Басыров Валерий Магафурович

 - поэт, прозаик, переводчик, книгоиздатель, член союзов журналистов и писателей Украины, Союза писателей Крыма, учредитель и директор издательства «Доля», окончил Литинститут им. А. М. Горького. Лауреат литературной премии им. Т.Г. Шевченко, Президент Крымской литературной академии.

***
Снова осень тиха на исходе
и совсем не осталось тепла:
отшумело листвы половодье,
одинокая плачет ветла.

Неприглядна пора увяданья
в этот поздний безрадостный час.
День в тревожном прошел ожиданье,
легкой грустью коснулся и нас.

***
Я иду очень тихо:
ничего б не спугнуть.
Осень дикой лосихой
отправляется в путь.

Низко стелются травы,
как под ноги – шелка…
Молодая дубрава
гонит прочь облака.

А они наседают…
Задождил небосклон.
Бьет ольха, увядая,
обветшалым крылом.

Тяжела ветра поступь.
Но в лесу так светло!
Все обычно и просто:
умирает тепло.

***
Прохладно в лесу, одиноко и мглисто.
Лишь листья дрожат, прижимаясь к земле,
да ветер пугает пронзительным свистом
и топчется нагло в остывшей золе.

Я снова в дороге и нет мне покоя,
как будто бы знаю, что новый привал
подарит однажды мне нечто такое,
о чем никогда я еще не мечтал.

Пусть тянется долго лесная дорога.
Сквозь осень тревожную видятся мне:
высокое небо и берег пологий,
и едет навстречу отец на коне.

* * *
В тайном ропоте вод подо льдом
изнывает упрямый разлив.
И тревожно звенят над прудом
побеленные веточки ив.

И несметная снега орда
накрывает растерянный день.
В темном зеркале первого льда
отражение вижу людей.

…Опустели давно берега.
В ранних сумерках я одинок,
и доверчивым зверем к ногам
прижимается холода бок.

Пеленою задернуты дни,
но мне видятся хата и лес,
и лучинок скупые огни,
и разобранный рядом навес,

и мальчонка сидит у окна —
без труда в нем себя узнаю, —
с топором у сосны дотемна
маму вижу больную мою.

И по-детски так жду я тепла,
согревая дыханьем стекло,
что поверил слезинкам стекла
и поверил, что будет тепло.
Открываю глаза.
Как в бреду,
вижу звездного света разлив.
Отрешенно склонились к пруду
побеленные веточки ив.

Как знобит.
Онемели ветра.
Над безмолвием стынет луна.
Ухожу.
До калитки двора
провожает меня тишина.

ВЕЩЕЕ СОМНЕНИЕ

Хрипит закат, в крови утопленный,
и пепел сеется у звезд…
Через столетья слышу вопли я
горящих киевских берез.

И вижу лица я надменные
моих прапрадедов — татар,
а рядом пленники согбенные:
и стар и млад, и млад и стар…

Над церковью над Десятинною
давно завис вороний грай.
Конец. Безудержной лавиною
растоптан Ярослава край.

Но почему такой усталостью
задернут властный взгляд Бату:
его мечта не знала жалости,
мечом он подгонял мечту.

Глаза спокойным безразличием,
как сном, напоены его.
В погоне вечной за величием
все получил — и ничего.

К ногам владыки сносят воины
иконы, ризы и кресты…
Грабеж у сильных узаконенный —
часть исполнения мечты.

Но как понять их, нераскаянных
(упрям здесь каждый урусит,
как совесть раненой Руси),
сраженных насмерть, заарканенных?

Быть может, в первый раз сомнение
коснулось ханского чела,
он понял, может, на мгновение:
Русь станет крепче, чем была.