой в биографии Бешенковской стала эмиграция в Германию, где она редактировала журнал «Русская речь», выступала на радио «Свобода», принимала активное участие в совместных литературных русско-немецких встречах и вечерах. Уже будучи смертельно больной, составила и отредактировала литературный сборник авторов–инвалидов «Люди мужества».
    У самой Ольги Юрьевны, начиная с 1988 года, издано более десятка авторских книг, и после её смерти стараниями друзей и мужа – Алексея Кузнецова, вышли в свет ещё три поэтических сборника: «Голос поэта», «Призвание в любви» и "Публикации из архива (2007-2012)".
Если судить по рецензиям на интернетных  сайтах «Стихиру», «Проза.ру» у Ольги Юрьевны  Бешенковской очень-очень много поклонников её творчества, которые и впитывают, и подпитываются  магией её таланта.
        В одной из рецензий я прочитала,  что любую строчку любого ее стихотворения  можно брать в качестве эпиграфа. Именно так  со мною и происходит, когда неожиданно понравившаяся  строчка дает импульс  к  рождению собственного поэтического этюда.
        После   прочтения   небольшой, но емкой по своему  философскому содержанию  зарисовки О.Бешенковской: "Ветка во льду",  появилось  мое  (далеко не первое)  посвящение  любимому поэту:

               ЛИШЬ СЛОВО ПОЭТА БЕССМЕРТНО

                           " Всё кажется: корчится ветка,
                             Живьём замурована в лёд."
                                                     О. Бешенковская
 
                   Вчера ещё ломкие тучи
                   Грозой забивали эфир.
                   О, как ты умела озвучить
                   Весь этот трепещущий мир!
 
                   Мы можем простить иль охаять,
                   Ехидство в запас приберечь.
                   Но корчится ветка сухая
                   Во льду. И её не извлечь.
 
                   Пусть слава кому-то основа,
                   И сытая жизнь без проблем.
                   Но таинство Слова взрывного
                   Не мОрок, не дым, и не тлен.
 
                   Как зёрна, набиты в початок,
                   Так люди, один к одному...
                   Кого ты спешила печатать,
                   Теперь - ни словечка.
                  - К чему?
 
                  Истаял дымок сигаретный,
                  Отправлены вещи в утиль.
                  Лишь слово Поэта – бессмертно,
                  Простите за выспренний стиль…

С творчеством Ольги Бешенковской можно познакомиться на её персональном сайте:

http://www.beschenkovskaj-poesia.de
 
и на её странице на серверах «Стихи.ру» и "Проза.ру"по адресам:

http://www.stihi.ru/avtor/beschenkovskaja
http://proza.ru/avtor/obeschenkovskaj
 
 
            
Глава 5. «И надломиться над строкой…», 2016
 
            В 2016 году в издательстве Edita Gelsen вышла книга «И надломиться над строкой…» «Памяти поэта Ольги Бешенковской». Вот предисловие для Интернета составителя книги Алексея Кузнецова.
            4 сентября 2006 года скончалась Ольга Бешенковская - большой, самобытный русский Поэт. Сегодня ровно 10 лет с той печальной даты. Отношение к Личности и её творчеству определяется тем интересом, который не угасает и после физической смерти.
У Ольги Юрьевны и по сей день тысячи читателей и почитателей.  В августе этого года увидела свет книга, посвящённая памяти Ольги Бешенковской «И надломиться над строкой». В неё вошли не только подборки стихов Поэта из многочисленных её книг, но и отзывы читателей страничек О.Бешенковской на сайтах «Стихи.ру», «Проза.ру», поэтические посвящения, отрывки из эссе, воспоминаний, литературных исследований её творчества.
Предлагаем вашему вниманию небольшую подборку стихов О.Ю.Бешенковской
 ***

