Юрий Зубцов


Оригинал на сайте www.domovoy.ru


А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело - ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак.
 Дж. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

За всю свою жизнь Джером Дэвид Сэлинджер дал единственное интервью - шестнадцатилетней девочке для ее школьной газеты. За последние двадцать лет он единственный раз появился на людях - в зале суда, чтобы обвинить журналистов во вторжении в его частную жизнь. За последние сорок лет не опубликовал ни строчки... За последние пятьдесят то, что он успел опубликовать, переиздано неисчислимое множество раз и переведено почти на все языки мира. Прижизненно произведенный в классики и гении, он остается самым загадочным писателем, вызывает самое жгучее любопытство и хочет только одного - чтобы его оставили в покое.
 утки из Central Park

Вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители, - словом, всю эту давид-копперфилдовскую муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться.
 Дж. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

Он родился 31 декабря 1919 года в Нью-Йорке. Его папа, Сол Сэлинджер, был преуспевающим торговцем мясными деликатесами - с надежными поставщиками в Европе и солидной клиентурой в Америке. Мама, Мириам, вкладывала всю душу в воспитание дочери Дорис и сына Джерома. А душа у мамы-Мириам была добрая. Поэтому с самого раннего детства Джером был во всем и всегда прав и вообще лучше всех на свете. Папа иногда пытался внести строгую мужскую нотку в воспитание, но во-первых, много работал и дома показывался редко. А во-вторых побаивался своей жены, чья доброта прекрасно соседствовала с бурным темпераментом и стальной волей.

Но Джерри, сдержанно принимая материнские восторги и позевывая на папиных мужских разговорах, очень аккуратно прокладывал путь между Сциллой и Харибдой. На равном удалении от обоих родителей, и вообще на дистанции от окружающего мира. Больше всего он любил гулять с няней в Центральном парке, допытываясь, куда же деваются зимой утки с пруда. А дома мог часами возиться с армией игрушечных солдатиков. И чаще всего сохранял чрезвычайную серьезность. Так же серьезно четырехлетний Джерри, однажды поссорившись с сестрой, заявил, что не желает жить с ней под одной крышей и уходит из дома. "Кишка тонка!" - фыркнула противная одиннадцатилетняя Дорис. Джерри удалился в свою комнату. Через полчаса его только чудом успели поймать у входной двери и с трудом отобрали чемодан, который он тащил. Когда чемодан раскрыли, оказалось, что Джерри целиком набил его игрушечными солдатиками.
остановки с акцентом

Дед приедет из Детройта - он всегда выкрикивает названия улиц, когда с ним едешь в автобусе...
Дж. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

Дед приезжал не из Детройта, а из Чикаго, но это не главное. Главное, то, из-за чего эта история и засела в памяти Сэлинджера мучительным, непереносимым чувством стыда, состоит в том, что дед выкрикивал названия остановок с чудовищным еврейским акцентом. И соседи по автобусу глядели на старика и мальчика с ледяным презрением.

Сол Сэлинджер был, конечно, Соломон. (А вот мама-Мириам, кстати, - никакая не Мириам, а Мэри, рыжая дочь выходцев из Ирландии и набожнейших католиков, ради большой любви принявшая еврейство супруга.) А США 20-30-х годов являли собой довольно антисемитскую державу. Политики требовали ограничить въезд иммигрантов-евреев. Элитные университеты ввели квоты для абитуриентов-евреев. А когда еврею хотели дать хорошую рекомендацию, то черным по белому писали, что он "является отличным работником, несмотря на свою национальность"... Да что там, действия Гитлера до какого-то момента находили у многих в США понимание и сочувствие.

С тех пор Сэлинджер ненавидит элитные университеты и особенно преподавателей английского: в 30-е годы допустить еврея к преподаванию языка нации было почти преступлением. Хотя его университеты и школы были как раз самыми элитными - другие мама-Мириам считала недостойными сына. Она же сына туда и устраивала: папа даже внешне производил слишком еврейское впечатление, и ребенка могли не взять. А так брали, но ни в одной из школ Сэлинджер не продержался дольше года.

Вряд ли из-за антисемитизма. Он просто скверно учился, особенно по математике. Зато проявлял артистические наклонности и в 1930 году в летнем лагере был даже удостоен титула "Лучший артист года". (Впоследствии навыки пригодились: в 1939 Сэлинджер отработал все лето организатором развлечений на большом круизном лайнере.)

