Микола Тютюнник

Ирина Анастасиади

Предисловие к книге Виталия Свиридова «Великое счастье идти»

Помнится его телефонный звонок.

− Николай Григорьевич,  хочу прочесть вам только что законченный отрывок из поэмы «Голгофа Николая Гоголя»…

Конечно, я был рад. Как бывал всегда рад его звонкам и, тем более, встречам с моим новым другом Виталием Свиридовым, с которым мы познакомились на одном из поэтических фестивалей в местах археологических раскопок на Красном озере. Уже тогда он запомнился мне своим неподражаемым чтением своих коротких, изобилующих свежими метафорами, стихов. А еще − чисто мужской сдержанностью, которую не растопили даже наши традиционные полевые сто грамм.

− С удовольствием послушаю, Виталий…

Потом было чтение. Точнее сказать − декламация, которой может позавидовать даже артист разговорного жанра. Во всяком случае, мне никогда так не научиться. Поэтому слушал с легкой дружеской завистью, тщетно пытаясь разгадать секрет, с помощью которого Виталий буквально завораживает своих слушателей.

… Ветер в ставни, студеный февральский,

Бил всю ночь, обессилев под утро,

Николай Чудотворец Диканский

Над больным наклонился как будто;

И на старославянском наречии, с высоты,

Где нет смерти и страха,

Отзывались на боль человечью Аллилуйя

Под музыку Баха…

… Все предвидено промыслом Божьим, −

Всякий долей своей наделен:

Крест Голгофы − святым и острожным,

Крест погоста − таким, как Симон…

Первые же строки этой поэмы, что называется, вынуждали сконцентрировать все свое внимание, чтобы не пропустить ни единого слова, ни одной буквы, практически с каждой новой прочитанной строкой я отмечал метафоричность и свежесть написанного, даже на расстоянии ощутив невероятный накал страсти, которую с трудом сдерживал в себе автор. Здесь не было и намека на пересказ каких-то эпизодов из жизни Гоголя, что вряд ли заинтересует любителей поэзии. Хотя речь шла об известном.  Известном  широкому кругу читателей. Но оно рассматривалось (описывалось, преподносилось и т. д.) под особым углом зрения. Описывалось таким, каким видел его только сам автор.  Который по своей врожденной щедрости решил поделиться увиденным и опоэтизированным с читателем.

Я не скрывал своей радости, даже восторга. Ведь оказалось, что мы оба боготворим этого писателя, нашего Гоголя.

− Ну и когда же будет продолжение? − спросил я Виталия.

− Пока не знаю.

Он действительно, довольно сдержан. И не тороплив. А скорее всего, − очень требователен. В первую очередь − к себе.  И даже в солидном возрасте откладывал и откладывал выход отдельной книгой своей замечательной поэзии. Но, слава Богу,  наконец, решился на издание.

Вместе с отрывком из выше указанной поэмы, автор поместил здесь и поэтическое, как мне кажется, исследование «Сгущение, или Эволюция Черного Квадрата Казимира Малевича». И пролог к этому произведению начал так:

Кроссвордом траурным,

Диковиной для зрелища

Насильно втиснут Мрак

В Квадрат Малевича…

Какой серьезный читатель не воспылает желанием поскорее прочитать эту вещь и открыть для себя то, что, признаемся честно, так и остается для многих загадкой: о чем думал известный живописец, приступая к своей самой загадочной, самой знаменитой и многими непонятой работе? Уж не насмешничал ли он над нами, представив, как мы на протяжении многих лет будем пытаться разгадать зашифрованную на этом полотне мысль. Уже и холст, словно от обиды, заметно потрескался, обнажив множество тончайших трещинок, а мы все смотрим, смотрим… И со вздохом потираем затылок. И вдруг − вот это поэтическое исследование Виталия Свиридова, который лично для меня является и поэтом, и философом, и замечательным критиком, и… и классным скульптором! Но о последнем − немного позже. Читайте! Глядишь, что-то и откроете для себя ранее не известное. Не забывая, впрочем, и то, что стихи философской направленности тоже далеко не просты и не всегда прозрачны, как и картина, о которой  здесь идет речь. Добавлю только, что автор счел нужным напомнить нам:  термин «сгущение» предложил немецкий психиатр К. Кречмер. И под этим термином он понимал  подчеркивание, утрирование одного из параметров образа. Так в иконе подчеркнуты лики, особенно глаза. Символика Малевича в основном сгущение.

Сродни «Сгущению…» и  поэтическое эссе «Сопричастие», о содержании которого коротко и емко сказано двумя авторскими строками:

… И как мертвы слова и косны ощущения,

Чтоб мочь живописать картины Сотворения!

Да, для этого потребуются мысли и поэтические образы, равные Святому Писанию. Однако же, это под силу только святым апостолам, которые оставили человечеству Книгу книг. А что написал Виталий Свиридов, − прочтем несколькими минутами позже. Так что наберемся терпения.

Помимо упомянутых произведений, в книгу вошли и стихи поэта, также насыщенные богатой образностью и неординарными мыслями. Некоторые из них тут же переведены на украинский язык Любовью Цай и Кристиной Адраховской. И, на мой взгляд, довольно успешно. Хотя управиться с таким материалом далеко не просто. Уж очень необычные обороты речи, неологизмы… Не удержался от искушения кое-что перевести и я.

Теперь вот хочется выбрать наиболее поэтические строки автора. И, оказывается, это не просто. Пришлось бы переписывать и вставлять в текст  предисловия целые строфы! Ну, хотя бы парочку. Для наглядности.

Внизу повис на кронах тополей

Дождливый сумрак городского лета…

Или вот:

− На века!

Где от ветра

Бесстрастно

Слоняются облака.

