Сусанна Гургеновна Ованесян (родилась 1.12.1955 г.) – старший научный сотрудник Института литературы НАН Республики Армения, доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой Армянской филологии Ереванского Северного университета.

Автор нескольких монографий и более ста пятидесяти научных статей и публикаций о жизни и творчестве классика армянской литературы Ованеса Туманяна. Ее работы широко известны как в Армении, так и за ее пределами.

В 2012 году увидела свет фундаментальная монография Сусанны Ованесян “История жизни и творчества Ованеса Туманяна. 1900-1912 гг.”. Книга была представлена на Государственную премию Республики Армения.

В настоящее время Сусанна Ованесян готовит к изданию второй том двухтомного исследования «Ованес Туманян. Жизнь и творчество (1900-1923 гг.)». Это первая научная биография самого национального армянского поэта, охватывающая зрелый период его жизни.

Есть писатели, вся жизнедеятельность которых является наилучшим комментарием и толкованием их творчества, а художественные произведения – наилучшим оправданием их жизни. По словам В.Белинского, время преклоняет колени перед такими писателями.

В этом смысле Ованес Туманян неповторим и уникален, поскольку он принадлежит к числу тех гениальных художников слова, сила которых заключена в неразделимости поэта и человека, в гармоническом единстве национального и общечеловеческого начала. Он создал эпохальную литературу, обобщив, абстрагировав своё время и человека всех времён, принеся в армянскую литературу многоскладчатые слои художественного мышления, принципиально новое поэтическое пространство и традиции.

Туманян – это обобщённый образ армянского народа, наше самосознание и генетический код, посредством расшифровки которого можно понять душу армянина, его характер, его прошлое, настоящее и будущее одновременно.

Французский литературовед Жак Неф признаётся: “У нас нет такого писателя, которого мы могли бы сделать национальным символом”. Мы же можем с уверенностью сказать, что у нас есть национальный писатель-символ. Именно Туманян является самым народным, самым национальным армянским писателем, именно он является символом армянина и армянского духа.

Величие Туманяна ощущает каждый армянин, поскольку, выражаясь словами Паруйра Севака, он “является нашим хлебом насущным”, вот почему то поколение, которое даже не умело читать, или даже никогда не слышало имени Туманяна, на интуитивном уровне знало наверняка, что его творчество бессмертно: вот почему мать Севака спрашивала сына: “Раз уж ты столько читаешь, сможешь ли стать таким человеком, как автор “Гикора”?” А отец Гранта Матевосяна удивлялся: “Неужели Туманяна нужно учить?” И каждый из них был по-своему прав, поскольку невозможно учить то, что нация, народ несёт в себе, в своей генетической памяти с незапамятных времён, со времени рождения первых языческих богов; нельзя учить то, что течёт в венах каждого армянина, является его составной частью и не просто находится с ним с самой колыбели и сопутствует ему до глубокой старости, а живёт в нём ещё до рождения.

В 1904 г. в одном из писем писатель признаётся, что преходящее давно уже ушло из его сердца, а о своих связях с непреходящим он скромно умалчивает, поскольку его душа находилась в исканиях и по дороге к неизвестности, к бездне нашёл свой космос, ставший для него пристанищем. Более того, он стал представителем армянского духа в космическом пространстве, тем божественным паломником, который шагает в первых рядах с величайшими деятелями других наций, других народов: “Душа моя вселенную объяла”. И, словно этого было недостаточно, он стал “хозяином вселенной”. И по праву хозяина, своим наследием, своим творчеством и оставленными заветами он старается ввести в свой туманяновский мир каждого, чтобы обеспечить причастность всех людей к возвышенному, чистому и вселенскому.

В 50-60-е гг. Минувшего века лучшие представители как армянской, так и инонациональной литературы (П.Севак, Р.Ованесян, Г.Эмин, С.Наровчатов и др.), свои отзывы о Туманяне начинали с акцентирования национального качества его дарования, сравнивая его с украинцем Шевченко, немцем Гёте, болгарином Ботевом, венгром Петефи, англичанами Шекспиром или Байроном, поляком Мицкевичем, грузином Руставели, то есть с самыми великими, самыми национальными, самыми общечеловеческими и самыми народными писателями. Возможно, сегодня эти слова покажутся несколько пообносившимися, однако именно эти характеристики зачастую констатируют вечные реалии, как пословицы и поговорки, как афоризмы. Это означает, что уже давно закреплена уникальность и неповторимость, говоря словами Севака, “несравненность” Туманяна в истории армянской литературы и культуры, обусловленная национальными качествами его гения. Севак пишет: “И у каждого народа бывает только один такой писатель… у него могло бы и не быть имени, даты рождения и смерти, как дело обстоит с эпосами… более других армянский, более других исконный… природа дала ему всё, чтобы мы приставили к его имени определение “святой”… Онбылиндивидуализированнойнацией…”