Сэлинджер все-таки закончил школу. Тоже престижную, но уже военную - Valley Forge. Однокашники потом вспоминали его как парня неплохого, хотя и не слишком компанейского. Впрочем, после отбоя он тоже иногда бегал в самоволки в соседнюю пивную. И как-то раз, нагрузившись пивом, заявил спутникам, что вся эта военная лабуда даром ему не нужна, а стать он собирается - и непременно станет - сценаристом в Голливуде.

Но вместо Голливуда Сэлинджер поехал в Европу - изучать по настоянию отца семейный бизнес. Папиной твердости хватило на несколько месяцев, в течение которых Сэлинджер, по его словам, "непрерывно резал свиней". Потом он вернулся в Америку, прослушал в Колумбийском университете краткий курс лекций для начинающих литераторов - и принялся заваливать редакции рассказами. Кстати, первые из них были подписаны "Джером Сэлинджер". А потом он вдруг стал "Дж. Д.". Многие, включая родственников писателя, говорят, что он никогда не любил свое имя. И находил его звучащим "слишком по-еврейски".
благословение Хемингуэя

Раз проклятущая война уже кончилась и теперь у тебя, наверно, времени вагон - как насчет того, чтобы прислать ребятишкам парочку штыков или свастик...
Дж. Д. Сэлинджер. Дорогой Эсме - с любовью и всякой мерзостью

Когда в конце 50-х жена и дети пытались уговорить его пойти в поход с ночевкой в лесу, Сэлинджер скривился:

- Я всю войну ночевал в лесах, полях и залитых водой лисьих норах. И вы хотите заставить меня делать это опять?!

Он еще умолчал про трупы, которыми все было завалено вокруг мест его ночевок. Шестого июня 1944 года Сэлинджер высадился в Нормандии в составе передовых частей 4-й пехотной дивизии. На ее долю выпали едва ли не самые жестокие бои, которые пришлось вести американцам. За без малого год боевых действий потери составили 125 процентов от изначального состава. То есть, если бы не постоянные пополнения, дивизия просто бы не существовала.

Его военной специальностью была контрразведка. И, наравне с остальными участвуя в боях и освобождая города, он потом метался по этим городам, допрашивая пленных немцев и местных жителей, чтобы выявить и арестовать всех, причастных к сотрудничеству с фашистами. При этом в джипе, выделенном в распоряжение Сэлинджера, всегда болталась печатная машинка. А его однополчанин Джон Кинан рассказывал, как однажды Сэлинджер писал в блиндаже во время артобстрела, установив машинку под столом - чтобы не сыпалась земля с потолка.

Но если для Хемингуэя, скажем, все это было правилами любимой игры, то для Сэлинджера дело закончилось госпитальной койкой и диагнозом "крайняя степень нервного и физического истощения". Причем диагноз он отчаянно пытался скрыть от однополчан, его навещавших. Сэлинджеру почему-то казалось, что, услышав про "нервное истощение", все решат, будто он сошел с ума. А с Хемингуэем они успели встретиться в том же 44 году в только что освобожденном Париже. Мэтр даже прочел пару рассказов дебютанта - и до того расчувствовался, что благословил Сэлинджера на литературные труды, несколько раз выпалив в воздух из своего громадного "люгера"...

А еще Сэлинджер встретился, уже в 45-м, с немкой по имени Сильвия. Он самолично ее и арестовал, худую, высокую и черноволосую, по подозрению в связях с гестапо. Подозрения не подтвердились, Сильвию выпустили, и Сэлинджер счел нужным встретиться с ней и принести извинения. Через несколько недель они поженились. Еще через несколько супружеская пара прибыла в Америку - Сэлинджера демобилизовали. А еще через несколько - развелись, и Сильвия вернулась в Германию.

