Светлана Скорик

(о поэтическом сборнике «В Луганске-Ворошиловграде» Владимира Спектора)

Как позывные с корабля, затерянного в необъятных водах океана, звучат негромкие слова поэтической исповеди, обращённой неведомо к кому – людям, которые ещё могут услышать? Богу? собственной душе? Сборник лирики, негромкая исповедь – разве не является это тем, что литературоведы называют «тихой лирикой», т.е. направлением, близким Рубцову, Передрееву, Жигулину, Прасолову, Куняеву? И ведь даже формат такой же – чаще всего встречаются восьмистишия...

Может быть, Владимир Спектор и начинал когда-то в русле именно этой поэтической школы. Но, читая его сборник «В Луганске-Ворошиловграде», уже об этом не подумаешь. Плывут человеческие судьбы в океане жизни – скорее, я бы даже сказала, в космическом просторе жизни. Даже находясь рядом, ухитряются как бы не видеть и не слышать друг друга, не подхватят вовремя, не помогут и при крике: «SOS!»... Где уж тут услышать тихий голос мечты, надежды, исповеди, отчаяния, боли – не доходят эти трепетные звуки до сердца, ожесточённого борьбой за существование. Но они звучат, и звучат очень страстно и нежно, красиво и сильно. И может быть, кто-то из людей, ещё не полностью отрешившихся от книги как способа остаться человеком, услышит их, осмыслит и возьмёт в себя...

Чем характерны творческий почерк и взгляд на мир автора этого сборника, какие темы волнуют его, что смог он поднять и осмыслить, оставив как свой личный вклад в современную русскую поэзию, – вот что хотелось бы рассмотреть.

То, что эту поэзию никак не запишешь в «тихую лирику», не приходится сомневаться. Слишком философский разворот. Слишком афористичен склад авторской речи и современна и разнообразна лексика. Слишком многими поэтическими приёмами пользуется Владимир Спектор в отличие от своих учителей и кумиров прошлого. Это классическое направление, но звучание его – гражданственное и духовно-психологическое, а инструменты чрезвычайно разнообразны.

Сравнения? Как без них! «Листья выпадают, как зубы у старой собаки». «И весна – как новая глава, / Где краснеют розы, как ошибки». «Чувствуешь, жизнь болит. / Как бок под рукой мясника». Порою даже и не просто сравнение, но всё стихотворение – как сравнение-образ – т.е. такая форма сравнения, в которой оба сравниваемых понятия сопоставляются не по отдельным признакам, но по общему облику, сливаясь в целостную метафорическую картину:

Стоят в почётном карауле

Деревья, как большие люди.

Плоды, как ордена, престижны,

А листья – будто бы погоны.

И, словно адъютант, за вишней

Шагает абрикос зелёный.

Метафоры? Да сколько угодно! «Одуванчики включили жёлтый свет. / Одуванчики сигналят: "Всё пройдёт"». «Майский жук – истребитель печали, / Самолёт желтоглазой весны». «Призывов золотая скорлупа / Потрескалась, как старая калоша». «Продаётся старый дом. / Объявлений спущен флаг». Иногда даже развёрнутая метафора – на несколько строк или целую строфу: «А на кухне факел голубой / Чайник вновь довёл до исступленья».

Синтаксический параллелизм, анадиплосис, анафоры и эпифоры – как яркие приметы народно-песенной поэзии и традиционной школы – на каждом шагу:

Хочется верить словам и призывам.

Хочется верить. Но если бы живы

Были бы те, миллионы замученных,

Не было б, может бедою наученных...

...жрущих и пьющих и «всё понимающих».

Всё понимающих. Только не верящих,

Жить по-другому уже не умеющих.

И заколочены души, как двери...

Но хочется верить.

Хочется верить!

Уже почти забытая аллегория, почти вышедшая как приём из употребления: «И Гордость одинокая давилась поздним плачем, / И Суета спешила, а Глупость шла назад». «Совесть, глаза воспалённые пряча, / Плохо играла заглавную роль».

Но у Владимира Спектора – не только знакомые, всюду употребительные художественные тропы!

Ещё и жгуче-современный приём игры словами, каламбура. Особенно когда каламбур основывается на соединении в единое словосочетание – с помощью общего слова – двух слов, одно из которых используется всегда только в прямом, а другое – только в переносном значении, или одно из которых конкретное, а другое абстрактное: «Память настоялась, словно чай, / Не с лимоном, а с обидами». Или когда игра словами заключена в намеренно обратном порядке сравнения: «Напитки, как концерт, в себя вливая», тогда как логически должно быть наоборот, пропускание через свою душу концерта должно сравниваться с вливанием напитка.

И умолчание – прерывание речи в расчёте на читателя, который должен мысленно закончить фразу. Очень распространённый современный приём. Особенно часто обрыв случается на полуслове:

Нет времени сравнить добро и зло,

Не забывая в муках о добре...