Где-то там, на окраине занятой спешкой души,
В стороне от её и забот, и воскресного блеска,
В захолустье моем - столько неба... Лежи и дыши
Этим внутренним небом, другое закрыв занавеской...
Всё лежи, и дыши, и следи из-под лёгких бровей,
Как мелькают века и, казалось, бесплотное -  зримо:
Вот зелёные рифмы звенят в окончаньях ветвей...
Вот осенние гуси спасаются в сторону Рима...
В синема синевы словно фильм повторяется миф.
А когда засыпаю (и вместе со мной - недоверье),
Рассыпается «РИМ»... Из него сотворяется «МИР»...
И спасают его тихим скрипом гусиные перья.
Прилунится перо на морозный квадратик листа...
Но нескромные – «вечные» перья, вы не были в небе.
И какое там небо - была бы хоть совесть чиста...
(Мы и в небо-то смотрим, волнуясь о взлёте и хлебе)
И когда нам лежать? Если только уже не дыша...
Но лежи и дыши, если век на мгновенье отпустит.
Пусть измотан твой мозг. Пусть промотана даже душа,
Кроме неба, которое светится там, в захолустье...

***
Я хожу по растеньям...
За что мне такие права?
Человек - неврастеник,
Но в чем виновата трава?
Ждешь у моря погодки,
Когда улыбнется - бог весть...
Только тяжесть походки -
Совсем не по адресу месть.
Это невыносимо:
Понять, что по жизни идешь,
Что трава - Хиросима
Под бомбами наших подошв;
Что ее униженье -
Твое возвышение, Пирр...
Что в основе движенья -
Невольно растоптанный мир;
И что мира основа -
Движенье по вечной канве...
...Это, в общем, не ново,
Но, Господи, - шаг по траве...

* * *
Каким ты будешь, будущий язык?
Один для всех - как музыка и небо…
Один для всех: для Фета и для Феба,
Для коренастых сеятелей хлеба
И бледнолицых пахарей музык.
Чем будешь ты, - рисунком или словом?
Ты ко всему заранее готов:
И молча в спектре вылиться лиловом,
И выразиться в запахах цветов…
Готов для всех признаний и наветов -
Дарить оттенки слуху и очам,
Готов своих пленительных поэтов
И утешать, и мучить по ночам;
А я - лететь к тебе издалека…
Хоть мой скафандр - фланелевый халатик -
Смешон в хрустальной готике галактик,
Но вдруг пронзит восторгом и охватит
Прикосновенье к тайне языка.
И зазвучат - и слышала не я ли -
Уже в моей языческой дали -
И борозда раскрытого рояля,
И клавиши подтаявшей земли…

* * *
Мы засиделись в детстве дотемна.
Унылы гаммы азбучной машинки.
Тысячелетних истин глубина -
Пристанище лягушки и кувшинки,
Щи кислые - как привкус наших дней,
Среди кастрюль, играющих в горелки...
Мельчает жизнь.
                             Но в полночи над ней -
Совпавших тел сияющие стрелки...
И колонок, оторванный от белки,
Всё рыщет ёлку
                            в химии огней...
...Ещё чуть-чуть - поверю в мир иной,
Не в миф, а в сказку бледно-голубую,
В лазейку эту, первую, любую...
(Безумствам всем - беспомощность виной).
Ну как же так...
                          Ну пусть хотя бы так:
Как с тенью - тень, с растением - растенье,
Сольются строки в солнечном сплетенье
До боли были...
                            Навзничь - и во мрак...
Как хорошо, что выключили свет -
Почти на том...
                          На обморок похоже.
Не видно лиц.
И рвётся вон из кожи
Душа, которой - выдумали - нет.
Как жаль, что ночи наши коротки.
Как пахнет кофе - горький сгусток ночи...
И как щемит: ещё, вдвойне короче
И ночь его, и линия руки...