Сэлинджер обронил однажды, что их отношения были слишком напряженными и бурными: как в духовном, так и в физическом смысле. Спустя двадцать лет после расставания он, уже живя затворником в Корнише, вдруг получил от Сильвии письмо. И порвал его, не читая, даже не вскрыв конверт.
просветление

Я не достиг такого духовного совершенства, чтобы после смерти не возвращаться на землю. Другое дело, что, не повстречай я эту девушку, мне бы не надо было воплощаться в американского мальчика. В Америке так трудно предаваться медитациям и жить духовной жизнью.
Дж. Д. Сэлинджер. Тэдди

Один биограф Сэлинджера остроумно заметил, что тот увлекся буддизмом, "когда буддизм еще не продавался в супермаркетах". Собственно, во многом благодаря Сэлинджеру, буддизм теперь в супермаркетах и продается: так глубоки оказались мудрости дзэна, которыми пестрели его рассказы 40-50-х годов, и так обаятельны были герои, которые этими мудростями сыпали. С тех пор многие считают Сэлинджера буддийским гуру, уже наверняка достигшим просветления в своем уединенном жилище. Что абсолютно неверно.

Сэлинджер был увлечен буддизмом с конца сороковых и до середины пятидесятых. Потом, ничуть не менее страстно, он увлекся индуизмом и учениями йогов. В шестидесятые он выбрался из своего уединения, чтобы лично встретиться с Роном Хаббардом, поскольку сделался горячим адептом дианетики. Потом занялся научным развитием христианских идей Толстого. А в промежутках последовательно объявлял панацеей от всех бед (телесных и духовных) макробиотику, акупунктуру, уринотерапию и гомеопатию. И все это, разумеется, активно практиковал, в какой-то момент (кажется, это было с уринотерапией) едва не загнав себя в могилу.

Дочь писателя, Маргарет, написала книгу о себе и своем отце - умную и жесткую. В которой назвала Сэлинджера типичной жертвой "культизма". И предприняла целое исследование, чтобы понять, отчего ее отец оказался так легко подвержен самым разным и часто противоположным учениям. Причин у нее вышло несколько, одна другой научнее. Оказалось, например, что очень часто, именно вернувшись с войны или хотя бы с армейской службы, люди падали в объятия сект и культов, чтобы снова обрести четкую картину мира с гуру-командиром во главе. Еще оказалось, что множество отпрысков еврейских семей в Америке, не сумев принять ни иудаизм предков, ни прагматичный протестантизм окружающей среды, находили утешение в мистических учениях, обещавших всем равенство перед неким общим богом - независимо от национальности.

Видимо, это верно. И все же странно, что человек такого ума, как Сэлинджер, оказался способным менять свои философские убеждения на манер перчаток. С каждым новым истовым "обращением" все более превращая свои прошлые - да и будущие тоже - веры в пустой фарс. Есть в этом какая-то удивительная душевная и духовная незрелость. Но об этом после.
Корниш

Хочешь удрать отсюда ко всем чертям? Будем жить где-нибудь у ручья. Я сам буду рубить для нас дрова зимой.
Дж. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

Конец сороковых Сэлинджер прожил в съемной квартире в Нью-Йорке. Стены были выкрашены в черный цвет, окна закрыты черными шторами, а кровать застелена черными простынями. Следуя предписаниям наставников, он прятался от соблазнов, главными из коих были женщины и золото. И - писал "Над пропастью во ржи".

Книга вышла в июне 1951. Сэлинджеру был 31 год, до этого он успел опубликовать лишь несколько рассказов в журналах. И всем казалось, что потрясающая повесть - самое начало блестящей писательской карьеры. А это был почти конец. Во всяком случае - высшая точка.

Получив неплохой гонорар, Сэлинджер отправился на поиски дома в глуши, о котором давно мечтал. Его заинтересовал рассказ одного риэлтора про потрясающий вид на горы из окна какого-то особняка в Нью-Хэмпшире... Сперва кончился асфальт - и остался разбитый проселок, упрямо взбиравшийся на холмы. Потом кончились фермы, попадавшиеся изредка по сторонам. Потом исчез и проселок, сменившись почти бездорожьем. А на вершине очередного холма показался красный каменный дом у ручья, окруженный лесом. Вид на горы из его окон был и правда потрясающим. Все остальное отсутствовало, включая телефон и горячую воду. Тут же, на месте, Сэлинджер оформил покупку.

Это место называется Корниш. Дом дважды горел и перестраивался, вокруг огромного участка выросла неприступная изгородь, воду и телефон со временем провели, а дорогу заасфальтировали. Но все это - кроме изгороди! - писателя не интересует. Он не покидает Корниш, привык обходиться без горячей воды и почти не говорит по телефону.

