На еврейском кладбище в донбасском городе Константиновка все больше уходит в землю металлическая ограда и скромный памятник с лаконичной табличкой: «Д.М. Тамарин (1873-1962)». Здесь последний приют человека необычайной, в чем-то героической судьбы - еврея, выжившего в годы оккупации, сумевшего вместе с крохотной группой соплеменников захоронить расстрелянных за городом; инициатора создания первого, очень скромного памятника расстрелянным, на котором городские власти позволили сделать только надпись: «Жертвам фашизма».

Мой дед по матери, Давид Моисеевич Тамарин, родился на юге Украины, в поселке Большой Токмак, в семье еврея-земледельца. Получил традиционное начальное еврейское образование, хорошо знал идиш и иврит. Он стал портняжным подмастерьем и в 15 лет ушел «в люди». В поисках работы обошел юг Украины, Крым, хорошо знал русский, украинский, крымско-татарский и немецкий языки, ибо подолгу жил и работал в немецких колониях.

В начале XX века он, уже первоклассный портной широкого профиля, имел свою мастерскую в Дмитривском поселке (Нижняя Константиновка). Среди его постоянных клиентов были семьи дирекций заводов, выросших на местном сырье: стекольного, бутылочного, цинкового, зеркального - немцы, бельгийцы, французы. Пришлось овладеть и французским языком. Самоучка, он был очень начитанным, умным, талантливым человеком, имел Большую серебряную медаль за участие в Парижской промышленной выставке - так был оценен пошитый им черно-белый двусторонний жилет.

Революция экспроприировала его мастерскую. Но он продолжал шить, был известен в городе как человек безупречной честности и большого практического ума. Его постоянно приглашали в «третейские судьи» маклеры.

В начале второй мировой войны эвакуироваться не удалось, да и не верил он официальным слухам о расправе с евреями - он знал других немцев. В первые же дни оккупации начался беспредел. Его встретил знакомый из горкоммунхоза: «Уходить надо, Тамарин, чем смогу помогу». Он принес справки на имя Виктора Владимировича Тамаряна. В ночь накануне ев-рейского расстрела, в октябре 1941 года, с мешком за плечами и четкой биографической версией о крымском татарине, потомке арабов, женатом на немке (внешность деда была как у библейского патриарха), он ушел по дороге на Артемовск (Бахмут).

В первый же день на рынке к нему подошел старик, который, узнав, что дед портной, спросил: «И кожухи шьешь?» Услышав утвердительный ответ, предложил ему работу, стол и кров. Почти два года прожил дед, обшивая огромную семью Ены - такова была «уличная» фамилия старика (от его любимой украинской фразы: «Є» - «На!»). Среди внуков Ены затерялась и еврейская девочка Света, родителей которой расстреляли немцы, а ее приютила семья старика до самого конца войны.

Как-то в флигелек, где портняжничал дед, зашел немецкий офицер, майор Фридрих, квартирант Ены, и попытался объяснить, что должен сделать для него портной. Дед ответил на хорошем немецком языке. Поверил ли Фридрих биографической легенде, не знаю, но два года тянулась дружба старого еврея и блестящего молодого офицера из родовитой немецкой знати. От него дед услышал об оппозиции ее «этому выскочке» Гитлеру.

Арестовали деда на улице, трое суток без еды и питья просидел он в застенке. О его аресте не знали ни Ена, ни Фридрих. Людей уводили и они не возвращались. Теряя силы и надежду, дед нашел на дне мешка одну из двух таблеток стрихнина, но таблетка выпала из слабых рук и найти ее в темноте не удалось. Тогда дед после многих лет религиозного безразличия вспомнил о вере отцов, долго и горячо молился. Утром его повели на допрос к коменданту. И во дворе комендатуры он услышал голос Фридриха: «Виктор, почему ты здесь?» Майор зашел к коменданту, после короткого допроса деда отпустили. «Уходи, - сказал Фридрих, - от ваших я тебя не спасу». Он дал деду на дорогу денег, еды и свою трость с серебряным набалдашником. Они горячо обнялись. «Фатер», - называл майор деда. Завернув тряпкой набалдашник, чтобы у посторонних не было соблазна, пошел дед по Бахмутскому шляху на Луганск - искать «рекви-зированные телегу и серую лошадь», как гласила горкоммунхозовская справка.

Ночевал в заброшенных домах, подрабатывал шитьем за еду, шел навстречу советской Армии. Его захватили на дороге разведчики наступающей части. Дед рассказал командиру свою историю. Его взяли на довольствие, отправили в обоз, стал он портным при части. Когда оказались в Бахмуте, командир подарил ему швейную машинку (дед уложил в мешок только головку ее), дал еды на дорогу, усадил на военную машину, идущую в Константиновку. А дед подарил ему трость Фридриха.

Дом в Константиновке, хотя и был разграблен, уцелел: в нем жила два года семья начальника полиции. Удалось оживить посаженный перед войной виноградник - еще много лет дед готовил для общины кошерное вино.

В НКВД ему устроили допрос: «Почему не погиб?» Запросили Артемовск, оказалось, что кое-что из полученной от Фридриха информации по каким-то каналам через семью Ены попадало к подпольщикам. Откликнулся и командир части, с которой дед дошел до Бахмута. И его оставили в покое. Он съездил к Ене - нашлась бездетная еврейская семья, которая хотела удочерить Свету. Но у нее уже отыскались родственники.

Наверное, в Яд-Вашем еще пустуют места для Ены, майора Фридриха, командира воинской части, в семье которого, может быть, и до сих пор хранится трость майора. Историю эту в 1944 году я слышала не раз от дедушки длинными вечерами при свете масляного каганца. Кто знал, что настанет время вспомнить о праведниках Мира?