Однажды, в самом начале сорок второго, когда спецкор «Красной звезды» Евгений Габрилович в очередной раз прибыл с фронта в Москву, ему вдруг предложили срочно экранизировать только-только появившуюся на свет повесть другого спецкора «Звёздочки» (так ласково называли бойцы свою газету): находившегося на Ленинградском фронте Льва Славина. Называлась повесть «Мои земляки». Как вспоминает Евгений Иосифович: «...Это была прекрасно написанная история дружбы двух фронтовиков, уральца и одессита, смешная и грустная, – именно то, что я так люблю не только читать, но и переносить на экран...»

Сценарист очень спешил: близился срок новой командировки. Работал в пустой московской квартире (семья – в эвакуации), рядом только пёс по кличке Ингул. Писал, не перечитывая, а когда закончил, прочитал вслух Ингулу. Приложил к сценарию записку на имя режиссёра Леонида Лукова и отправил конверт в Ташкент, на киностудию. Отвёл, как и раньше, Ингула к соседу – и опять на фронт...

С той поры ни разу не видел этого сценария, ни отзывов не слышал, ни на обычных в таком случае обсуждениях не присутствовал, а спустя год до фронтового корреспондента стали доходить слухи о фильме, где есть чудесная песня про тёмную ночь... И только потом, уловив детали сюжета, смекнул, что речь, оказывается, идёт о собственном его детище...

И вот первая встреча со своей картиной. 

«...Я принял Бориса Андреева в "Двух бойцах", – писал Габрилович, – сердцем, как только увидел, принял и эту неповоротливость жеста, и крепкость, и кротость улыбки, и эту массивность ног, не торопясь двигающихся по земле. Это был образ, точно и резко очерченный, без игровых завитушек, актёрских безделиц и баловства. И становилось вдруг до предела ясно (не словами, не фразами, а всем строем этой неторопливости), что такую Россию не сломишь ни криком, ни танками! Раз уж поднялся такой парень, взял автомат и надвинул каску, то нет ему ни мороза, ни рек, ни смерти – он победит... В образе одессита Аркадия есть опасность эстрадной чувствительности, опасность излишеств по части южной манеры жеста и разговора. Марка Бернеса, сыгравшего эту роль, я больше в те годы знал как актёра с гитарой. Однако он обернулся в картине неожиданной своей стороной. Я увидел эстрадность, услышал одесский говор, но тут же рядом, как бы в одной линии, в одном бегущем потоке, видел другое – обширное и значительное, человеческое и солдатское, что (опять же без танков и взрывов) говорило о силе народа и верной победе...»

                                                      ***

ТАК ВОТ – фильм. Помните: короткая минута фронтового затишья. Низкая землянка. Бойцы пишут весточки домой. Монотонно капает дождь в подвешенную к потолку жестянку, и из шума падающих капель возникает мелодия песни:

«Тёмная ночь,

Только пули свистят по степи,

Только ветер гудит в проводах, 

Тускло звёзды мерцают...»

Лишь Аркадий Дзюбин не пишет письма: нет у него родных, нет, кроме Саши Свинцова, близких друзей, но Саша – рядом. И то, о чём ему пока некому писать, Аркадий поёт – тихо, грустно, нежно:

«Верю в тебя,

В дорогую подругу мою,

Эта вера от пули меня

Тёмной ночью хранила...»

Светлеют лица в землянке...

Да, хорошо пел Бернес, и песня помогала нам лучше понять: кто же он такой, этот развесёлый одессит Аркадий Дзюбин? Много говорит, острит, шутит? Да, всё так. Но у этого человека, как сказал поэт, «в горле горе комом – не смешок», его весёлость – особого, очень непростого свойства. Он как бы добровольно взял на себя обязанность бдительно следить за настроением товарищей. Поэтому есть у Аркадия и другая песенка, озорная – про «шаланды полные кефали», которые приводил в Одессу некий неунывающий и всеми обожаемый Костя-рыбак... Представим себе: страшная война, город – в кольце блокады, а в песне – весна, цветут каштаны, «синеет море за бульваром»...

                                                       ***

РАБОТАЯ над ролью, Бернес в госпитале познакомился с моряком-черноморцем, раненным в боях за Одессу. От него артист и перенял манеру своеобразного говора с сильно смягчёнными шипящими, со слегка певучими интонациями. (Но почему-то само имя города произносит твердо и с двумя «с»: «Одэсса», а коренные одесситы говорят иначе: «Адеса»). Однако не это самое главное, что уловил артист, беседуя с моряком. Главное – он понял самую суть своего героя. Важно не то, что Аркадий – именно одессит: он и за Ленинград воюет так же самоотверженно, как прежде сражался за милую свою Одессу, потому что сердцем он – со всей своей страной, родной и единственной...

Композитор Никита Богословский в моём с ним разговоре утверждал, что мелодия «Тёмной ночи» сложилась буквально на одном дыхании. А Леонид Луков вспоминал, как поздней ночью они бились над песней, как раз десять повторяли запись, – и вот наконец Бернесу удалось добиться того единственного, неповторимого звучания, которого так искали и режиссёр, и композитор, и поэт Владимир Агатов... Ну а потом «Тёмную ночь» записали в студии граммофонных пластинок. Когда пластинку стали испытывать, послышался какой-то хрип. Взяли вторую пластинку – то же самое... Поставили третью, пятую, седьмую – брак. Оказалось, что испорчена матрица: девушка-техник, записывая песню, горько плакала, и матрица была обильно полита её слезами...

Конечно, сложно было фильм про Ленинград снимать в Ташкенте, и тут очень помогли авторам хроникальные кадры из жизни осаждённого города, которые они удачно вмонтировали. Все игровые эпизоды, в которых – переживания героев,   удались очень. А вот некоторые батальные сцены (немцы в атаку идут трусливо, а  потом вприпрыжку бегут с поля боя под кинжальным огнем дзюбинского пулемета) отдают фальшью. Впрочем, карикатурное изображение противника – особенность далеко не одной этой картины: потому что, когда война была в разгаре, наш зритель хотел   видеть гитлеровцев на экране именно такими…

                                                      ***

А ВЕДЬ ФИЛЬМ про двух бойцов – при всей простоте и даже наивности сюжета – до сих пор не теряет своего обаяния. Потому что есть в нем та чистота человеческих отношений, тот нерв героического времени, та прекрасная игра Бориса Андреева и Марка Бернеса, которые сделали эту внешне скромную киноленту предметом  высокого искусства.  Да,  здесь счастливо схвачен особый,  «камерный» нерв войны, который не заглушить никаким канонадам...