* * *
Что, явившись, познать и взрастить
На прожжённой земле?
Звука б отзвуком не извратить
Как берёзу – в золе,
Света – отсветом, жизнью – судьбы,
Жизни – смертью шута.
Хоть свистулька, хоть пафос трубы,
Лишь бы – нота чиста.
Да не застил бы свет бытия
Быт румяных калек...
Я – беспутная совесть твоя,
Мой безнравственный век! –
Где двухглавы осёл и орёл
На единой шкале;
Где над Зоей петля – ореол,
Над Мариной – колье.
Где над миской поднять головы
Косяки не велят;
Где последний музей синевы –
Новорожденный взгляд.
Девальвация Бога и спрос
На копеечный рай,
И под окнами – хрюканье роз...
(Только знай, удобряй).
Я не знаю, какой холодок
Под лопатку скользит...
Страшно только, что небо – глоток,
И что тело – транзит.
Чем такую судьбу выражать:
Реактивным мелком?
Мельком? И на крутых виражах
Стоном под языком?
Кисло-сладко дорогу бранить,
Не меняя билет...
Обрывается лайнера нить
Или ангела след?
Век мой сизый, тебя не виню.
Клюй с панели, как все.
В переулках и на авеню
Небо в звёздной росе!
Я сегодня такое смогу –
Океан переплыть!
Рвётся вена –
                 к бумаге –
                              в строку
Синеву перелить...

* * *
Провинциальный мой покой
встревожит разве телеграмма…
Пригубить три бодрящих грамма
и надломиться над строкой…
Да не своей, а Мандельштама.
Наверно, я уже в раю,
поскольку так и представляла
обитель тихую свою,
где кружка, книжка, одеяло.
А если кто-то скажет: «Мало…» -
Глупец! Над бездной… На краю…
Спартанский, нет, германский дух,
нет, философия солдата
в любом бою: обнимешь брата - и рад.
И жизнь - жужжанье мух!
Вон, заплутавшая, одна
все бьётся в свет, слюду ломая…
Какая разница, какая
эпоха, непогодь, страна…
Немного красного вина,
немного памятного мая…
Вздохни. К окошку подойди…
А там - там целые романы:
голубоватые дожди,
голубоватные туманы…
И в белой плесени платаны,
как в седине… Как - позади…

 
Глава 6. «Словесная Константа», 2016
 
            Как уже отмечалось (часть 2, глава 6 «Пушкин и Керн») в 2016 году в Констанце вышел в свет литературно-публицистический ежегодник «Словесная Константа», выпуск которого был приурочен к Лицейской годовщине, к 19 октября 1811 года, когда торжественно открыли Царскосельский лицей. В данном издании были представлены работы авторов, приехавших из разных стран в Констанц на писательскую конференцию «Словесная Константа», но первоочередное внимание было уделено рано ушедшему русскому поэту Ольге Бешенковской, (прожила 59 лет, в 2016 году 10-летие со дня смерти), которая именно в Констанце 13 лет назад в октябре выступала на пушкинском вечере. Особо надо отметить, что она некоторое время работала экскурсоводом в Пушкинских Горах. Поэтому ежегодник открывается ее поэмами о Пушкине – «Пушкин и Керн» и «Святые Горы», а также ответными отзывами – памятными посвящениями –  участников конференции.
 
СВЯТЫЕ ГОРЫ
(три эскиза)
 
Поныне к ямбам слог не охладел,
И снова - время взяться за октаву, 
И хоть формально выйти за предел 
Строфы обычной. - Слишком по уставу 
Живём и пишем. Зреньем завладел 
Экскурсовод, щебечущий картаво, 
А слух свободен для речистых трав 
И шелестов речных... И, видно, прав.
 
                           2
 
Под вашу сень, Михайловские рощи, 
Опять сбрелись автобусов стада. – 
Дешевле путь, укатанней и проще, 
И в два конца: отсюда и сюда. 
Святые горы - как святые мощи, 
Когда в стране туристская страда. 
Святые горы - Пушкинские горы 
Дают весьма рентабельные сборы...
 
                          3
 
Пока отважный наш экскурсовод 
Указкой вдохновенно обличает 
Давно к стене приставленных господ, 
Которые воспитанно скучают 
В музейных рамках, - вслушайся: и вот 
Случайный всплеск, донёсшийся с Кучане, 
Закатный блик - вглядись - от Маленца 
Ведут рассказ от первого лица...
 
  4 
 
Но прежде, чем послушать очевидцев 
И разглядеть курчавую листву, 
И в той зиме не то чтоб очутиться, 
Как сонно пишут - будто наяву, 
Но отдышаться от передовицы 
И от всего, чем загнанно живу, 
Подумать надо об экскурсоводе – 
Бросать его уже неловко вроде...
 
