Любовь ХАЗАН

Последний свидетель Нюрнбергского процесса полтавчанин Иосиф ГОФМАН: «Пленные эсэсовцы из дивизии «Эдельвейс» планировали проникнуть во Дворец правосудия, чтобы освободить подсудимых главарей Третьего рейха и взять судей в заложники

Ровно 65 лет назад, 16 октября 1946 года, по приговору Международного военного трибунала в Нюрнберге были повешены 10 главных нацистских преступников
В прошлом году немцы задумали торжественно отметить 65-летие начала Международного трибунала, но им долго не удавалось найти никого из живых участников этого исторического события. Наконец, ведущий историк Документального центра (Музей истории фашизма и его преступлений) доктор Экарт Дицфельбингер вышел на след Иосифа Гофмана, последнего свидетеля того исторического события.
Сейчас 85-летний полковник в отставке живет в Полтаве. Его перу принадлежит дважды изданная книга «Нюрнберг предостерегает». Свой труд Иосиф Давидович считает тем более необходимым, что полная стенограмма Процесса на русском языке так и не опубликована.

«В МОЕЙ СЕМЬЕ С ФАШИСТАМИ ВОЕВАЛИ ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК. В ЖИВЫХ ОСТАЛСЯ Я ОДИН»
— Иосиф Давидович, похоже, на Нюрнбергском процессе вы были самым молодым участником?
— Да, мне было 20 лет. Сейчас 20-летние считаются чуть ли не детьми, а тогда мы, прошедшие войну, чувствовали себя вполне взрослыми, зрелыми людьми. В моей семье с фашистами воевали пять человек. В живых остался я один.
До войны 41-го года наша семья жила в Николаеве. Папа ушел на фронт в первые дни войны, и мы с мамой не получили от него ни одного письма. Потом пришло сообщение, что он пропал без вести.
20-летний Гофман был самым молодым участником Нюрнбергского процесса
Мой дедушка, он возил молоко с фермы на сепараторную, и бабушка, которая была колхозным бригадиром, не смогли эвакуироваться. Фашисты закопали их в землю живыми.
Мы с мамой и четырехлетним братишкой успели на повозке выехать из города за считанные часы до того, как его заняли немцы. В дороге мы попадали под бомбежки, под обстрелами переправлялись через реки. Вся дорога была усеяна убитыми и ранеными. Там были военные и гражданские, дети рыдали над трупами родителей.
— Не сомневаюсь, что эти жуткие картины вы вспоминали, глядя на главных нацистских преступников, сидевших на скамье подсудимых. А как вы попали в Нюрнберг?
— Я попросился добровольцем на фронт, и меня направили учиться в пулеметно-минометное училище. А летом 1943 года по приказу Сталина наше училище отправили на фронт. Дальше — «Взвод! В атаку, вперед!». Мне было 17. На следующий год, уже сержантом, стал разведчиком, старшим группы захвата, командиром взвода разведки.
— «Языка» брали?
— У меня за плечами два года службы в разведке. Поначалу по душе были захват «языка» или засада, но потом понял, что рутинное дежурство на наблюдательном пункте порой дает больше, чем какой-нибудь «язык». Хотя медаль «За отвагу» получил за немецкого пулеметчика, а орден Славы III степени — за штабного капитана. Войну я закончил сержантом.
— Где встретили 9 Мая?
— В Берлине. Наша дивизия наступала с юга к парку Тиргартен. Выбивали фрицев из каждого дома, с каждого этажа и из каждой комнаты. И всякий такой бой — это великое преодоление себя. По официальным данным, наши потери при штурме Берлина составили 300 тысяч человек. Как и многие бойцы, я расписался на стене Рейхстага. К сожалению, ни мой автограф, ни автографы моих товарищей не сохранились.
После Победы наш 271-й стрелковый гвардейский Берлинский полк передислоцировали в Дрезден. В начале осени меня вызвал начальник политотдела дивизии. Сказал, что я зачислен в охрану советских юристов на Нюрнбергском процессе. Компетентные органы проверили мою родословную до пятого колена. Маму десятки раз вызывали, интересовались, нет ли в нашем роду немцев, но ничего подозрительного не обнаружили.
«ГИТЛЕР ВСЕ БОЛЬШЕ ДРОЖАЛ И ПРИ КАЖДОМ ВЗРЫВЕ, ВЫСКАКИВАЯ
ИЗ КОМНАТЫ, СПРАШИВАЛ: «ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!»

— На скамье подсудимых в Нюрнберге не оказалось основных организаторов и виновников ужаса ХХ века — «большой тройки»: Гитлера, Геббельса, Гиммлера. Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер раскусил ампулу с ядом при неудачной попытке перехода границы. Этому было много свидетелей. Министр народного просвещения и образования Третьего рейха, ответственный за пропаганду Йозеф Геббельс и его жена Магда сначала отравили своих шестерых детей цианистым калием, затем он застрелил жену и застрелился сам. Все трупы были опознаны. Гитлер и его жена Ева Браун тоже покончили с собой в бункере. Но из-за того, что их трупы были сожжены, время от времени упорно возникали слухи, будто Гитлер сумел бежать и где-то благополучно дожил свой век.