Невозможно представить многовековую армянскую литературу и всю историю армянского народа без Туманяна. И в мировой литературе также он является одним из тех уникальных писателей, жизнедеятельность, биография которых становятся биографией эпохи. Сколько писателей мы знаем в мировой литературе, которые были бы настолько заняты во всех областях общественной жизни своего народа, одновременно председательствуя в десятках обществ (Кавказское общество армянских писателей, Общество попечительства армянских сирот, Общество Айказян, Союз земляческих обществ, Бюро “Вштапатум”, Дом армянского искусства, Комитет помощи Армении и т.д. и т.п.); кто ещё выполнял столько гражданских подвигов, подвергая свою жизнь смертельной опасности? Да, велика его роль во всех областях общественной жизни. Он был гениален во всём, и не нами сказано, что всё, к чему бы он ни прикасался, превращалось в чудо.

Уникальность и неповторимость Туманяна - в неразделимости его творческого и гражданского, человеческого подвига, что было доказано самой его жизнью, начиная с покупки пистолета на вырученные от продажи пальто деньги- во имя освобождения Западной Армении и наивно-романтической программы противостояния турецким властям с привлечением 4-5-ти товарищей-патриотов, вплоть до прекращения межнациональных столкновений и предотвращения кровопролития; вплоть до посещений Западной Армении в дни Первой мировой войны, осуществляя заботу об армянских сиротах и беженцах; вплоть до важных, нередко преисполненных лживыми обещаниями, но порой продуктивных встреч с послами и консулами разных стран – России, Германии, Испании, Австрии, с уездными начальниками и губернаторами, русскими генералами и солдатами, с армянскими добровольцами; вплоть до не удавшейся попытки предотвращения гражданской войны; вплоть до не увенчавшейся успехом командировки в Россию для встречи с императором Николаем Вторым; вплоть до должности первого председателя Комитета помощи Армении… И это ещё далеко не всё, хотя только при перечислении всех его деяний перехватывает дыхание. Кажется, что всё это всем нам давно известно, что просто стыдно не знать этого. Подобная насыщенная деятельность также уникальна и присуща апостолам, идущим на верную и осознанную смерть. Писатель прожил жизнь в действительности, полной надежд и отчаяния, ликований и разочарований, душевных подъёмов и горьких поражений, в стремлении к жизни и в условиях потери родины; и даже среди усеянных трупами руин и пепелищ он сумел сохранить свои светлые идеалы, мечту о превращении варвара в человека, мечту, которая так и осталась не доведённой до конца, как незавершённой осталась его сказка “Азаранблбул” (“Жар-птица”).

Больной и ослабевший поэт ценой неимоверных усилий продолжал успевать везде и всюду и жертвовать собой для всех и для каждого, реализуя тем самым свою мечту “слиться с небом и землёй”:

Но кто пошлёт мне благодать забыть себя, не знать,

Во всех стихиях пребывать, – в их тайной глубине!

(Пер. Н. Гребнева)

В страшные месяцы 1915-го г. многие не находили в себе мужества даже проезжать мимо заражённого Эчмиадзина, а иные, подобно Мартиросу Сарьяну, проникнувшись патриотическими чувствами, ринулись туда, чтобы помочь обездоленным, доведённым до крайности людям, но физически не выдержали вида адовых человеческих страданий. Причём Сарьяну, возможно, в некотором смысле даже повезло: кто знает, что бы с ним могло случиться, если бы он не потерял сознание от горя и боли. А вот Араму Манукяну не повезло: при посещении лагерей беженцев и вынужденных переселенцев, он заразился смертельной болезнью и скончался. И только Туманян, прервав своё лечение, поспешил в эчмиадзинскую преисподнюю и оставался там несколько месяцев, и при этом держал при себе одну из дочерей, подвергая её жизнь смертельной опасности. Это уже другое, исключительное качество и уровень патриотизма. Предоставление всех детей в распоряжение генерала Андраника (четверых сыновей – в качестве солдат, четырёх дочерей – сёстрами милосердия) является уже не самоотверженностью, а высшей степенью жертвенности. И он был на баррикадах до самой своей кончины, когда, проигнорировав нехорошее предчувствие своей матери, наделённой даром ясновидения, не вняв её мольбам, он, уже будучи неизлечимо больным, согласился пересечь море и добраться до Константинополя, чтобы стать связующим мостом для чудом уцелевшего после геноцида западноармянского населения и бедствовавшего в недавно советизированной стране восточного армянства, чтобы помочь людям ощутить своё единство, вдохновить их на сплочение и борьбу с внешними врагами. Туманян осознавал всю рискованность и опасность предпринимаемого путешествия, но всё же предпочёл оказаться полезным для своего народа, потому что знал, что в день своей смерти, используя выражение С.Городецкого, отправится в бессмертие.