  5
 
К тому же, он, как правило, - она. 
Она сипит простужено, к тому же. 
Она, к тому же, видимо, одна – 
Зачем с ночёвкой к Пушкину от мужа... 
Она его ревнует, как жена, 
К друзьям, стихам, к жене... – 
Как будто хуже 
Ему вдвоём с прелестной Натали, 
Чем с ней, нескладной, в этакой дали... 
 
  6
 
А он „женат и счастлив...“ И не ново, 
И не старо спасение души 
Спокойствием. (Смотри письмо Плетнёву, 
А не согласен - Пушкину пиши...) 
А факт, что нашей гибели основа – 
Рожденье наше (сплетни и гроши 
Не стоят слов) - увы, имеет место... 
И пуля-дура - модная невеста...
  
7  
 
И он женат и счастлив - если он – 
Экскурсовод, щебечущий картаво, 
Один из пачки тощих макарон – 
Филолог, пролезающий в октаву 
Через отдел, где отставной Харон 
По блату спас курчавую ораву 
Его потомков. (Странно или нет, 
Но их мордашки - пушкинский портрет.)
 
8
 
Здесь чудеса. Здесь ночью Пушкин бродит 
От кубка с пуншем - до монастыря... 
Пойдёт направо - барышню заводит, 
Пойдёт налево - гимны декабря... 
И знать не знает об экскурсоводе, 
Мечтая лишь о милости царя. 
Да и не бродит - перьям для острастки 
Все эти наши пушкинские сказки...
 
* * *
 
Сейчас начнётся летопись зимы, 
Из тех снежинок хитрое вязанье... 
Но у порога солнечной тюрьмы – 
Ещё одно последнее сказанье, 
Поскольку, хоть и совестно, но мы 
Постичь не в силах это наказанье: 
Хожденье в рамках липовых аллей... 
Другим как будто много тяжелей...
 
2
 
Ну, пусть луны оскоминная долька, 
И есть долги, а писем долго нет, 
Его послали к матери - и только... 
И у него отдельный кабинет... 
И под кустом - приказчикова Ольга, 
А в трёх верстах - настырная Аннет: 
Калашный ряд и чудный крен в придачу... 
Вздохнул приятель: „Мне б такую дачу...“
 
3
 
Не хмурьтесь, пруд, и Гейченко, и лес, 
И ты, турист с повадкой имярека... 
Простим ему пристрастный интерес 
К мещанской жизни тоже человека. 
И что слова - слова имели вес  
Лишь в начертаньи каменного века, 
А в шутках - стиль подложных векселей: 
Смеёшься вслух, а вглубь - не веселей...
 
4
 
Но вглубь веков уйти не так уж страшно, 
Свою тоску в классической топя; 
И этот снег, безвыходный, вчерашний, 
Как лёгкий пух, касается тебя... 
И светит аист, замерший на пашне, 
И греет солнце, к берегу гребя. 
И густо пахнет залежами торфа, 
И небосвод - в мундире Бенкендорфа.
 
5
 
И он - уже наказанный, хотя 
До декабря - метель мазурки, лето... 
(Глядишь, мазурик, баловень, шутя 
Займёт Россию пламенем, а это...) 
Поэт - всегда опасное дитя: 
Игра с огнём - призвание поэта. 
И, как назло, в жестокости царя 
Его спасенье, честно говоря...
 
6
 
Слепит сердца фейворками столица, 
Мажором глушит, давит кирпичом, 
Но поневоле с толпами не слиться: 
Талант раскован - в рощи заточён. 
Заносит снег события и лица 
И громко вечность дышит за плечом: 
Торопит гений... И звездами блещет... 
Хотя ему от этого не легче.
 
7
 
Камин... Листок с обкусанным пером... 
Надменный столбик с куклою чугунной... 
Вчера он здесь беседовал с Петром, 
Сегодня - с Ленским, завтра - с ночью лунной: 
Что злом назвать и что считать добром 
Душе поэта, вспыльчивой и юной – 
О том, что было, есть и будет впредь: 
Как трудно жить и страшно умереть...
 