— Я услышал об этом еще в Нюрнберге. Однажды во время прогулки в саду нашей резиденции я осмелился первым заговорить с Романом Андреевичем Руденко, чего никогда раньше не делал. Но уж очень хотелось узнать, что он думает об этих слухах. Я сказал: «Говорят, что Гитлер прячется на Тибете...».
Роман Андреевич ответил уверенно. Дословно не передам, но суть такая: советское правительство располагает точными сведениями о том, что Гитлер отравился, его труп опознан. Причем Руденко сказал не «покончил с собой», а именно «отравился». Думаю, кто-кто, а он знал это точно.
Относительно Гитлера есть показания начальника его личной охраны Ганса Раттенхубера, которые он дал 20 мая 1945 года в Москве. В своей книге я привел этот документ:
«Гитлеру до последнего дня ежедневно делали впрыскивания для поддержания энергии, а также для предотвращения внезапного удара. Впрыскивания производились так часто, что профессор Морелль вообще не отходил от него.
Если после покушения у него дрожала правая рука, то вскоре это перенеслось также и на левую руку, а в последние месяцы он уже заметно волочил левую ногу. Тогда он совсем перестал выходить на воздух.
Все это привело к тому, что он сильно опух, поседел и постарел, а в последние дни ставки он все больше дрожал и при каждом взрыве снарядов, выскакивая из комнаты, спрашивал: «Что случилось?!»...
29 апреля явилось поистине роковым днем!.. Часов около 10 вечера Гитлер вызвал меня к себе в комнату и поручил к 10 часам собрать у него в приемной руководящих сотрудников ставки и его близких... Он вышел к нам и сказал буквально следующее: «Я решил уйти из жизни. Благодарю вас за добросовестную честную службу. Постарайтесь вместе с войсками вырваться из Берлина. Я остаюсь здесь»...
Наступило 30 апреля... Примерно часа в три-четыре дня, зайдя опять в приемную Гитлера, я почувствовал сильный запах горького миндаля. Мой заместитель Хегель с волнением сказал, что фюрер только что покончил с собой... Ко мне подошел Линге (Хайнц Линге — оберштурмбаннфюрер СС, слуга Гитлера. - Авт.), он подтвердил известие о смерти Гитлера...
Линге быстро ушел в комнату Гитлера и вернулся оттуда с пистолетом «Вальтер», который положил передо мной на столе... Гитлер, видимо, усомнившись в действии яда, в связи с многочисленными впрыскиваниями, которые на протяжении длительного времени ему ежедневно производились, приказал Линге, чтоб тот пристрелил его после того, как он примет яд. Линге стрелял в Гитлера».
Есть еще секретное письмо уполномоченного НКВД СССР по Группе советских оккупационных войск в Германии Ивана Александровича Серова народному комиссару внутренних дел СССР Лаврентию Павловичу Берии, датированное 21 мая 1945 года.
Серов приложил к письму акты судебно-медицинского исследования и опознания предполагаемых трупов Гитлера, Геббельса, а также протоколы допросов их приближенных и фотодокументы. Врач и медсестра фюрера
начертили расположение его вставных зубов. Их показания подтвердила судмедэкспертиза.

«ВСЕМ ХОТЕЛОСЬ СФОТОГРАФИРОВАТЬСЯ НА ТРИБУНЕ, ГДЕ КОГДА-ТО СТОЯЛ ГИТЛЕР»

— Перед отправкой в Нюрнберг вас как-то напутствовали?

— Предупреждали о бдительности в логове врага. Пошили новую форму. В Нюрнберг повезли на машине в сопровождении офицера, думаю, из СМЕРШа. По дороге попадались колонны американских военных. Кто-то из них на обочине устраивал ланч. И ни одного часового. Позже, когда мы ездили на процесс, регулярно проезжали мимо большого американского танкового парка. Его охранял один негр, хотя город кишел недобитыми эсэсовцами.

— Американцы были настолько беспечны?

— Выглядело так. Однажды стало известно, что пленные эсэсовцы из дивизии «Эдельвейс» вынашивают планы проникнуть во Дворец юстиции, чтобы освободить подсудимых и взять судей в заложники. Им помогала молодая немка. При содействии американского офицера она получила фальшивый пропуск в зал заседаний Трибунала. Ее целью было изучить расположение участников процесса, определить количество охранников.
После того как заговор раскрыли, охрану Дворца юстиции усилили танками. Если до этого нас сопровождал один «виллис» с американскими автоматчиками, то потом — два: один впереди, другой позади.

— Нюрнберг находился в зоне оккупации американцев. Они чувствовали себя хозяевами положения?

— На проведении процесса в Нюрнберге настаивала американская сторона. А советская хотела, чтобы он прошел в ее зоне оккупации в восточном Берлине. Но американцы заявили, что, если их предложение не примут, они откажутся финансировать процесс. В противном случае оплатят все необходимые воздушные и железнодорожные перевозки, телефонную связь, почтовые услуги, лечение и питание участников процесса, их безопасность, организуют для верующих богослужения. У Советского Союза таких огромных средств не было.

— В общем, американцы сделали предложение, от которого было трудно отказаться. А не было соблазна чуточку злоупотребить американской щедростью?

— Что касается еды, то я не был гурманом и меня все устраивало. Хотя первое время, пока не привык, не хватало хлеба. Его резали такими тонкими ломтиками, что через них можно было читать. Но добавки никогда не просил. Еженедельно всех снабжали зубной пастой, мылом, ручками, сигаретами.
Французские и английские участники процесса привезли с собой своих родственников. Да американцев не проведешь. После окончания процесса они всем выставили счета за питание.
Я считаю, что Нюрнберг был выбран правильно не только из соображений американского обеспечения. Он был местом зарождения нацизма. Здесь под музыку Вагнера проходили все сборища нацистской партии, и на нюрнбергском стадионе Гитлер провозгласил тысячелетие своего рейха.
А в 45-м и 46-м годах стадион стоял пустой. На него заглядывали только редкие туристы и мы, участники процесса. Всем хотелось сфотографироваться на трибуне, где когда-то стоял Гитлер. Я тоже сфотографировался.

— Можете показать снимки?

— Несколько лет хранил. Пока в конце 40-х Сталин не развернул кампанию по борьбе с космополитизмом. Я тогда учился в Ивановском военно-политическом училище. Был отличником, парторгом роты, знаменосцем училища. Вдруг меня вызвали к начальнику полковнику Ефанову. Пришел. Смотрю: кроме него, сидят начальник политотдела, начальник учебного отдела и офицер СМЕРШа. Стали расспрашивать о Нюрнберге. Потом говорят: «У нас есть сведения, что вы восхищались тем, как хорошо американцы кормили вас». Не знаю, чем бы все закончилось, но выручил начальник училища. Подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал: «Я не сомневаюсь в том, что ты настоящий коммунист».
Но кампанию по борьбе с космополитизмом в училище, конечно, сразу подхватили. Когда в моду вошла басня Михалкова со словами «... а сало русское едят», я сжег все фотографии из Нюрнберга. Оставил только пропуск в зал судебных заседаний.
Зато, когда в прошлом году я с женой побывал в Нюрнберге по приглашению обербургомистра города Ульриха Мали, сфотографировался на трибуне стадиона, где Гитлер принимал парады.

«УКАЗАНИЯ НАЧАЛЬСТВА ПОДЛЕЖАТ ИСПОЛНЕНИЮ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ НЕИСПОЛНИМЫ»

— А когда вы узнали, что будете охранять главного советского обвинителя Руденко?

— В Нюрнберге меня вызвал товарищ с армейской выправкой, но в штатском. Он сказал: «За жизнь человека, которого вам поручено охранять, отвечаете головой. Одна ошибка, и службе конец. Как у сапера».

— Судя по всему, вам удалось не подорваться.