Даже если бы Туманян не был писателем, он всё равно остался бы в памяти армянского народа, поскольку именно он был лучшим национальным и литературным деятелем своего времени, именно он был одним из самых лучших публицистов эпохи. Как в художественном творчестве, так и в публицистике его стремлением было увидеть конец зла. Для этой цели он избрал не путь убийства и уничтожения, а честный и конструктивный путь поддержания и оживления. “Мы желаем только одного: чтобы из нашей периодики исчезли варварские обычаи, уступив место объективной, корректной критике, широкому и ясному взгляду… и, вместо того чтобы убивать, разрушать, лишать сил, мы должны стараться оказывать поддержку и оживлять”.

Именно Туманян был лучшим восточноармянским литературным критиком, государственным деятелем страны, не имевшей государственности, Поэтом всех армян, который представлял собой гармоничное единство чувственного мира армянской души, творческой мысли и бодрствующего разума, который сделал реальностью свою заветную мечту жить для всех и для каждого:

Покуда мог – свет отдавал я людям,

Свет отдавал, покуда не иссяк.

(Пер. Н.Гребнева)

Больше он уже не принадлежал себе, не существовал для себя, и поэтом никогда не опускался до проклятий и анафемы и видел свет во мраке, и это в той жизни, которая дала ему только горе и боль, как в национальном, так и в личном плане. Он горел, чтобы этого света стало больше: “Горел я, озарял собою мрак”.

Вот уже целое столетие каждый юбилей Ованеса Туманяна, независимо от того, отмечается ли он народом, без каких-либо распоряжений и инструкций “сверху”, или при непосредственном руководящем и направляющем участии властей, становится ярким свидетельством его народности. Он является одним из тех счастливых писателей, величие которого признали почти все наши видные писатели. Конечно, были моменты, как при его жизни, так и после смерти, когда простоту и ясность его стиля путали с простоватостью,

Однако, тем не менее, Туманян является одним из тех редких писателей, чьё выдающееся дарование осознавалось его современниками, даже его недругами и недоброжелателями: даже слепому, благодаря его сверхчувствительности, невидимое становится очевидным. В частности, все без исключения выдающиеся армянские писатели, отдавали лавры первенства Туманяну, поскольку они были действительно выдающимися и не боялись сравнения с самым лучшим, самым великим. Ав. Исаакян утверждает и предупреждает грядущие поколения, что понять Туманяна-человека очень трудно, поскольку он “является психологическим сфинксом… со сложной, неутолимой фаустовской душой”, “несравненным” человеком, который, куда бы он ни направлялся, “приносил с собой солнце радости, давал свет и жизнь”, был “обворожительным человеком”, который был в ряду “легендарных людей”, рядом с которым каждый чувствовал себя счастливым, а без него весь мир становится бессмысленным и суетным. Для Чаренца Туманян был “недосягаемым Араратом нашей поэзии”, поднимавшим кубок вместе с Гомером и Гёте. В.Терьян не променял бы поэму Туманяна “Парвана” со всей западноармянской поэзией, внезапно перенявшей языческую образность.Этихарактеристики можно продолжать до бесконечности, добавив имена Г.Агаяна, Ширванзаде, Шанта, Демирчяна и многих других. Возможно, некоторые из них преувеличивали, однако коленопреклонённое возвеличивание современника и признание его беспрекословное преимущество, действительно является редким явлением, если не исключительным. Их поклонение словно передалось последующим поколениям писателей, которое пошло ещё дальше, обожествляя Туманяна. Мы уверены, что это отношение сохранится и в последующих веках, и если сегодня многие хранят молчание, значит, они еще не дошли до осознания своей значимости, поскольку только действительно значимые писатели признаются в неоспоримом величии Туманяна.