Сначала он ездил в ближайший городок: заказывал книги в библиотеке, брал круглые коробки с фильмами в прокате (до появления видео Сэлинджер пользовался кинопроектором и смотрел вечерами кино, натянув простыню в дверном проеме). Забирал корреспонденцию на почте - он сразу же запретил почтальону приходить к нему в дом. И с удовольствием болтал с местными подростками в каком-нибудь кафе. Он всегда удивительно легко находил контакт именно с детьми и подростками, общаясь с ними на равных, а не свысока.

Но в несколько лет "Над пропастью во ржи" из хорошей книги стала книгой культовой. И, натолкнувшись на изгородь в Корнише, критики, журналисты и поклонники лавиной хлынули в несчастный городок. Украли в библиотеке абонемент Сэлинджера, чтобы узнать, что он читает, подкупив прокат, получили список фильмов, которые он смотрит, и замучили подростков пытками на тему: "О чем ты говорил с самим Сэлинджером?"

С тех пор Сэлинджер бывал здесь, только если жена болела и не могла забрать детей из школы. И никогда не покидал своего огромного джипа. Потом дети выросли.
отрывки из Веданты

Весь день читал отрывки из Веданты. "Брачующиеся должны служить друг другу. Поднимать, поддерживать, учить, укреплять друг друга, но более всего служить друг другу".
Дж. Д. Сэлинджер. Выше стропила, плотники

Сэлинджер женат третьим браком. Кроме того, известно про один его роман, едва не закончившийся свадьбой. И во всех случаях, кроме демонической истории с Сильвией, ситуация развивалась одинаково. Ростом под метр девяносто жгучий брюнет с огромными глазами, в общем, красавец-мужчина (позже - благородный старец), популярный писатель (позже - легенда мировой литературы), посвященный в тайны мира буддист (позже - индуист, хаббардист и т.д.) влюбляется в юное прекрасное создание. И как удав кролика парализовав избранницу, увозит ее в свою корнишскую глушь. Дальше начинается грустная часть.

Меньше всех повезло Клэр Дуглас, второй жене Сэлинджера. К моменту знакомства ей было 15, ему 30, и он как раз заканчивал "Над пропастью во ржи". Несколько лет продлился период платонических вздохов и умных бесед. Клэр убеждена, что все дело было в буддисте-гуру, который не велел ученикам связываться с женщинами. Но потом на глаза Сэлинджеру попалась книга некоего йога, который обещал даже женатым дорогу к просветлению. Вскоре Клэр переехала в Корниш. И родила дочь Маргарет, а через два года сына Мэтью. И растила их - без горячей воды и телефона, с ближайшим доктором за несколько десятков миль по бездорожью.

А Сэлинджер построил в полумиле от дома хижину. Куда и уходил каждое утро работать, чтобы вернуться к вечеру. Потом перестал и возвращаться. Живой человек, остающийся рядом с ним более суток и при этом имеющий глупость не смотреть на мир его, Сэлинджера, глазами, чем дальше, тем больше вызывал его раздражение. До смерти влюбленным и полностью подпавшим под обаяние и власть его личности девушкам какое-то время удавалось хранить сэлинджеровский взгляд на мир. Но потом они начинали взрослеть, да и сам писатель вдруг радикально менял взгляды - и все кончалось. Так случилось с Клэр, так случилось с восемнадцатилетней Джойс Мейнард (тот самый роман, не ставший браком), да и с нынешней женой, Колин, которая младше Сэлинджера на пятьдесят с лишним лет, все обстоит так же. Просто она, медсестра по профессии и призванию, наделена ангельской добротой и терпением. Иначе едва ли продержалась бы в Корнише уже больше десяти лет. Колин, кстати, прекрасно вышивает. Застав ее однажды за этим занятием, Сэлинджер изрек:
- Я давно заметил, что люди, способные к такой сосредоточенности и координации движений, никогда не отличаются сколько-нибудь развитым умом.

Но ни Колин, ни Джойс Мейнард не рожали Сэлинджеру детей. Только Клэр пережила поразительную перемену отношения, стоило ей сообщить о беременности. "Как будто я, до этого чистая и невинная, вдруг осквернила себя. Стала грязной и отвратительной". Она пыталась все исправить, отчаянно медитировала, читала мантры и попеременно дышала то правой, то левой ноздрей, дожидаясь открытия третьего глаза. Но когда через два года забеременела вновь, брезгливая злость Сэлинджера вернулась с удвоенной силой.