8 
Почто кичиться званьем человека – 
Что за курганом горбится курган, 
Что выше нас - и облако, и ветка? 
(Со-бор сосновый, - готика, - орган) 
И 25 ему - и четверть века... 
И мозаично сотканный Коран, 
И над Россией луковое горе – 
Всё внятно вдруг... О, книг святые горы!
 
* * *
 
Октябрь уж наступил... Ещё потёмки. 
Опала роща. Теплится „Опал“. 
Чумазого приблудного котёнка 
Зовут мемориально - Ганнибал; 
И тянутся к Тригорскому потомки, 
Позёвывая... (Те, кто не проспал...) 
И кстати им огурчики из бочки 
С морозным хрустом пушкинской Опочки...
 
2
 
О, искушённый в классике базар! 
(Посторонись, всезнающий Ираклий...) 
Здесь помнят всё, что скушал и сказал 
Сей добрый барин... В честь его спектакли, 
Загородив автобусный вокзал, 
Воссоздают нам ярмарку, не так ли? 
Пернатый гусь... Брусничная вода. 
По заповедным ценам иногда...
 
3
 
Ну что ж, он стоит этого. Афёры 
Не больше здесь, чем подлинной любви. 
Пьют за „кормильца“ критики, шофёры, 
Профессора - кого ни назови; 
И, видно, нет надёжнее опоры 
Сегодня, чем с минувшим виз-а-ви, 
Вздыхать, сверяя помыслы и чувства 
На языке естественном искусства...
 
4
 
Повороши судьбу, поворожи 
И мне, цыганка жгуче-молодая, 
Что в этой жизни нового, скажи... 
Горит пасьянс осенний, увядая, 
Звезда в ночи и фитилёк во ржи, 
И в сумасшедшей славе - Чаадаев... – 
Так думал Пушкин, ёжась на заре, 
Ещё при том Романове - царе...
 
5
 
Хотя была история короче, 
И без моих полутора веков 
Он знал, оков падение пророча: 
Возможна лишь ослабленность оков, 
В цепи замена звеньев... И до ночи 
Блеск не кинжала, а черновиков 
Оттачивал... „И я бы мог, как шут...“ 
Но что правей - потомки зачеркнут... 
 
6
 
... И сердце жечь одним глаголом: „были“ -  
Друзья по крови, братья по судьбе... 
(В ту ночь он с графом ехал на кобыле 
И было всем троим не по себе...) ... 
Побольше б Кюхлю женщины любили – 
Бедняга б меньше думал о борьбе... 
Но к шалопаям (их-то хоть не сглазьте) 
Благоволят красавицы и власти...
 
7
 
Но благороден титул: декабрист! 
В нём снег и совесть светятся как будто. 
И не случайно подвиг серебрист, 
А не жесток - в отличие от бунта; 
Не верю я в слепой и нищий риск: 
Голодный рот всегда заткнётся булкой... 
А те, одной свободою горя, 
Теряли всё в метелях декабря!
 
8
 
… Меняет время узников и стражу, 
И что с того, что этот наорал... – 
Служенье муз - не почестям и стажу; 
И что с того, что был не за Урал, 
А только в камер-юнкеры посажен 
Поэзии кудрявый генерал... 
И что ему с того, что звёзды - близко... 
Февральский холмик. Холод Обелиска.
 
Послесловие  
 
Но в дань его ликующему слогу 
И в знак того, что ямб не охладел, 
И раз уж мы покинули берлогу 
Своей судьбы, удрав от срочных дел, 
Прийти бы мне к другому эпилогу – 
Как выйти вдруг за Северный Придел, 
Где запыхавшись у подножья храма, 
Спросил малыш: „А Пушкин выше, мама?“
 
... Или хотя бы вспомнить, как тогда, 
Ладонь в чернилах величая дланью, 
Мой первый бог привёз меня сюда – 
К своей Любви... И бабушку Меланью, 
Что всё боялась: „Высохнеть вода“... 
И диктовала „строгую посланью“ 
К самой Москве, с цитатой невпопад, 
При тёплом свете - всё ещё лампад...
 