Да, все с ощущали глубокую признательность при общении с гениальным писателем, многие считали его единственным в своём роде и исключительным, незаменимым. По словам Стефана Зоряна, “Если однажды состоится выставка стихотворений всех народов мира, то армянскому народу некого будет послать, кроме Туманяна – в качестве образчика истинно армянского поэта”.

Многие видели величие поэта в его единении и отождествлении с народом. Так, Рачия Ованесян говорил: “Для творчества Туманяна исходной точкой является народ и окончательной точкой – также”. Для Сильвы Капутикян Туманян был “самым замечательным явлением природы”, “с широким и щедрым характером, с незыблемым здоровьем духа, – это признаки, которыми наделён только народ”. Для Геворга Эмина Туманян – “насущный хлеб, без которого невозможно представить жизнь человека… Великий и необходимый, - самый великий и самый необходимый”.

Амо Сагиян признаётся: “Каждый раз, открывая двери в его творческий мир, удивляешься и испытываешь растерянность… Как много красок, ароматов, пламени, пропастей и вершин!.. Всегда что-то неузнаваемое”. Туманян был для него самым любимым писателем на всей планете. “С мировой литературой и писателями я в той или иной мере знаком… читал. Но больше всех люблю и лучше всех воспринимаю Туманяна”. В подобном духе высказывается Анаит Саинян. “Для меня Туманян по одну сторону, вся армянская литература – по другую, - говорит она и добавляет: - Он для меня – величайший писатель в мире”. Свою статью писательница завершает, ставя знак равенства между Творцом и Туманяном: “Бог в небе, и он также в нас. В небе и в нас, неотделим от нас также Туманян”.

А с какой точностью и туманяновской сжатостью охарактеризовал “Великого лорийца” его замечательный земляк Грант Матевосян: “Мы живы Туманяном. Без Туманяна нас нет”. Он обожествлял Туманяна, называя его “Сыном Божьим” и одновременно “Богом-Отцом”, который пришёл в мир и стал описателем трагедии своего народа, но не “заложником ненависти”. Затем писатель заключает: “Такими бывают только полководцы-короли… Он не чувствует необходимости в совершенствовании своего совершенства… Он является символом совершенства своего народа”. По глубокому убеждению Г.Матевосяна, в мире Туманяна, в этом королевстве, с раннего детства знакомого и родного для каждого армянина, рождаются все великие деятели нашей культуры, и только побывав там, они приходят в свою страну.

Сам Туманян также знал, что для него не существует пространственно-временных границ, что он будет жить до предела беспредельности и будет исследовать тайны человеческого существования.

Масис – превыше всех армянских гор,

На высоте его вступила в разговор

Моя душа с Творцом: длинна беседа эта -

С времен небытия и до скончания света.

(Пер. Н.Гребнева)

Туманяна с исключительной теплотой чествовали и возвеличивали и видные представители других народов, в том числе В.Брюсов, С.Городецкий, Т.Табидзе, Г.Леонидзе, Н.Тихонов, С.Шервинский, Ал.Дымшиц, А.Сурков, Д.Гранин, К.Чуковский, В.Кочевский, Л.Первомайский,К.Гамсахурдия, Г.Абашидзе, Э.Межелайтис, Ю.Збанацкий, М.Танк, М.Петровых, Б.Ахмадулина, В.Звягинцева и многие другие.

Даниил Гранин видел исключительность Туманяна в том, что он очень глубоко проник во все смежные области культуры и искусства армянского народа. По мнению Р.Фёдорова, Туманян является представителем нашего национального характера и средоточием исторического опыта. Многие произведения характеризовались как “зов души”, “заветная молитва”, “магический шёпот”.

О параллели Пушкин-Туманян говорилось всегда, начиная с современников армянского поэта – княгини Мариам Туманян и ВаанаТерьяна, до наших дней. Н.Тихонов: “Туманян – Пушкин Армении”, С.Баруздин: “Туманян – писатель-символ, как Пушкин”; а известный туманяновед Эд. Джрбашян посвятил этой теме отдельную монографию, в которой научно обосновал и раз и навсегда закрепил реалию духовного родства и близости Туманяна и Пушкина.