— Однажды был на грани. На приеме у американской делегации ко мне подошла какая-то леди, возможно, переводчица, стала расспрашивать, откуда я родом, не скучаю ли по дому. Минут пять-семь мы поговорили, а на следующий день меня вызвали «куда надо». К счастью, обошлось без оргвыводов.

— Руденко был суровым начальником?

— Роману Андреевичу было тогда лет 40. Выглядел очень солидно, с первого взгляда внушал уважение. Я знал, что тогда он занимал пост прокурора УССР. Ко мне относился по-отечески. В хорошем настроении мог пошутить. Запомнилось: «Указания начальства подлежат исполнению, даже если они неисполнимы». Бывало, после приема в иностранной миссии мы приезжали поздно вечером, и Роман Андреевич просил кого-нибудь из своих помощников позаботиться обо мне. Говорил: «Мы отдыхали, а он работал». Был предупредителен. Например, если ему хотелось выйти из кабинета подышать воздухом, спрашивал меня: «Вам не хочется прогуляться?», хотя я и так был обязан сопровождать его.
Как-то приехала к нему жена. Стройная, миловидная и, что называется, рожденная быть женщиной. Во время застолья пела украинские песни. Все аплодировали, а я, наверное, горячее всех. Вспоминал родные места.
Но при всей доброжелательности ко мне Роман Андреевич всегда сохранял дистанцию. Я принимал это как должное. Так же Руденко относился и ко второму своему телохранителю. Мы оба были в звании сержанта, только я был настоящим, а мой напарник — капитаном «компетентных органов». Правда, я об этом узнал после окончания процесса.

— Конспирация?

— Дело в том, что была еще одна причина, по которой американцы не хотели проводить процесс в советской зоне оккупации. Они боялись наших спецслужб. Поэтому разрешили приехать строго определенному количеству офицеров. Но наши сделали просто: обмундировали их в солдатскую форму и снабдили соответствующими документами.
Эти люди писали донесения в Москву обо всех деталях процесса. Мне в руки попали протоколы специально созданной в Москве правительственной комиссии для руководства советской делегацией в Нюрнберге. Работу комиссии в соответствии с указаниями Сталина контролировал нарком иностранных дел Молотов через Вышинского, в тот момент занимавшего пост его зама. Эта комиссия разработала перечень документов, нежелательных для оглашения в суде. Среди них пакт 1939 года, документы об отношениях Сталина и Гитлера, о поездке Молотова в Берлин и министра иностранных дел гитлеровской Германии Риббентропа в Москву и многое другое.
Когда после окончания процесса мы выехали из Нюрнберга и сделали привал на обочине, мой напарник вышел из другой машины, и вдруг я увидел, что на нем офицерская форма. Видно, он переоделся в машине, не мог дождаться, когда, наконец, снова наденет капитанские погоны.

«ЧАСОВОЙ СПРОСИЛ У РОБЕРТА ЛЕЯ, ПОЧЕМУ ТОТ НЕ СПИТ. ЛЕЙ ОТВЕТИЛ, ЧТО СПАТЬ ЕМУ НЕ ДАЮТ МИЛЛИОНЫ УБИТЫХ»

— Как выглядел Нюрнберг после войны?

— Несколько массированных налетов американской авиации превратили город, особенно центр, в руины. Всюду груды битых кирпичей, покореженных металлических конструкций. Но остался почти невредимым комплекс зданий на улице Фюртштрассе. Среди них — массивный четырехэтажный Дворец юстиции. Здесь и проходил процесс.
Советской делегации отвели помещение на втором этаже. Зал судебных заседаний находился на третьем. В нем соорудили балкон для посетителей, но этого было явно недостаточно. Поэтому места распределяло специально созданное бюро.
Чередуясь, на процессе побывали 60 тысяч человек.
Окна в зале завесили тяжелыми портьерами, внутри постоянно горел искусственный свет. Притягивал взгляд барельеф, изображавший Адама и Еву. Одна из дубовых панелей, которыми были отделаны стены, отодвигалась, и за ней оказывалась дверь в лифт. Из него в зал и вводили подсудимых. К лифту их доставляли по подземному переходу, специально прорытому американцами из тюрьмы, которая находилась во дворе Дворца юстиции. Это исключало возможность побегов.
В зале подсудимые появлялись в таком порядке: впереди солдат охраны с рукой на пистолете, за ним рейсхмаршал и министр авиации Третьего рейха Геринг, снова — солдат, за ним — заместитель Гитлера по партии, рейхсминистр без портфеля Гесс и так далее.
Подсудимые всегда сидели на определенных местах. Над ними возвышались американские солдаты в белых касках и ремнях. Если кто-то из подсудимых засыпал, солдат дотрагивался до него палкой — не спать!

— Каким было первое впечатление от главарей Третьего рейха?

— Я удивился: в лицах никакого зверства. Вначале, да и потом, трудно было совместить то, что преступники внешне ничем не отличались от обычных людей, а документы, снимки, кадры кинохроники и свидетельства очевидцев говорили, что подсудимые — настоящие нелюди. Это подтверждали и страшная гибель моих родных, и то, что я своими глазами видел, когда участвовал в освобождении узников лагеря смерти Майданека.

— Что вы там видели?

— Костры из человеческих тел. Очевидно, крематорий не справлялся с нагрузкой, вот их и разложили по всему лагерю — трупы и дрова вперемешку. Мои сапоги побелели от пепла, и я их долго не мог отмыть. В Майданеке, по официальным данным, было уничтожено полтора миллиона человек.

— Кто-то из живых попался на глаза?

— Я со своими разведчиками ворвался туда первым. Мы застали несколько десятков уцелевших. Они рассказали, что этим пеплом немецкая обслуга лагеря удобряла почву, на которой выращивали овощи. За крематорием нам показали ров длиной метров 30, шириной около двух метров и такой же глубины. В него клали живых заключенных и расстреливали в затылок. Сверху укладывали новую партию и снова расстреливали. Ров был полон доверху и слегка присыпан землей.
В зале суда показывали хроникальный фильм, снятый нашими операторами, среди них был Роман Кармен. Все присутствующие смотрели стоя. Даже нацисты встали. Ганс Франк, генерал-губернатор Польши, возмутился: мол, это неслыханный позор. Он и многие другие делали вид, будто ничего не знали о том, что творится в концлагерях.

— В каких условиях содержали подсудимых во время Нюрнбергского процесса?