С дочерью Сэлинджера и Клэр история повторилась. Маргарет прожила очень бурную молодость. А когда наконец к 37 годам решила родить ребенка и рассказала об этом по телефону отцу, в ответ после ледяной паузы услышала:

- В твоем возрасте и с твоим образом жизни? Надеюсь, ты подумала об аборте?

Маргарет не подумала. Она родила сына и практически прервала отношения с отцом.
подросток

Иногда я держусь, будто мне лет двенадцать. Так про меня все говорят. Отчасти это верно, но не совсем.
Дж. Д. Сэлинджер. Над пропастью во ржи

При этом как раз отцом Сэлинджер был неплохим. Отцом маленьких детей. Он водил их в лес и учил охотиться, играл с ними в камешки и в гольф. А когда они приносили ланч в его хижину, Сэлинджер, потягиваясь, выходил на порог, садился с ними рядом на берегу ручейка и, заговорщически подмигнув, вдруг выуживал со дна несколько бутылок колы. Дети хохотали, а отец, высокий, веселый, пропахший трубочным табаком, рассказывал им волшебные истории, которые тут же и сочинял.

Он даже иногда брал их с собой в Нью-Йорк на переговоры с издателями - в ту пору, когда и издатели, и он еще верили, что новые сэлинджеровские вещи вот-вот будут закончены и опубликованы. И тогда Сэлинджер останавливался в "Плазе" или в другом, но тоже роскошном отеле, а однажды, по просьбе дочери, даже специально потребовал номер, из которого только что выехали Beatles. (На жен такие милости никогда не простирались: считанное число раз выезжая из Корниша с Клэр, Сэлинджер всегда жил в дешевых мотелях под именем Джона Смита, а попытка супруги попросить денег на обновление гардероба приравнивалась к государственной измене.)

На дверном косяке Сэлинджер раз в месяц делал отметки, проверяя, насколько дети подросли. Его отметка тоже была тут - недостижимо высоким эталоном. Маргарет вспоминает, что традиция прервалась, когда отметку ее брата Мэтью отделяли от папиной считанные сантиметры. Дети переросли Сэлинджера. Мэтью - даже буквально, но не в этом суть.

Возможно, у психологов есть для этого какой-то специальный термин, но дело, кажется, в том, что Сэлинджер так никогда и не вырос. Он остался подростком, как две капли воды похожим на героя "Над пропастью во ржи" Холдена Колфилда. Так же остро чувствующим все несовершенство мира - и так же неспособным ничего изменить. Ни в этом мире, что редко кому удавалось вообще, ни в себе, чтобы нормально жить, не причиняя мучений хотя бы самым близким людям.

Подросткам тоже легко общаться со сверстниками и с теми, кто младше, но невыносимо трудно со взрослыми. И подростки тоже ищут мудрого учителя, который все бы разом объяснил им про эту жизнь. И несгибаемый максимализм требований Сэлинджера - и к миру, и к людям, и к себе со своими писаниями - тоже самого подросткового свойства. Ведь он продолжает писать. Но, чтобы остаться довольным своим трудом и явить его читателю, он, вероятно, должен создать ни много ни мало новую Библию. А это не писательская задача. И не человеческая вообще.

Но если быть подростком нормально в подростковом возрасте, если оставаться им в 30 - пожалуй, даже обаятельно и мило, то дальше - уже безнадежно. Сэлинджеру 83, и он почти полностью оглох. Но так и не повзрослел, только безнадежно загнал себя в угол, откуда уже не выбраться.

А все новые поколения его "сверстников" продолжают штурмовать стены Корниша. В конце восьмидесятых группа старшеклассников, кажется из Бостона, пройдя на уроках "Над пропастью во ржи", отправилась в паломничество к писателю. Это было не первое и даже, наверное, не сотое паломничество за годы его жизни в Корнише. Он не принял их, как и всех предыдущих. Зато они попались на глаза репортерам, продолжающим стеречь дом Сэлинджера. И когда журналисты спросили, о чем ребята хотели бы поговорить с писателем, одна девушка, набравшись храбрости, сказала:

- Я бы только хотела спросить его... Если он действительно так мечтал ловить детей над пропастью во ржи... Не согласился бы он ловить нас?

Ответ, вероятно, должен звучать так: возможно, он бы и согласился. Но наверняка бы не поймал.