Аполлон Григорьев в 1959 г. в своей статье “Взгляд на творчество Пушкина со дня его смерти” сказал: “Пушкин – это наше всё”, и эта фраза стала крылатым выражением и бесспорно и точно характеризует также Туманяна. Если эта фраза всеохватно определяет Пушкина, который в искусстве стал носителем русского духа и характера русского человека, то насколько эти слова подходят к Туманяну, который не только в искусстве, но и во всех сферах общественной жизни, в публицистике, в огромной национальной деятельности, народной дипломатии, историографии, в руководстве культурной жизнью стал лучшим представителем своей нации, причём не какой-нибудь писатель или критик, а он сам провозгласил себя “Поэтом всех армян”, и народ с первой же секунды ухватился за это определение, объявив его представителем “всех армян” во всех областях – поэтом, тамадой, Отцом всех армянских сирот и т.д. Когда после него пришли Терьян и Чаренц и предопределили новые пути развития литературы, рядом с ними был и Туманян. Он также рядом с сегодняшними писателями, со всеми без исключения, даже рядом с теми, кто может отрицать его и не признавать его величие, он также будет рядом с армянскими гениями грядущих веков и будет учить их жить и проявлять мужество и стойкость.

Душа моя, живя в земном дому,

Вселенную объяла – свет и тьму,

Но то, что я владыка всей вселенной,

Кому известно, ведомо кому?

(Пер. Н.Гребнева)

Да, Туманян – это наше всё, в нём сосредоточено наше прошлое, настоящее и будущее, наши традиции и преодоление косных обычаев, он одновременно и земной, и нематериальный, в нём проявилась наша природа, армянская речь и письменная культура, он – наш хлеб и наша вода, будничное и вселенское, он – секрет совершенства и жертвенности, совесть армянского народа, сострадание и милосердие; он ушёл из жизни, пытаясь найти пути выхода для своего многострадального народа. Своей интуицией и глазами своей “то сумрачной и облачной, то спокойной и ясной” души он видел и объяснял невидимое и сокрытое.

Моя душа болит во всякий час,

Она на протяженье многих лет

Невольно и неведомо для вас

Свидетель ваших радостей и бед.

(Пер. А.Якобсона)

Душа поэта, лишившегося родины, потерявшего сына, ставшего очевидцем нечеловеческих страданий армянских беженцев и сирот, зачастую кричала от горя и боли, но он улыбался, щедро дарил свою улыбку всем и каждому и делал всё, чтобы радовать людей: ведь он был автором жизнеутверждающей сказки “У весельчака веселья не убудет”, хотя в его душе плескалось “безбрежное море армянского горя”.Он делал всё, чтобы скрывать свою безбрежную тоску и печаль, своё страдание и слёзы, и, возможно, так и не узнал, что кроме его родных эту тоску и боль заметили некоторые его современники – во время похорон Г.Агаяна, в 1915-м г. у телеги с горой трупов, в 1918-м г., когда случайно из газет узнал о гибели своего сына Артавазда…

Туманян был “чудом чудесным”, был “сверхчеловеком”, который успевал везде и всюду, сочувствовал и сопереживал всем и каждому, с печатью гения на челе, с чувством народа в сердце, с историей за плечами, с настоящим и будущим перед глазами.

Как может не быть нашим всем поэт, о котором давно уже сказано, что он – “Священное писание нашей души и энциклопедия нашей жизни” (С.Наровчатов).

Туманян – это наше всё, поскольку в его поэзии одновременно живут бури, волнующие чувства и души людей, и бесчисленные горизонты будущего. Он пришёл как предводитель, наапет-патриарх, полководец и солдат, как борец против ужасов и кошмаров, обрушивавшихся на армянский народ, пришёл смягчить его горе и страдания, пришёл в качестве врача, чтобы излечить не заживающие раны Армении, чтобы стать бальзамом и сохранить стародавнюю веру нации и её надежды на будущее. Он доподлинно знал и предупредил нас, что “Зло также бессмертно”, поэтому он и был пограничником, стоявшим на границе добра и зла, чтобы защищать добро от посягательств зла и не позволить, чтобы добро подверглось соблазну и перешло границу, оказалось на другой стороне, не позволить, чтобы с противоположной стороны границу перешло зло и одержало победу над добром, беспрепятственно оказавшись в мире прекрасных грёз и мечтаний. Туманян был мудрым провозвестником, пророком веков и предупреждал бездушных властителей и тиранов: “Всегда сильнее сильного найдётся”. Он был учеником родной земли, природы и народа, и хорошо выучил урок, преподанный этими мудрыми учителями: в его сердце были любовь, печаль и слёзы, а на лице – улыбка. Те же учителя давали те же уроки и многим другим, но очень немногим, самым исключительным удавалось усвоить эти уроки. Как говорил “Великий лориец”, цветок стоит посередине, но только пчела делает из него мёд. Так же и Туманян: в суровый век владычества человека-зверя, в эпоху, полную яда и желчи, он находил нектар в цветах и делал мёд, чтобы его свет одержал победунад окружающим мраком и чтобы добро одержало победу над злом.