— Условия были намного гуманнее, чем те, которые фашисты создали миллионам людей в концлагерях и гестаповских тюрьмах. Главных нацистов, как я уже говорил, разместили в двухэтажном здании во дворе Дворца юстиции. Например, Геринг, обвиняемый № 1, занимал камеру № 5. Как и все остальные, она была размером два метра на четыре и два в высоту.
В камерах были небольшие окна с прозрачным пластиком вместо стекол. Свет в камеры подавался снаружи, что исключало самоубийство током. В мебельный «гарнитур» входили койка с волосяным матрацем, стул и прикрепленный к полу стол. Заключенным разрешалось иметь бумагу, карандаши, семейные фотоснимки, табак и туалетные принадлежности. Из тюремной библиотеки приносили книги. Очки выдавали только на день, к ночи забирали. Когда заключенные ложились спать, голова и руки должны были находиться над одеялом.
Каждое утро пленный немецкий солдат передавал господам фельдмаршалам и генералам метлы, и они сами подметали свои камеры. Другой военнопленный брил их по утрам безопасной бритвой. Днем полагалась прогулка в тюремном дворе, еженедельно — баня.
На судебных заседаниях военные сидели в мундирах, но без знаков различия. Перед началом заседаний гражданским выдавали костюмы и галстуки, а по возвращении в камеру отбирали, и им приходилось переодеваться в тюремную робу.

— А как подсудимые себя вели?

— Жаловались, что их содержат не так, как подобает высокопоставленным военнопленным. На это им отвечали, что они не военнопленные, а уголовные преступники и условия их содержания соответствуют их нынешнему статусу. А главный обвинитель от США Роберт Джексон, имея в виду также предоставленное обвиняемым право защищаться с помощью своих свидетелей и адвокатов, сказал: «Такую счастливую возможность эти люди, когда они были у власти, редко предоставляли даже своим соотечественникам».

— Как могло получиться, что при тех строгостях, которые существовали в нюрнбергской тюрьме, до судебных заседаний дожили не все заключенные? Я говорю о Роберте Лее, главе Германского трудового фронта, создавшем из рабочих фашистские штурмовые отряды.

— В этом случае, я думаю, недоглядели. Перед началом судебных слушаний всем подсудимым раздали обвинительные заключения. Генерал Лей прочитал свое и весь день ходил по камере из угла в угол. Тюремный психиатр записал, что его глаза «имеют безумное выражение»...

— Может, это был абстинентный синдром? Лей ведь страдал алкоголизмом.

— Говорили еще, что тюрьма — единственное место, где его увидели трезвым. Протрезвев, он наконец осознал масштаб злодеяний.
25 октября 1945 года часовой подошел к глазку его камеры и спросил, почему он не спит. Лей ответил, что спать ему не дают миллионы убитых. Часовой ушел, а когда вернулся и снова посмотрел в глазок, увидел скрюченную фигуру Лея над унитазом. Тот перекинул веревку, связанную из обрывков полотенца, через канализационную трубу и повесился.
В посмертной записке Лей написал, что больше не в силах выносить стыда. А в завещании немецкому народу писал: «Мы, немцы, должны иметь силу отречься от антисемитизма. Мы должны объявить юношеству, что это было ошибкой».
Геринг, узнав о его самоубийстве, с презрением сказал, что на процессе Лей мог всех их опозорить. И сострил: «Хорошо, что Лей мертв. Все равно ведь он мертвецки пил». А администрация тюрьмы сделала выводы: если раньше один часовой полагался на четыре камеры, то с этого дня охрану выставили у каждой двери.

«ПО ПРИБЫТИИ В НЮРНБЕРГСКУЮ ТЮРЬМУ ГЕРИНГ ПОТЕРЯЛ 37 КИЛОГРАММОВ И СТАЛ ВЕСИТЬ ВСЕГО 90»

— Хотя Геринг зло иронизировал над алкоголиком Леем, он и сам любил выпить.

— Хуже, рейхсмаршал был наркоманом. Начальник тюрьмы полковник Эндрюс рассказывал, что при определении в тюрьму у Геринга отобрали целый чемодан с наркотиками. Зато ему разрешили приносить в зал заседаний одеяло, потому что скамья казалась ему слишком жесткой.

— Возможно, его беспокоило ранение в пах, которое он получил во время «пивного путча»?

— Кстати, когда во время этого путча Геринг валялся на мостовой, корчась от боли и истекая кровью, его подобрала еврейская семья и отвезла к знакомому профессору-медику. Придя к власти и занимаясь вместе с Гитлером «окончательным решением еврейского вопроса», он вспомнил о своих спасителях и помог им эмигрировать. Эта история, рассказанная на процессе, должна была смягчить судей.
Была и другая, уже не столь благообразная. Герингу донесли, что отец его заместителя Мильха был евреем. Сначала Геринг сказал: «В моем штабе я сам решаю, кто еврей, а кто нет». Но потом мать Мильха уговорили выдумать, будто во время замужества она вступила в тайную связь с неким чистокровным немецким бароном, и заместитель Геринга был якобы его сыном. Герингу эта инсинуация показалась забавной, он изрек: «Если уж мы забираем у Мильха настоящего отца, пусть взамен получит аристократа».
Два этих случая, конечно, не перевесили чашу с миллионами других, направленных на геноцид еврейского народа. Они были подтверждены в суде неопровержимыми документами и свидетельствами.
Во время судебных допросов Геринг не расставался с куском картона, на котором написал для себя команды: «Говорить медленнее, делать паузы» — с одной стороны, с другой — «Спокойно, держаться на уровне». Первым допрашивал его американский обвинитель Роберт Джексон. Геринг держался очень нагло. В досаде Джексон даже бросил свою папку на стол и отказался продолжать допрос.
Но тут в дело вступил Руденко. Он полностью разбил заявления о том, что план «Барбаросса» был продиктован необходимостью превентивно напасть на СССР, который якобы планировал захват Германии. Один американский журналист образно написал, что Руденко «расстрелял» Геринга. Читатели поняли выражение буквально, и газете пришлось давать опровержение. Написали, что Руденко не стрелял, а Геринга сразил сердечный приступ. Это соответствовало действительности.

— Это же Герингу принадлежит лозунг: «Пушки вместо масла!».