От «было» до «проходит» и «прошло» –

Нет времени. Нет времени. Нет вре...

И частая внутренняя рифма: «Спешим всю жизнь – отчёт... зачёт... почёт...». «Жизнь как город. И как огород». «Акация – акция света».

И алогизм – нарушение логических связей для умышленного подчёркивания противоречия: «Я бегу от себя, приближаясь к себе». «В эту полувесеннюю осень».

И аллитерация – звуковой повтор: «ГоЛоС СоЛГавшей души». Как видите, очень изобретательный, в обратном порядке: глс – слг.

И чрезвычайно ходовая ныне аллюзия, т.е. употребление поговорки, цитаты из всем известного произведения, ссылки на хорошо известный факт или лицо. И не только прямая аллюзия: «что ж, Отечества дым сладок нам, как говаривал классик», «Луна безмолвствует, как Пушкинский народ», – но и аллюзия непрямая и оттого более интересная: «Ты рядом – значит, всё в порядке / От пункта А и до конца», «Светит и греет чужая звезда / В зарослях не Гефсиманского сада».

Изобретательно сочетание аллюзии и аллитерации во внутренней рифме: «Если всё равно, кто Брут, кто брат».

И уж слишком большое обилие поэтических афоризмов, что, в общем-то, не слишком характерно для поэзии традиционного направления: «Злости не хватает добрякам, / Доброты – решительным рукам». «И день, что у себя украл, / Тебе вдвойне сегодня дорог», «Со временем вроде на «ты», / Но только не с будущим – с прошлым!».

 И ассоциативность, т.е. сравнение или образ, но не прямой, а образованный через цепочку ассоциаций. Например: «И часов ощущаю шаги» – мелькание стрелок и их методичное пощёлкивание вызывает ассоциацию с равномерным перемещением человека по комнате. Так меряют шагами помещение, когда глубоко задумаются. Или о воспоминаниях: «Это юности стёртый пятак / Прокатился сквозь позднее лето». Особенно много ассоциативных, оригинальных глаголов и прилагательных: «Залпом пью тишину», «Судьба пронзительна, как взгляд», «И воздух чёрствый, хоть и весь промок».

 Высокий уровень мастерства, несомненный, очевидный. Но он – не только в профессионализме. Мастерство и в том, что именно берёт Владимир как поэтические темы.

Судьба, судьба... Смотрю на деда.

Так что же там, в конце пути?

Узнал ли он свои ответы?

Смогу ли я свои найти?

Сквозь весь сборник вьётся тропинка поисков, сомнений, предположений, пробных выводов – идёт не просто поиск вопросов, которые поэт хотел бы охватить своим сознанием как узловые в жизни («Горсть песка земного / Переплавить в слово»); идёт выстраивание своего видение мира таковым, каков он есть и... каким мог бы быть.

Каков наш сегодняшний мир?

Его приметы так узнаваемы в стихах Владимира:

– «Не хватает пенья майских птиц, / Просто счастья для знакомых лиц»,

– «Ковыляет собака устало... / Запоздала весна, запоздала».

– «Даже птице грустно в поле. / Да и мне не веселей».

И тут же – опровержение собственных наблюдений в невероятном усилии души остаться над житейской суетой, не покориться очевидному, выстоять противу всех правил и вне логики, сохранить в себе связь с Высшим Началом, прозревая далёкое грядущее. Счастья не хватает? «За снежной дымкой дальний путь. / И есть ещё для счастья время...». Усталость, которая уже не в силах дожить до светлых дней? Поздно дожидаться опоздавшего чуда? «И зреют надежды на солнечной грядке, / И вся в ожиданьях душа...».

Сквозь неустроенность, как правда сквозь враньё,

Виднеется Отечество моё.

Но всё ж надежда чётче видится, чем страх,

Сквозь дым листвы, горящей во дворах.

Откуда Владимир берёт силы поддерживать огонёк надежды?

Возможно, из утерянной страны детства и юности: «Ничего не помню, кроме ощущенья высоты», «У ягод был различный вкус, / А помнятся одни цветочки», – и это понятно, поскольку:

Засыпал я, довольный судьбой,

Потому что служил стране,

И светилась звезда в окне,

Потому что, как ни ряди –

Жизнь была ещё вся впереди.

Может быть, от Вечного Огня – символа памяти о подвиге наших дедов и прадедов. Эта одна из центральных тем в сборнике: память, эстафета поколений, время – как понятия философские и духовные.

«Поищу их в письмах фронтовых», «В лица дядей вечно молодых / Сквозь их строки загляну», «Увидим на миг / Тени погибших среди живых», «Почти забытая война / Не выпускает из своих объятий».

А может, от сил Самой Жизни как вечной Природной категории, понимаемой ли как Бог, Дух, Высший Разум или просто как условное понятие «Природа» (всяк волен называть и считать это тем, что ему естественней и ближе).

