статья Евгении Краснояровой


Председатель Конгресса литераторов Украины, поэт Юрий Каплан, безусловно, фигура знаковая для русской литературы в Украине. Сегодня имя его известно не только в Киеве, на родной земле поэта, но и в России, Германии, США. Круг поклонников его творчества и деятельности, связанной с популяризацией русской поэзии по всему миру, с каждым годом растет. И это – несмотря на то, что возможность печататься пришла к Юрию Каплану только в 1989 году, когда полным ходом шла «перестройка» и литература высвобождалась из тисков политической цензуры. Двадцать лет поэт был «непечатным», отказавшись «сотрудничать» с киевским КГБ, пристальное внимание коего обеспечила Каплану тесная дружба с Василем Стусом, украинским поэтом-диссидентом. «Жизнь на левом берегу» – так определил поэт свое место в советской действительности, и пророческими оказались строки его стихотворения:

Отсуетится сытая орава
И даже не осмыслит на бегу:
Когда-нибудь он станет самым правым
Мой выбор – жить на левом берегу.

Выбор этот, действительно, оказался верным. Не только за проникнутые подкупающей искренностью и нравственной чистотой строки любят лирику Юрия Каплана – любят за честность, принципиальность и самого поэта. Сегодня Юрий Каплан с гордостью носит почетный титул Председателя Земного шара. Этим титулом на поэтическом вечере в 1920 в Харькове Сергей Есенин наградил Велимира Хлебникова. Там же харьковский футурист Григорий Петников был объявлен Вице-Председателем Земного шара. После смерти Хлебникова полноправно занять эту «должность» Петникову помешала угроза ареста: много лет он был вынужден скрываться от властей и уже перед смертью, в середине 1950, он передал почетный пост Леониду Вышеславскому. В 1998 году Леонид Николаевич объявил Юрия Каплана Вице-Председателем и своим преемником. Вот уже несколько лет Юрий Григорьевич несет на плечах бремя четвертого Председателя Земного Шара.
«По совместительству» Юрий Каплан организует фестивали, выпускает альманах «Юрьев день», является главным редактором литературно-художественного издания «Литература и жизнь», учредителем Мялковской премии, составителем нескольких антологий русской поэзии.
Антология «Киевская Русь», составленная Юрием Капланом совместно с известной поэтессой Ольгой Бешенковской, представила вниманию широкого читателя современную русскую поэзию Украины – огромный культурный пласт, до недавнего времени остававшийся за кулисами культурной жизни постсоветского пространства. Большая часть тиража этой книги разошлась по библиотекам Европы.
Антология «Киев. Русская поэзия. XX век» лишний раз доказала, что Киев в ХХ веке стал, по определению Григория Стариковского, «одним из эпицентров русской поэзии». На ее страницах читатель ознакомится с произведениями Надсона, Нарбута, молодой Ахматовой и других поэтов. Антология «Библейские мотивы в русской лирике XX века», составленная вместе с Екатериной Кудрявцевой призвана проиллюстрировать развитие библейских образов и тем в творчестве русских поэтов. В этой антологии вы вновь встретитесь с классиками русской поэзии: Анненским, Сологубом, Бальмонтом, Буниным, Блоком, Белым, Хлебниковым, Ахматовой, Цветаевой, Бродским, Тарковским, чтобы по-новому оценить их тексты, по новому вчитаться в них.
Последняя поэтическая антология «Украина. Русская поэзия. XX век», составленная Юрием Григорьевичем при участии ведущих русскоязычных поэтов Украины, включила в себя имена 758 поэтов, творчество которых тесно связано с Украиной. Презентованная во многих городах Украины, в России, в Германии, эта антология является наиболее полным изданием, которое дает представление о развитии русской поэзии вдали от Петербурга и Москвы. Под одной обложкой встретились и мировые классики, и незаслуженно забытые поэты, те, кто вынужден был покинуть родную украинскую землю, и те, кто, наоборот, нашел на ней пристанище и дом, и умершие давно, и живущие ныне...
Отдельно нужно сказать об антологиях, собранных Юрием Капланом, которые посвящены одним из самых трагических страниц в нашей истории. Названия их говорят сами за себя: «На кресте голодомора», «Эхо Бабьего яра» и «Пропуск в зону. Чернобыль». Поэтические свидетельства боли и ужаса, уже ушедшего, уже почившего, но посеявшего страшные семена вражды, неверия, кровопролитья, ХХ века кропотливо собрал Юрий Каплан на страницах антологий, краткое содержание которых можно охарактеризовать строками самого составителя:

Вот он век, спрессованный в мгновенье:
Зон лесоповальных нагноенья,
Лагерных печей угарный чад,
Лжепророки, лжевожди, лжебоги,
Варианты адских технологий —
Газ, напалм, урановый распад.

Осуждение и протест против военных и политических преступлений против личности, против Родины, против жизни человеческой – одна из тем, глубоко волнующих поэта. «Я, отродясь, ни дня не прожил вне зоны» – признается читателю Юрий Каплан и делит людей на ликвидированных – войнами, репрессиями, морами, авариями и на неликвидов – так или иначе выживших и живущих. Неликвидов – намертво позабывших о тех, чьи тени, до сих пор не найдя покоя, бродят и по расстрельным местам, и по бесчисленным зонам. И не отделаешься от них ни посмертной реабилитацией, ни зажжением поминальной конъюнктурной свечи в ноябрьский день, ни бесплатным проездом в трамвае. Осознание этого разделения, пронизавшего всю жизнь поэта, насыщает его произведения чувством глубокой боли за народ, который складывается из отдельных человеческих ниточек-жизней, и горечь за каждую ниточку эту, небрежно оборванную Правителем...
Поэтому так часто пишет Юрий Каплан о душе, о небе. Нужно сказать, что в его стихотворениях небо или его атрибуты не противопоставляются приземленному, мирскому, а наоборот, сливаются с ним воедино, и адресатом этого слияния становится душа. Душа лирического героя, по воле поэта вбирающая в себя и откровения небес, и несовершенства повседневной жизни, предстает перед нами связующим звеном между горним миром и миром земным, которые, по мнению многих мистиков, есть лишь различные модусы духа. В подобном контексте душа эта уподобляется стволу мирового древа, которое, как известно, воплощает универсальную концепцию мира.
Необходимо сказать и об отождествлении поэтом лирического героя (и себя) с морскою стихией («Створки моллюска», «Все ниже и ниже барометр»). Зная, что издавна образ моря служил обозначением промежуточного состояния между аморфным и оформленным, смело можно говорить, что, отождествляя себя с ним, поэт выступает как посредник между материальным и незримым, между звуком и буквой, мыслью и воплощенным в словах образом этой мысли. Смысл существования поэта – это овеществление в слове души – и мировой, и человечьей.
Различные состояния души в лирике Юрия Каплана – будь то умиротворение, тоска, боль, досада, любовные терзания или терзания разлуки – воплощаются в разных образах. Нередко для поэта неотъемлемой характеристикой состояния лирического героя становится пейзаж. Традиция эта, издавна присущая не только русской, но и мировой поэзии, берущая свое начало из народного творчества, лишний раз подчеркивает преемственность поэзии Юрия Каплана по отношению к мировому поэтическому наследию. И как настоящий художник, в изображении природы, призванный наиболее ярко показать психологическое состояние лирического героя, он избегает штампов и так называемых общих мест.

Ветрам постылым тоже лестно
Срывать последнюю рубашку.
Так осень, прокутив наследство,
Уходит в черные монашки.

В стенаниях ветвей и кровель,
В их скорбных ритуальных плясках
Я слышу, как глухой Бетховен,
Согласие глухих согласных.