— Сам-то он катался как сыр в масле. Со всего мира свозил награбленные сокровища и антиквариат в свое поместье «Каринхолле» с золотой и серебряной гостиными, элитными скакунами в конюшнях и клетками со львами. По своему замку рейхсмаршал ходил в халате из зеленого панбархата, расшитого золотом, подпоясанный золотым поясом с кистями. На его толстых пальцах блестели платиновые и золотые перстни с изумрудами — в тон халату.
Когда 9 мая Геринг сдался на милость американцев, они приняли его чуть ли не с распростертыми объятиями. На вечеринке с шампанским уже бывший министр авиации Третьего рейха играл на своем аккордеоне. Но тут вмешался генерал Эйзенхауэр. Геринга арестовали и отняли награды, увесистый золотой маршальский жезл, золотые погоны и массивный золотой перстень с бриллиантами.

«ГЕСС СИМУЛИРОВАЛ ПОТЕРЮ ПАМЯТИ, НЕ УЗНАВАЯ СВИДЕТЕЛЕЙ, НО В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ СМЕНИЛ ТАКТИКУ»

— И куда это все подевалось?

— Знаю, что жезл находится в Музее армии США в Вашингтоне. А вот перстень «затерялся».
По прибытии в Нюрнбергскую тюрьму Геринга взвесили. Оказалось, что он потерял 37 килограммов и стал весить всего 90.

— Очень неважно было со здоровьем у заместителя Гитлера по партии, рейхсминистра без портфеля Рудольфа Гесса. Он ведь лечился у психиатров.

— Гесс симулировал потерю памяти. Не узнавал свидетелей, в том числе Геринга, прикладывал наушники к носу или засовывал их в подмышки. За ходом судебных заседаний не следил, вместо этого читал детективные романы. Чтобы ответить на вопрос, вменяем ли Гесс, из разных стран в Нюрнберг съехалась профессура на консилиум. Однажды провели такой эксперимент: Гесса ввели в темный зал, где в то время на экране показывали нацистский документальный фильм с его участием. Посредине фильма на него неожиданно направили яркий световой луч. Оказалось, что он сидит, совершенно безучастный ко всему происходящему.
Частичное расстройство психики Гесса связывали с провалом его «английской миссии». Он намеревался предложить британскому правительству совместно участвовать в войне против СССР, для чего 10 мая 1941 года сел за штурвал самолета и спрыгнул с парашютом над Шотландией. Взбешенный Гитлер приказал Геббельсу объявить Гесса сумасшедшим, а Черчилль распорядился заключить его в Тауэр. Оттуда 6 октября 1945 года его прямиком переправили в Нюрнберг.
В своем заключении медицинские светила не исключали симуляцию со стороны подсудимого: «...у Гесса имеется сознательное преувеличение потери памяти и стремление использовать это, чтобы избежать допросов». По рекомендации английских врачей, которые лечили Гесса в Тауэре, ему предложили пройти лечение для восстановления памяти, но он отказался.

— Без памяти бывает легче жить...

— Но в какой-то момент Гесс сменил тактику и выступил с сенсационным заявлением: «С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда». Надел наушники и стал отвечать на все вопросы.

— И почему же «немой» заговорил?

— Об этом мало кто знает. Советский психиатр профессор Краснушкин обследовал его и сказал: «Господин Гесс, вы сейчас молчите и симулируете ретроградную амнезию. Но ведь вы не больны. Молчать длительное время здоровый человек не может. Наступит момент, и вы обязательно заговорите. Тогда вас понесет так, что вы не сможете остановиться. В результате наговорите такого, что может вам очень навредить и о чем будете жалеть. Как специалист советую прекратить эти маневры».
В конце концов, разве Гитлер не был психопатом и преступником одновременно? В списке обвиняемых Гесса поместили под номером два, сразу после Геринга.

«САДИЗМ — ОДНА ИЗ ХАРАКТЕРНЫХ ЧЕРТ НАЦИЗМА»

— А кто персонально ответил за угон молодежи из оккупированных стран на принудительные работы в Германию?

— Гитлер поручил это Фрицу Заукелю. В 1943 году тот лично посетил Ровно, Киев, Днепропетровск, Запорожье, Симферополь, Минск, Ригу, а затем Прагу, Краков и снова Киев, Запорожье, Мелитополь. Угоняли рабов также из Бельгии, Нидерландов, Норвегии, Франции и других государств. На молодежь охотились на улицах и даже в церквях. На Нюрнбергском Трибунале озвучили цифру угнанных — 10 миллионов человек, не считая умерших в пути от недоедания и болезней. В ответ Заукель ударился в патетику: «Заклинаю вас, господа судьи! Я никогда не имел в мыслях превращать свободных людей в рабов... Я происхожу из совершенно другой среды, нежели лица, сидящие со мной на скамье подсудимых».

— Заукель отмежевывался, очевидно, и от второго Рудольфа Гесса (иногда его фамилию пишут как Хесс), коменданта лагеря Освенцим?

— Этот Хесс сослался на начальника Главного управления имперской безопасности Гейдриха и его преемника на этом посту Кальтенбруннера, которые отдавали приказы о массовом направлении людей в концлагеря и их казнях. Гейдрих был убит в Праге в июне 1942 года. Кальтенбруннер, сидевший в Нюрнберге на скамье подсудимых, упорно отрицал все обвинения. Роман Андреевич Руденко предъявил ему показания Иоганна Кондутора, бывшего заключенного Маутхаузена: «Кальтенбруннер со смехом вошел в газовую камеру, затем людей привели из барака на казнь, и потом были продемонстрированы все три вида казни — повешение, расстрел в затылок и отравление газом».
Одна из пяти эйнзацгрупп, созданных Гейдрихом и перешедших по наследству Кальтенбруннеру, дислоцировалась в Киеве. Это ее руками овраги в Бабьем Яру были устланы трупами расстрелянных и заживо погребенных. Садизм — одна из характерных черт нацизма.

— Психиатры не нашли у главных нацистов отклонений, которые объяснили бы их зверства во время войны. Но удивления достойно, сколько явных и тайных пороков было у нюрнбергских подсудимых.

— Я думаю, это закономерно. Финансовый магнат гитлеровской Германии Гельмар Шахт сказал на суде, что нацистскую верхушку отличали пошлость и примитивизм, и назвал пьянство органически присущим нацистской идеологии. По его словам, алкоголизм был бегством от совести.
Но даже чудовища, сидевшие на скамье подсудимых, воротили нос от Юлиуса Штрейхера, издателя фашистской газеты «Дер Штюрмер», который был педофилом.
Роман Андреевич Руденко обвинил Штрейхера в растлении немецкой молодежи: «Штрейхер должен нести ответственность за то, что морально изуродованная им гитлерюгенд использовала в качестве мишеней еврейских детей, взятых из львовского гетто». Немецкими детишками занимался еще один мерзавец — Бальдур Ширах. Английская писательница Ребекка Уэст написала, что своим жалким видом он напомнил ей услужливую гувернантку, а не руководителя гитлерюгенда.