Я видел всё: предательство и зло.

Бывало – и меня коварство жгло.

Но я любил, смотрел прощавшим взглядом,

Мне часто было и во тьме светло!

(Пер. Н.Гребнева)

Туманян в нашей многовековой истории был величайшим из великих. С незапамятных времён он всегда был рядом с великими, и когда Айк сражался с Белом, и когда Армения стала первым в мире христианским государством, и когда Месроп Маштоц создавал армянский алфавит, и когда решалась историческая судьба армянского народа; он всегда находился рядом с теми, кто создавал армянскую культуру и творил национальную историю. Вот почему Туманян – это наше всё, наш Пушкин и Шекспир, наш Айк и Трдат Великий, наш Месроп Маштоц и Саак Партев, наш Одзнеци и Хримян Айрик, наш Нарекаци и Абовян, наш Комитас и Сарьян, наш Андраник и Нжде, наша родная земля и природа, наша история и наука. Но и это не всё.

Больше всех других Туманян высвечивал недостатки и тёмные стороны превращавшейся в бессознательную толпу, исполненной горечи народной массы. Больше всех других Туманян упрекал и осуждал каждого преступника с армянской родословной, потому что “по яблоку судят о дереве”. Больше всех других Туманян метал копья праведного гнева против пагубной ревности и зависти, невежества и ханжества, недоброжелательства, лжи и фальши, против нравственных преступлений.

Именно Туманян осмелился сказать: “Правда заключается в том, что наше единство страдает одной тяжёлой и глубокой нравственной болезнью… наша душа очень озлоблена, человек внутри нас очень испорчен”. И в качестве предусловия для выздоровления и панацеи он предлагал искреннее признание и покаяние “и в наших сердцах, и перед миром… Другого пути нет: спасение наверняка придёт изнутри, потому что мы испорчены изнутри”.

И этим самым он стал нашим обвинителем, судьёй и защитником одновременно, нашей порядочностью, “патентом на благородство” (выражение А.Фета), диагностируя наши общественные болезни и предлагая рецепты для их лечения, для продолжения жизни. При этом, в большой человеческой семье он защищал нас не только от себя самих и от наших просчётов и ошибок, но и от безжалостных чужеземцев, от их посягательств и нападок, постоянного стремления поставить нас на колени. И сегодня также для каждого врага нашего народа, для каждого властителя, стремящегося развязать войну, должны быть слышимы мудрые слова и предупреждения Туманяна, слетевшие из уст его героя Давида Сасунского.

Отстаивая авторские права армянских писателей, Туманян устанавливал нравственные законы, поскольку существовавшие законы бездействовали. Он стыдил авторов-создателей этих законов, поскольку их мало интересовали и заботили вопросы нравственности. “…Это несправедливо… независимо от того, от имени какого закона это совершается. Есть законы, пользоваться которыми стыдно”. Сос Саркисян как-то сказал: “Ованес Туманян – это наша пока еще не написанная конституция, наш паспорт, предъявляемый всему миру”. Если будет написана новая, туманяновская конституция, у нас уже больше не будет законов, пользоваться которыми будет стыдно.

Мы и сегодня живём в непростое время, и нам сегодня, как, впрочем, всегда, необходим Туманян, необходим, как воздух и вода. Своим незыблемым правом “Поэта всех армян” Туманян напоминает нам, что сколько бы не убивали тело, сломить дух армянского народа невозможно, что нужно всегда помнить о том, что “Не вечно ничто на земле”.

Шло время. Горючие слёзы глотая,

К могиле старик припадал. Как во мгле,

На мраморе царственном вязь золотая

Виднелась: “Не вечно ничто на земле”.

(Пер. А.Тарковского)

Не вечно ничто на земле, поскольку альтернативы нет. Паруйр Севак говорил: народы не умирают, они кончают самоубийством. А не учиться у Туманяна означает совершить самоубийство. Народ, у которого есть Туманян, не может совершить самоубийство.

Сусанна Ованесян,

доктор филологических наук