Но, вчитавшись в стихотворения Каплана, с удивлением замечаешь: пейзаж, ландшафт предстает в виде четко очерченной вертикали. Взгляд поднимается от трав и муравьев к горящим «с востока небесам», от угленосных пластов к «кроткой небесной лазури», от опавшей листвы к оплавленному закатом небосклону, а иногда и наоборот, сверху вниз. По вертикали этой обнаженная душа поэта то воспаряет ввысь, то, предавшись отчаянию и скорби, утратив невесомость, опускается вниз – в густой невысокий туман, к «иссеченной дождями земле», к слякотным, больным, осенним дорогам, во мглу сомнений и утрат. Каждое стихотворение становится отрезком графика, изломом кардиограммы – длящимся в ней мигом, чувством, вдохом…
И, несмотря на бесчисленные путешествия по вертикалям и горизонталям мироздания, душа лирического героя, как и сам поэт, накрепко привязана: к своему геологическому пласту, к своему месту – к Киевскому подолу, к Андреевской церкви, к Печерской Лавре… Приторочена к своему времени, к своему веку, наступающему то на ногу, то на горло, безжалостному и строптивому:

Сыплют сыпью ветры сиплые.
Гонит путников взашей
Время смутное и гиблое
Для поэтов и бомжей.

Без красивостей, коими любит пощеголять иной раз нынешний поэт, без льстивых конъюнктурных вставок, строго и сурово, по-военному, можно сказать, рисует он постсоветскую теперь уже действительность, «постпространство», в котором, как и двадцать, и пятьдесят, и сто лет назад, ненужный ни правительству, ни люду, сиротливо заглядывающий за завесу вечности, затянутый в петли времени, бродит поэт: мучимый вирусом любви, который «страшней эпидемий, диверсий, стремительных горных лавин», петлею отчаянья или же обыденностью, что «тоски непроходимей». Его девизом, его аксиомой становятся «единственные верные глаголы», которые открывает Юрий Каплан непосвященным в одном из стихотворений: «Гореть и падать. Падать и гореть». Падение, и как аналог его со знаком «плюс» взлет, принимает для себя поэт. Для него это один из немногих способов разомкнуть череду однотонных дней, недель, месяцев… Движением, прерывающим синусоиду рутинных неурядиц и удач, он размыкает «убожество быта», высекает неповторимое, незапечатленное мгновение из монотонного течения времени. И горит, и мятется, и овеществляется мгновением этим душа, чтобы пережив его, погибнуть и возродится вновь, потому что она бесконечна, как бесконечен Бог, которому она принадлежит. Отсюда, думается нам, и та частота, с которой поэт прибегает в своей палитре к белому цвету – цвету нетронутого снега, символизирующему, с одной стороны, состояние просветления, восхождения, откровения и прощения, а с другой – увядания, смерти:

Мы приучены так: после дня трудового – итог.
И живем, как кассирши. К чему нам прозренья Кассандры?
Но сбывается срок. И приходит глубокий, как вдох,
Белый медленный снег, несговорчивый наш инкассатор.

А по снегу такому смешон суетливый разбег.
Одолеем и так, одолеем и так, слава Богу.
С детских лет все тянуло смотреть на нетронутый снег,
Видно, знал: он когда-нибудь ляжет безмолвным итогом.

Белый, чистый снег, как белый голубь Ноя, для поэта есть символ успокоения, обретения своей «земли». Противоположным ему образом в творчестве Юрия Каплана выступает осенний дождь, который тесно связан с бедой, тоской, тревогой, сомнением. Но ни черного, богоборческого отчаяния, ни беспочвенного оптимизма вы не найдете в стихах Юрия Каплана. Стремясь постичь сокровенные тайны человеческого бытия, исследуя мир и определяя место в нем человека путем категорий прекрасного, поэт чувствует ту ответственность перед читателем за сказанное, за пережитое, которая в крови у настоящих художников. Поэтому в поэзии Юрия Каплана нет фальши, но есть искреннее, каждому из нас свойственное, необходимое каждому из нас движение души – к Солнцу, к свету, к свободе:

Опять душа... Мешочница. Мишень.
Все впитываешь, копишь, любишь, жаждешь.
И каждая строка – твой Юрьев день,
Твое освобожденье – в слове каждом.

Евгения Красноярова,  2008