— В последнее время появилось немало разоблачений владельцев знаменитых ныне брендов, которые сделали состояние на сотрудничестве с фашистами. Оказывается, Хьюго Босс был членом НСДАП и шил коричневые рубашки для «коричневой чумы». Уличен в членстве в профашистских и пронацистских организациях основатель фирмы IKEA миллиардер Ингвар Кампрад. Для тайного агента СС Коко Шанель руководитель военной разведки Третьего рейха Вальтер Шелленберг придумал кличку Модная Шляпка. Одним из главных спонсоров Гитлера был сталелитейный магнат Густав Крупп. Почему он и другие наци-промышленники ушли от возмездия?

— Густав Крупп дал нацистам 12 миллионов марок. Гитлер наградил его золотым значком нацистской партии, нагрудной эмблемой в виде имперского орла с надписью: «Фюрер германской экономики», двумя крестами «За военные заслуги» и почетным званием «Пионер труда». Не отставал от папаши Крупп-младший Альфред. По данным Трибунала, на Круппов трудились около 20 тысяч военнопленных и 60 тысяч рабов, согнанных из оккупированных стран. Альфред с 1933 года служил офицером СС, у него было семь высоких постов в имперской и партийной иерархии, он имел право доступа к Гитлеру в любое время.
Трибунал предъявил Густаву Круппу обвинение, но после автокатастрофы, в которую тот попал еще в феврале 1944 года, сталелитейного магната разбил паралич, началось разрушение мозга, он не узнавал даже родных. Так что о привлечении его к суду не могло быть и речи.
Предполагалось, что Альфред Крупп предстанет на суде против руководителей военной промышленности Германии. Но тогда всплыли бы их связи с промышленниками из западных стран-победительниц, так что идея такого процесса им не улыбалась, и процесс не состоялся.

«НЕВОЗВРАЩЕНЦЫ» НАПАЛИ НА НАШИХ, ИЗБИЛИ ИХ, ПОСЛЕ ЭТОГО НАМ ЗАПРЕТИЛИ ХОДИТЬ В ГОРОД ПО ОДНОМУ»

— Как вы объясняете тот факт, что трое подсудимых: Папен, Фриче и Шахт — были оправданы? Хотя, например, в отношении главного финансиста Третьего рейха Гельмара Шахта в обвинительном заключении записано, что он «играл выдающуюся роль в подготовке к осуществлению преступных планов фашистского заговора». Где же логика?

— Можно сказать, что это один из парадоксов Нюрнбергского процесса. Колебаниям судей способствовало, наверное, то, что на фоне жутких злодеяний одних главных нацистов поведение других казалось менее ужасным.
Папен, например, поначалу очень критиковал нацистов, но позже служил им верой и правдой. Был послом в Австрии — и содействовал аншлюсу. Был послом в Турции — и прилагал усилия, чтобы не допустить ее присоединения к антигитлеровской коалиции. Агенты советской разведки пытались организовать на него покушение, но неудачно.
Через год после окончания Нюрнбергского процесса на другом суде Папена все же приговорили к восьми годам заключения. Выйдя на свободу, он прожил еще с полтора десятка лет и скончался в своей постели.
Радиожурналист Ганс Фриче был рупором Геббельса. Он сдался Красной Армии, когда она вошла в Берлин. Как и Папен, был снова арестован и приговорен к девяти годам тюрьмы. Его выпустили из-за тяжелой болезни, от которой он и скончался.
Из этой троицы Гельмар Шахт — особая фигура. У него была репутация финансового гения. Шахту, который до войны служил президентом Рейхсбанка, понравилась книга «Майн кампф», и он сделал на Гитлера ставку. Сумел привлечь инвестиции в дело нацистов, организовал обращение промышленных воротил Германии к рейхспрезиденту Гинденбургу с требованием назначить Гитлера рейхсканцлером.

— Иначе говоря, не будь Шахта и таких, как он, не было бы и Гитлера со всеми вытекающими последствиями...

— Возможно. Обвинитель от США Джексон предъявил Трибуналу поздравление, которое Шахт направил Гитлеру по случаю его юбилея. Финансист съязвил: «Я хотел бы знать, где тот человек, который в день рождения главы государства осмелился бы сказать что-нибудь иное?».
Гитлер не остался в долгу и сделал ушлого финансиста одновременно министром экономики и главой имперского банка. Но буквально на взлете у Шахта случилась неприятность: начался конфликт с Герингом, и в результате он был понижен до министра без портфеля. Но при этом Гитлер продолжал выплачивать ему 50 тысяч марок в год. Когда во время допроса Джексон напомнил ему об этом, Шахт усмехнулся: «Я надеюсь, что и после окончания процесса получу свою пенсию. В противном случае на что же я буду жить?».
В разгар Сталинградской битвы он послал Гитлеру письмо, в котором предсказал поражение Германии в войне. Соответственно был уволен, чем привлек внимание заговорщиков, которые планировали убийство Гитлера. Они прочили Шахта в министры экономики после своей победы. Заговор был раскрыт, и того отправили за решетку. Шахт хлебал баланду в Равенсбрюке, Флоссенбурге и Дахау.
Думаю, оправдали его во многом благодаря тому, что в 30-е годы он привлек в поддержку нацистов полтора миллиарда долларов корпораций США. В 1971 году на свет всплыла записка, посланная Роберту Джексону американским управлением стратегических служб. В записке предлагалось склонить Шахта к показаниям против Геринга, а взамен гарантировать ему оправдательный приговор. Что и было сделано вопреки протестам советской стороны.
Правда, вскоре Гельмара Шахта снова арестовали. Теперь уже суд ФРГ приговорил его к восьмилетнему заключению. Но затем приговор был смягчен, а в 1948 году его снова объявили невиновным. Шахт прожил на свободе долгую жизнь. В 70-летнем возрасте у главного финансиста Третьего рейха родились две дочки.
Когда в последний день процесса Шахту, Папену и Фриче объявили, что они свободны, все трое не побежали вон без оглядки, а попросились переночевать в своих камерах. Они опасались, что люди на улицах устроят им самосуд. И действительно, улицы Нюрнберга бурлили, недовольные оправдательным приговором окружили здание суда, охране пришлось блокировать все входы и выходы. Только на следующий вечер Шахта, Папена и Фриче вывезли из тюрьмы на трех грузовиках, мчавшихся на бешеной скорости.