Святые горы... Грешные... Святые... 
И три сосны... И поодаль - жена... 
Течёт вода... В озёрах поостыли 
И наши отраженья... Тишина. 
И только залпы сердца холостые... 
Но здесь была лампада возжена! 
Меланьи нет. И пламень строф не сбылся. 
А бог давно ссутулился и спился. 
И, видно, мало детской правоты... 
Не тешит плоть монашеская ряса. 
Вегетерьянец вытоптал цветы, 
А гуманист - большой любитель мяса. 
И что сказать на это можешь ты, 
Единогласно праведная масса? 
А я молчу, поскольку нет уже 
Единодушья в собственной душе... 
 
 
 
Глава 7. 17 июля 2017
 
            В июле 2017 года состоялись в связи с 70-летием со дня рождения Ольги два вечера памяти: первый в Санкт-Петербурге в день ее рождения 17 июля, а второй в Констанце 29 июля. Причём в Констанце об Ольге Бешенковской говорили во втором отделении, первое было отдано 80-летней годовщине со дня рождения трагически погибшего поэта Юрия Каплана.
 
О вечере в Санкт-Петербурге смотрите видеофильм https://www.youtube.com/watch?v=0gldwYk6Fs
 
Состоявшийся литературный вечер 29 июля в Констанце заслуживает обстоятельного рассказа. В середине февраля я получил от Алексея Кузнецова письмо, где сообщалось об открывшемся Международном литературном конкурсе «Каплантида – 2017». Его проводил Всеукраинский творческий союз «Конгресс литераторов Украины” в честь 80-й годовщины со дня рождения Юрия Каплана.
            Признаюсь до февраля нынешнего года, к сожалению, я не знал поэта Юрия Каплана. Поэтому был очень рад, когда узнал из Интернета о проводимом в Киеве конкурсе «Каплантида-2017» и там же, в сети, решил почитать стихи Каплана. И сразу же его стихотворениями был потрясён, взят ими в полон: пронзительные, сильные, необыкновенные. Особенно на слуху следующее:
Я словом никого не зазываю
 
Я словом никого не зазываю
(Поэт, не этим ремеслом кормись.)
Поэзия всегда сверхзвуковая,
Поскольку в каждом звуке – 
Тайный смысл.
 
Пусть негодуют, что сорвало крышу,
Что безответственно несу свой крест – 
Я повторяю то, что слышу свыше.
Я сам не понимаю 
Тёмных мест.
         Дальше – больше. Решил проникнуться творчеством этого незаурядного поэта и стал внимательно читать двухтомник стихов Юрия Каплана. Прежде всего, надо отметить неоценимый, благородный труд дочери Анны Мялковской по подготовке такого солидного издания: в двух томах представлено более шестисот двадцати стихотворений. И можно только догадываться, как тяжело она переживала все перипетии издания, когда после смерти мамы, через два года бандитами был убит любимый папа и каждое его стихотворение, каждая фотография отдавались в сердце непоправимой болью.
            После доброй, завязавшейся переписки между мной и Анной Мялковской, она предложила провести литературный вечер, посвященный 80-летию Юрия Каплана в июле в Констанце. Я, конечно, согласился и 29 июля в Констанце «на ура» прошел литературно-музыкальный вечер в 2 отделениях, первое вела Анна Мялковская по юбилейному 80-летию Юрия Каплана, второе – ваш покорный слуга по юбилейному 70-летию Ольги Бешенковской.
P.S. 1-го марта 2018 года давняя подруга и коллега Ольги Бешенковской, Елена Дунаевская, написала всеобъемлющий очерк, отвечающий названию этой книги.