И пока не сорвался я вниз,

Извиваясь всем телом тщедушным,

Рядом бьётся бессмертная жизнь

За мою небессмертную душу.

И в результате – невидимая, но упорная работа души, которая хочет расти над собой: «То ли школа на всю жизнь, / То ли жизнь – сплошная школа».

Отчего ж так горько и обидно,

Словно порча губит часть души?

А душа сама ведёт дневник.

Что-то помнит, что-то забывает.

Страшно за меня переживает,

Что пятёрки получать отвык.

И в этой школе буден, которую душа старается пройти осмысленно, в ночной тишине обдумывая те впечатления, что днём лишь машинально вбирала в вечной гонке (за славой? за счастьем? за достатком?), всплывают образы перечувствованного, пережитого,

«то, что было, с тем, что стало, / совмещая в слове «Совесть».

В тишину надо прежде поверить,

А потом тишиною прожить.

Тишина же высвечивает всё, что хотелось бы затушевать, о чём стараемся не думать:

– ложь: «Почерневший снег, как совесть / После долгого вранья»,

– невозможность уберечь любовь: «Ставим на любовь заплатки»,

– обиды: «Торопимся от зависти до склоки», «Но обиды прежних лет / Вновь видны сквозь пену»,

– чувство вины: «Снова старая вина / Сердце болью сжала»,

и то, как «люди житьё / ломают за степень свободы»,

и как «огонь несбывшихся желаний / сердце обжигает всё сильней».

А ещё в этой книге – итоги жизни целого поколения, осмысление прошедшей эпохи.

И, видно, не скоро придёт романист,

Который покажет всех нас как явленье.

Уходит эпоха, как фильм «Коммунист»...

И мы – просто образы для сочиненья.

Да, видно, не скоро ещё снимут честное кино и напишут правдивые книги о тех, кто ещё успел в своём детстве захватить фильм «Коммунист», гордился отечественной историей и бескорыстно послужил родной стране как «книгочей, бессребреник, простак» («Страна без края, словно целина, / И дружба бескорыстная до гроба»), а потом – внезапно – очутился как бы в чужой, не уезжая никуда, и попал в лишние люди: «Мы лишние люди у нищей отчизны».

И только тень в глазах надежды и испуга –

Испуга за страну, надежды на народ.

Увы, но на какой народ, на какое такое новое молодое поколение? Ведь очевидно: «Но если кругом виноваты отцы, / То станут ли дети умней и добрее?..», и стоит ли удивляться тому, что от молодых, успешных и энергичных (которые дышат уже не «духом Бодрости» и надеждой «на великую Культуру, / на музыку её, литературу, / на совесть и порядочность. На честь», а «спёртым воздухом цинизма») – от таких потомков предкам достанется лишь «Пустых ожиданий дырявый карман, / Пустых обещаний бездонная бочка». Да и как иначе, если «всем плевать на всех, / а совесть – составная часть кармана»!

Так, может, и не надо было пенять на то, что было?

Я всё равно уже отравлен,

Но мне отрава эта – всласть...

Не забирай мою цикуту,

Пускай отраву, но мою!

...И всё ж судьба как музыка была.

Ведь у каждого поколения в конце жизни оказывается, в том числе, и то, что хотелось бы забыть. И каждому поколению в конце концов есть, в чём покаяться. Но лишь тот, кто прежде всего старался жить по совести, что бы он ни исповедовал, в каких условных иллюзиях бы ни пребывал, сохранит основы своей души устойчивыми, крепкими, пригодными для воспитания душ свежих и новых.

А дом стоит, от грохота ничуть

Не поколеблясь, не дрожа основой.

И тот, кто одолеет этот путь,

Когда-нибудь воскреснет снова.

Засомневался, задрожал, оробел – погиб. Шёл, как шёл, делал своё дело, как делал, не клял и не судил, – и душа устояла, и уже вокруг неё вьётся молодая зелёная поросль.

Писал ведь «Жизнь – уже награда!»

Не кто-нибудь, а доктор Чехов.

Владимир Спектор не пытается предстать пророком, не принимает красивых поз и не отуманивает сознание красивыми, но пустыми словесными побрякушками. Он во многом недоволен собой, своими итогами («Я работаю без суфлёра – / Говорю, ошибаюсь, плачу», «исправлять пришла пора старые ошибки»), до сих пор сомневается в себе, даже в своём даре, хотя уже автор двадцати книг и лауреат нескольких литературных премий. Он мерит жизнь и дар не премиями и не книгами и, наверное, поэтому всё-таки меньше ошибается, чем иные другие, чья глубина совести меньше глубины тщеславия, а то и «не глубже кармана». Ведь ему присуще очень важное умение – видеть ошибки. А значит, есть и возможность их исправить...

Вот отсюда и надежда. Вдруг и народ наш увидит – свои... и исправит?..

И небо, как отечество моё,

Застыло в ожидании чего-то.

Светлана Скорик

(Запорожье)