— Нюрнбергский процесс длился 10 месяцев и 10 дней. Вы находились там безвыездно, но не все же время работали. Иногда, наверное, отдыхали?

— Бывало, Роман Андреевич выезжал на охоту. Частенько возвращался с дичью. Я не охотился, а исполнял свои служебные обязанности — охранял его.
Однажды несколько ребят из нашей делегации отправились за город отдохнуть на природе и наткнулись на «невозвращенцев». Это были бывшие советские, которые сотрудничали с гитлеровцами и, когда те отступали, вместе с ними бежали. Оказалось, что в окрестностях Нюрнберга несколько таких поселений. «Невозвращенцы» напали на наших, избили их. После этого нам запретили ходить в город по одному, а на природу уже никто не выезжал.

«РУССКУЮ СЕКЦИЮ АМЕРИКАНСКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ ВОЗГЛАВЛЯЛА КНЯГИНЯ ТРУБЕЦКАЯ, ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ДЕЛЕГАЦИИ БЫЛ ЛЕВ ТОЛСТОЙ — ВНУЧАТЫЙ ПЛЕМЯННИК ПИСАТЕЛЯ»

— Кто из участников судебного процесса (не говорю о подсудимых) произвел на вас самое большое впечатление?

— Меня поражала работа переводчиков-синхронистов. Им пришлось переработать и осмыслить миллионы (без преувеличения) страниц документов, показаний. Все это переводилось на русский, английский, французский, немецкий языки. Причем каждое слово было на вес золота.
В переводческом пуле работал Андрэ Каминкер, отец французской кинозвезды Симоны Синьоре. Даже при его предыдущем опыте в Лиге Наций он говорил, что работа в Нюрнберге выше человеческих сил. Ведь оперировать приходилось самой разнообразной терминологией — от политики, дипломатии, права до медицины и военной техники. И все это в крайне нервозной обстановке. При этом американская группа переводчиков, например, состояла из 600 человек, а наша — всего из 40-ка.

— Наверное, среди западных переводчиков были русские эмигранты, дворяне, свободно владевшие несколькими языками?

— Совершенно верно. Во французской делегации был Лев Толстой — внучатый племянник великого писателя. Русскую секцию американских переводчиков возглавляла княгиня Татьяна Трубецкая. Мы им и их коллегам показали документальный фильм о злодеяниях фашистов на советской земле. Невозможно пересказать, как они были взволнованы. Потом бескорыстно приходили на помощь нашим переводчикам, если те испытывали какие-то затруднения. Но все равно наши выкладывались, как никто. После целого дня работы в зале они отправлялись не на отдых, а за письменный стол — переводить документы и стенограммы. Работали по 15-16 часов в сутки. Переводчица Наталья Лебедева вспоминала, что когда вернулась домой — кожа да кости, родные в ужасе воскликнули: «Ты где была — в Нюрнберге или в Освенциме?!».

— Не только переводить, но и просто почти год заслушивать показания свидетелей и документы о зверских убийствах миллионов людей — это, конечно, не для слабонервных.

— Меня не покидало ощущение, что все эти миллионы тоже присутствуют в зале. Одной из наивысших точек напряжения было оглашение приговора. Документ оказался настолько объемным, что судьи читали его по очереди.
Обоснование персональных обвинений каждому подсудимому объявляли отдельно. Их по одному вызывали на кафедру перед членами Трибунала. Геринг шел первым. Он услышал: «Его вина уникальна по своей чудовищности. В материалах дела не нашлось никаких оправданий для этого человека». Вернулся на свое место с отсутствующим выражением лица. Второй раз его вызвали, чтобы объявить смертный приговор через повешение. Он выслушал и вышел из зала.
Запомнилось, что после этого Риббентроп, Йодль (начальник штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта, который подписал Акт капитуляции Германии. - Авт.) и Розенберг (имперский министр по делам оккупированных территорий. - Авт.) едва держались на ногах, и охранники с двух сторон поддерживали их под руки.
К смертной казни были приговорены 12 подсудимых (один — Мартин Борман — заочно), трое — к пожизненному тюремному заключению, четверо — к различным срокам лишения свободы.

— Судьи были едины в этом решении?

— Не во всем. Член Трибунала от СССР генерал Никитченко написал «Особое мнение». Он был, в частности, не согласен с оправданием Шахта, Папена и Фриче и с пожизненным тюремным заключением Рудольфа Гесса, которого, по мнению Никитченко, следовало казнить.
Осужденные подали просьбы о помиловании, но они были отклонены. Геринг, Йодль и Кейтель ходатайствовали о замене повешения расстрелом. Им тоже отказали. Оставался последний акт этого действа — казнь.

«ГЕРИНГ ОСТАВИЛ ЗАПИСКУ, В КОТОРОЙ ОБЪЯСНИЛ, ЧТО ПРЯТАЛ АМПУЛУ С ЯДОМ В БАНОЧКЕ С КРЕМОМ ДЛЯ ЛИЦА»

— И тут снова возникает недоумение: как при чрезвычайных мерах, предпринятых для охраны осужденных, Герингу удалось избежать повешения?

— Да, все это выглядело странно. 15 октября 1946 года в 22 часа, когда подсудимые еще не знали судьбу своих ходатайств, немецкий врач Пфлюкер обошел камеры приговоренных к смерти. Он мог предложить им снотворное, если они пожелают. Предполагалось, что они не должны догадываться о своем ближайшем будущем. Тем не менее, как вспоминал Пфлюкер, Геринг спросил его: «Вы придете посмотреть, как я умираю?».
Через 50 минут Геринг был найден в своей камере мертвым — смерть наступила от цианистого калия. Он оставил записку на имя начальника тюрьмы полковника Эндрюса, в которой объяснял, что прятал ампулу в баночке с кремом для лица, и просил никого не винить в том, что ему удалось покончить с собой.

— А была еще версия, будто Геринг не отравился, а его отравили.

— Говорили также, что американская разведка Геринга не отравила, а усыпила, чтобы впоследствии использовать его. Тело же подменили двойником. Но я считаю, все это беспочвенные версии. Перед тем как класть в гробы нюрнбергских покойников, в том числе и Геринга, их всех идентифицировали несколько официальных представителей от каждой страны, принимавшей участие в Трибунале и наблюдавшей за казнями.
Приведение приговора в исполнение началось в 1 час 11 минут ночи 16 октября. В гимнастическом зале тюрьмы уже были приготовлены три механизированные виселицы.
Первым вывели Риббентропа. Он был в состоянии прострации. Штрейхер впал в истерику, и его тащили на виселицу силой. Все было кончено в 2 часа 45 минут.