Елена Дунаевская

Ольга Бешенковская
 
ЖИЗНЬ, КАК ТВОРЧЕСТВО...    
    В наше время – время дилетантов – творчество Ольги Бешенковской приобретает особую ценность.  Ольга была настоящим профессионалом, честно, активно и добросовестно выполняющим свое дело.  Она выступала, как поэт, как острый и квалифицированный журналист, как радиожурналист, (в рубрике «Писатели у микрофона, радио «Свобода»), очеркист, мемуарист, причем работала постоянно, много и на высоком уровне. Различные аспекты ее творчества, разумеется, взаимосвязаны, и все, написанное и сказанное ею проживалось и росло непосредственно из ее жизни.   Ее поэзия окрашивала журналистику, журналистика проникала в поэзию. Собственная биография осознавалась  как биография поколения, собственная жизнь – не только как материал, из которого вырастает творчество, но и как предмет творчества, причем жизнь свою Ольга творила по законам литературы.
    Какой литературы?  Если «биография разночинца есть список прочитанных им книг», то можно сказать, что биография у Бешенковской пестрая.
    Безусловно, на ее вкусы, на стиль жизни и на то, что является для Бешенковской – а к ней этот термин применим  – «одеждой стиха», то есть на технику и выбор тем и реалий,   наложили отпечаток  поэты 60-х годов (юность с Евтушенко и Ахмадулиной угадывается в интонациях, Вознесенский со своей звуковой эквилибристикой – в игре со словом,  а в  жизни – с  жестом). Разумеется, в ее стихах чувствуется самообразование в школе великих поэтов 20-х годов. Угадывается влияние Некрасова и Апухтина. И так – до бесконечности.
    А душевно, на мой взгляд, Бешенковской ближе всего Цветаева «с этой безмерностью в мире мер», со звуковыми и эмоциональными крайностями (временами – переборами), с готовностью ставить над собой эксперимент в экстремальных условиях и, не чинясь, делиться с читателем результатами этого эксперимента. Однако сильно различается материал, из которого они строят свой поэтический мир. У Цветаевой это Ростан, немецкий романтизм, античность, городской романс, фольклор, в то время как у Бешенковской – фрагменты великой культуры «серебряного века» и унылые обломки советской и постсоветской действительности. Однако, «строим из того, что имеем»,  а мироощущение,  вернее, ощущение своего места в мире,  у обеих писательниц сходное: поэт – это избранничество, гигантизм, трагизм, позиция честного «испытателя боли».               
Речь идет, разумеется, не о сопоставлении масштабов дарования, это – занятие сомнительное вообще, а для современников – в особенности, речь идет только о духовном родстве. Из него, кстати, вытекает и отсутствие для Бешенковской запретных  или «невозможных» тем: в ее стихах любовь и уродливые реалии городского быта, психушки и политика, уход за старухой в больнице и личная жизнь Иосифа Прекрасного, производственная, сиречь кочегарская тематика и тайны поэтического ремесла. И многое другое.
    К Цветаевой (уже в преломлении Ахмадулиной) восходит и некая театральность (в случае с Бешенковской  граничащая с эстрадностью) поэзии, и театрализация собственной жизни. Разнообразию тем соответствует и разнообразие форм: от поэмы  до дружеского послания и сонета.
    Стихи у Бешенковской сильные, эффектные и напористые, и если они вызывают отклик, то тоже – сильный.   В самые глухие годы у поэта был контакт с читателями. Она печаталась мало, но поклонники ее таланта писали ей из разных городов России, она знала, что ее слышат.  Ольга написала очень много, более двенадцати книг. Разумеется – не все равноценно, но все интересно.   
Взгляд на творчество Ольги Бешенковской  более, чем через десятилетие после ее смерти позволяет увидеть его по-новому. Ее поэзия – это странный мост между поздними шестидесятыми и первым-вторым десятилетием двухтысячных, когда журналистика, домашность и острое словцо вышли на авансцену в поэзии, во многом благодаря Интернету.
    Запоздалый российский постмодернизм 90-х- 10-х гг.  не затронул творчества Ольги Бешенковской, однако в ряду нынешних поэтов-журналистов она заняла бы достойное место.
Смерть – это последний поступок, и она  бросает новый отсвет на жизнь. Стихи из предсмертного цикла «Диагноз» – самое пронзительное и чистое из всего, что написала Ольга.  Доброта и любовь ко всему живому в них уже не замутнена сиюминутной политикой и эффектной журналистикой. Стержнем Ольгиной жизни действительно была деятельная любовь: к семье, к друзьям, к поэзии, и  она воплотилась не только в ее творчестве, но и в активной издательской деятельности в период эмиграции.
               