— Я читала, что главный палач сержант американской армии Джон Вуд лично изготовил петлю с 13 узлами.

— Этого я не знаю, но верно то, что к четырехугольным платформам виселиц вели по 13 ступенек. Почему принято, чтобы на эшафот вели именно 13 ступенек, не знаю.


«КАК ПОШУТИЛ СЫН БОРМАНА, ЕГО ОТЦА ВИДЕЛИ ВО ВСЕХ СТРАНАХ, КРОМЕ КИТАЯ»

— Может быть, у Джона Вуда был какой-то перехлест в сторону зловещей символики?

— Во всяком случае, сержант не скрывал, что он — человек без нервов. В интервью американской армейской газете Вуд сказал, что при его профессии иметь нервы — непозволительная роскошь. Но все-таки палаческое дело сопряжено с большим риском. Сержант Вуд погиб в 1950 году при исполнении служебных обязанностей — неудачно провел испытания электрического стула.
Ходят слухи, что он нажил миллион, раздавая кусочки веревки, на которых вешал фашистских преступников. Это неправда.

— Думаете?

— Уверен. Мне рассказывал Аркадий Иосифович Полторак, который был секретарем советской делегации в Нюрнберге, что повешенных положили в гробы вместе с веревками. Гробы сфотографировали и опечатали. Так что никаких веревок никто не выносил.
Вуд подарил мне на память о нашем знакомстве швейцарские часы.

— Так вы были лично знакомы?

— На приеме у американской делегации начальник охраны познакомил меня с сержантом Вудом. Это было еще до казни. Через переводчика мы побеседовали о здоровье и погоде. После этого он снял часы со своей руки...

— ...которой потом приводил приговор в исполнение.

— А у меня не было, чем отдарить. Пришлось снять звездочку с пилотки.

Ко мне приезжали из Киевского музея Великой Отечественной войны 1941-1945 годов и дали понять, что в мои преклонные годы хорошо бы, чтобы эти реликвии хранились у них. Я, конечно, отдал свой пропуск в зал заседаний Трибунала и часы Вуда. Хотя незадолго до этого за пропуск один крутой бизнесмен предлагал мне тысячу долларов, но я ему отказал. И остались мне на память только часы, которыми меня наградил трижды Герой Советского Союза Александр Иванович Покрышкин. На них выгравировано: «Майору Гофману за усердие по службе. Генерал-лейтенант Покрышкин. 12.12.1964 год».

— А это правда, будто мертвого Геринга повесили «для порядка»? Или этот странный слух породил информационный вакуум? На казнь прессу ведь не пустили.

— Никто мертвого Геринга не вешал. Просто его тело перенесли из камеры в спортзал и положили рядом с повешенными. И пресса на казни присутствовала. По два журналиста от СССР, США, Англии и Франции. Не разрешили только снимать на кинокамеру и фотографировать. От Советского Союза у эшафота находились корреспондент ТАСС Борис Афанасьев и фронтовой корреспондент Виктор Темин.
В четыре часа утра на грузовиках гробы вывезли из города. Репортеры, было, решили поехать вслед за колонной, но их отогнали пулеметной очередью.
В обстановке строгой секретности тела кремировали в Мюнхенском крематории. Шел проливной дождь. Пепел вывезли в сельскую местность и там высыпали в дождевой поток, бежавший по придорожной канаве. Я знаю эту версию бесславного конца ближайших гитлеровских приспешников. Хотя в некоторых публикациях приходилось читать, что пепел был развеян самолетами в воздухе. Но как бы там ни было, это уже несущественно.

— Что вы думаете о самом странном подсудимом на Нюрнбергском процессе — Мартине Бормане? Почему его заочно приговорили к смертной казни? Значит ли это, что Трибунал располагал сведениями о том, что Борман жив? В свое время вообще ходили слухи, будто партайгеноссе был советским шпионом в штабе Гитлера.

— Есть свидетельства, что начальник партийной канцелярии НСДАП Мартин Борман 1 мая 1945 года вышел из бункера Гитлера. Но куда отправился, неизвестно. Кстати, он был не единственным из целой армии нацистских убийц, которым удалось непостижимым образом скрыться от правосудия. Будто в воду канули. Может, в прямом смысле слова — многих вывозили в Южную Америку разными видами транспорта, в том числе субмаринами.
На Нюрнбергском процессе личный шофер Гитлера Кемпке рассказал, что группа близких к Гитлеру людей после его смерти пыталась вырваться из окруженного Берлина. Они прятались за впереди идущими танками. За одним — Кемпке, за другим — Борман. Недалеко разорвался снаряд, и больше Бормана он не видел.
Другой свидетель, личный шофер Бормана Якоб Глас, сказал, что незадолго до процесса столкнулся с бывшим шефом на улице Мюнхена. Как пошутил сын Бормана, его отца видели во всех странах мира, кроме Китая.

— Вас отблагодарили за работу в Нюрнберге, наградили?

— Не наградили даже переводчиков, героически выстоявших весь процесс. А обо мне Роман Андреевич Руденко написал командующему 8-й гвардейской армии генералу Чуйкову. В письме он благодарил меня за усердие в службе и просил предоставить мне месячный отпуск. А самая большая награда — быть свидетелем такого исторического события.
После выхода моей книги Ассоциация ветеранов войны США наградила меня медалью «Victory» за «написание правдивой и интересной книги о Нюрнбергском процессе», как сказано в сопроводительном письме.

— Иосиф Давидович, свою книгу вы назвали «Нюрнберг предостерегает». От чего он предостерегает?

— От беспамятства. Анатоль Франс сказал: «Война — преступление, которое не искупается победой». Может быть, она искупается памятью.
Для меня работа над книгой была возвращением частички долга, который числится за каждым живущим перед теми, кто погиб в боях с фашизмом, замучен в лагерях смерти.
После Великой Победы и Нюрнбергского процесса нам казалось, что нацизму пришел конец, но идеи нацистов оказались живучи. Есть политические силы, в том числе и в Украине, заинтересованные во внедрении человеконенавистнических идей в массы, особенно в молодежное сознание. Когда вижу и слышу это, мне кажется, что жертв нацизма снова расстреливают, душат в газовых камерах, сжигают заживо.