Елена ДУНАЕВСКАЯ,
 Санкт-Петербург
 
ОТ АВТОРА
 
            Эта книга никоим образом не является официальной биографией. Если бы не поддержка Алексея Кузнецова, предоставление им всех книг, документов, фотографий Ольги Бешенковской, она (книга) не состоялась бы. Я всемерно благодарю его за сотрудничество в проведении литературных вечеров памяти Ольги Бешенковской, за подробное освещение новых фактов и обстоятельные ответы на вопросы о жизни и творчестве любимой жены и матери сына. Также заслуживает несомненной благодарности помощь близкой подруги семьи Бешенковских Раисы Гуткиной, с самого начала искренне поддерживавшей все мероприятия, выступавшей инициатором идеи проведения вечера 70-летней памяти О.Б. в Санкт-Петербурге. Особая признательность моей супруге Светлане Лейзеровой, очень любившую Ольгу, проводившую вечера ее памяти, как в Санкт-Петербурге, так и в Констанце, вносившую существенные замечания фактического и стилистического характера в рукопись книги.
            Хочу поимённо поблагодарить коллег, участвовавших в вечерах памяти и написавших воспоминания об Ольге:
помощницу по псевдо публикации Светлану Бурченкову,  
поэта Бориса Григорина,
искусствоведа Елену Дунаевскую, 
писательницу Инну Иохвидович,
поэтессу Тамару Жирмунскую,
поэтессу Наталию Ланковскую,
поэтессу Ларису Махоткину,
поэтессу Наталию Переведенцеву,
поэта Михаила Окуня, 
писателя Игоря Смирнова-Охтина,
поэта Юлиана Фрумкина
 
            Также признателен коллегам, сотрудничавшим с О.Б. в книгоизданиях ее книг, в выпусках журнала «Родная речь»: издателю Александру Барсукову

Содержание
            
Введение
 
СОВЕТСКАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ, 1947 - 1992
 
                                                             ЧАСТЬ 1: 
                                          «Яло – отраженье моё в стекле…»
 
Глава 1. Родительские гены сквозь призму времени
 
Глава 2. Послевоенное детство, 1952 - 1961
 
Глава 3. Первые тетрадки стихов, 1958 – 1965     
                                                          
 
Глава 4. Работа и учёба, 1962 – 1967
 
Глава 5. Путешествия, 1965 – 1967
 
Глава 6. «Пушкин и Керн»
 
Глава 7. Журналистика, 1967 - 1982
 
Глава 8. Соединение судеб. Алексей Кузнецов
 
Глава 9. Без работы
 
Глава 10. Новое место работы 
 
Глава 11. «ТОПКА».  
 
Глава 12. Самиздат и тамиздат, «Призвание в любви» 1977 
 
Глава 13. «Переменчивый снег», 1987
 
Глава 14. Тамиздат
 
Глава 15. Выступления: в Ленинграде, на Би-би-си   
 
            Часть 2 НЕМЕЦКИЕ РЕАЛИИ, 1992 – 2006
 
Глава 1. Радио «Свобода»
 
Глава 2. В Штутгарте
 
Глава 3. «Эдита»
 
Глава 4. Журнал «Родная речь»
 
Глава 5. «ТРАВЛЯ  viehwasen 22 и далее…», 2005
 
Глава 6.  «Беззапретная даль», 2006 
 
Глава 7. «Люди мужества», 2006
 
Глава 8. 4 сентября 2006 года
 
                                   Часть 3:
                        «Всё будет так же, как при мне…»
 
Глава 1. «Голос поэта», 2007
 
Глава 2. «Призвание в любви», 2008
 
Глава 3. «Публикации из архива» (2007-2012)
 
Глава 4. Посвящения и мероприятия: 2006 - 2018
 
Глава 5. «И надломиться над строкой…», 2016
 
Глава 6. «Словесная Константа», 2016
 
Глава 7. 17 июля 2017
 
От автора
 
Список использованных сокращений
 
Приложение 
 
Библиография
 
Указатель
 
Основные даты жизни и творчества Ольги Бешенковской
                                                                         Ольга БЕШЕНКОВСКАЯ