А эти строчки обращены к его малой родине − к России. Не могу удержаться, чтобы не воспроизвести полностью.

Я словами

Тебя

Утомлять не берусь;

Про тебя

Столько слов

Было сказано,

Русь!..

Что за пышностью фраз,

Похвалы и вранья

Ты сама все равно

Не услышишь меня…

Потому

И стихов

Я тебе не пишу, −

Лишь под сердцем своим,

Как ребенка, ношу!

Указывая на некоторые черты характера Виталия Свиридова, я не упомянул еще одну его замечательную особенность − он интеллигент. Настоящий русский интеллигент. Что подтверждается и такими вот строками, которые, осмелюсь сказать, являются философией автора:

Я руганью на ругань не отвечу,

Когда услышу речь не человечью.

Не убегу от страха и стыдливости,

Лишь замолчу от ощущения гадливости.

О, скверна грязных слов,

Родня тифозной вши!

Ты − омут для зараз…

Эрозия души!

И еще:

Мне с Вами трудно перейти на «Ты»…

Это уже из стихотворения, посвященного его близкому другу и замечательному поэту Андрею Александровичу Аксюте, который по возрасту намного старше всех нас. (Могу еще добавить, что я также иногда чувствую неловкость, когда Виталий не замечает моих просьб обращаться ко мне на «ты». Ведь я моложе его на два года.)

Что еще добавить? То, что практически все произведения этого сборника замечательны, свежи и оригинальны? Это действительно так. Поэтому трудно что-то выделить. Ну, может быть, «Покров» или стихи, посвященные сыну… Да ведь и остальные не уступают им!

В конце книги автор поместил свою «Воздушно-капельную прозу», которую, на мой взгляд, можно смело отнести к белым стихам, верлибру. Все они были переведены Кристиной Адраховской на украинский язык. А ведь давно и всем известно, что переводят только настоящую, стоящую поэзию. Переводят исключительно из любви к переводимым стихах. И даже из чувства доброй светлой зависти к переводимому автору. Это я уже знаю по личному опыту, как переводчик многих стихов из русской классической поэзии и передовых современных поэтов.

Под конец обращаю внимание читателей на снимки сказочно прекрасных  скульптур из дерева, которые помещены в этой книге. Они также рождены благодаря богатой творческой фантазии и золотым рукам  поэта Виталия Свиридова.

На мою просьбу поделиться своими размышлениями о своем изобразительном творчестве, Виталий рассказывает:

– Изобразительным творчеством я, как и многие, увлекся с раннего детства, но нельзя сказать, что был этим увлечён до одержимости, той самой Божественной, что отличает человека очень одарённого от обычного человека, увлечённого тем или иным делом….По-моему, весьма заурядный дар мой, не получивший соответствующей организации серьёзной школой, – как-то приобрёл сам по себе такую вот спорадическую форму осуществления, в виде оформительской деятельности, как бы громко это ни звучало. В юности много увлекался живописью, посещал художественные студии при дворце пионеров, был художником в работе со стенной печатью, это было актуально в наше советское время, и в школе, и в горном училище и в Армии, и на производстве, причём часто всюду получал те или иные премии и призовые места… Участвовал и в конкурсах живописи, правда, в основном копиями с работ мастеров классики. В более зрелые годы сконцентрировал свои пристрастия в области графики, станкового плаката, экслибриса, участвовал в крупных международных выставках плаката. Впрочем, если быть критически «объективным», то нельзя сказать, что отдавался этим увлечениям без остатка. Наверное, либо из-за излишней лености натуры, поверхностности её, либо по какой другой причине – особо выдающихся и сильных в себе качеств не обнаружил до сих пор! Я, по-моему разумению, весьма посредственный ученик, но способный стать высоким мастером в «следующей» жизни, в существование коей не сомневаюсь, но это уже иная история!..

Резьба по дереву, вернее – работа с деревом, приобщение к работе с резцами и режущим инструментом по дереву и металлу привилась мне в школьные годы в кружках, которые я регулярно посещал, – столярный, авиамодельный, судомодельный, (кроме того, занимался в фотостудии, химическом кружке, радиотехническом и электрофизическом…) Избыток энергии и физических своих природных потенций дополнительно реализовывал в спортсекциях. После Армии закончил заочный народный университет искусств в Москве ( факультет декоративно-оформительский). Работал художником-оформителем на предприятиях города и района. Впрочем, в 80-е годы, в период работы художником-оформителем на шахте им. Артёма объединения «Луганскуголь,» всерьёз приобщился к работе над садово-парковой скульптурой, чем продолжаю заниматься и сейчас. За десятки лет практики сделано не так уж и много, но и не мало, если учесть, что работа оформителя на самом деле широкодиапазонный вид творческого искусства, в котором очень много и банально необходимой рутины. Из сработанной скульптуры, рельефа, можно выделить такие, как круглая садово-парковая скульптура, и плоско-рельефная резьба по цементу и чеканка по металлу в виде достаточно ёмких композиций для настенных экспозиций в интерьерах общественных зданий – кафе, клубов, учебных заведений. Основная масса работ концентрировалась в качестве детских городков, площадок, парковых скульптур в зонах отдыха города и области. Несколько работ можно было увидеть в Геленджике на базе отдыха Алчевского комбината, в детских лагерях отдыха, в некоторых частных коллекциях. Впрочем, у древесины срок жизни не велик (если не поддерживать её спец обработками), поэтому многие работы на открытом пространстве под дождём, снегом и механическим воздействием приходят в состояние крайне запущенности, растрескиваясь, обесцвечиваясь и утрачивая прочность своих природно механических свойств и качеств. Создано примерно около 30-ти крупных работ, и множество декоративно-прикладной «мелочёвки» в виде резных панно, малых форм и декоративно-отделочных элементов в экстерьерах и интерьерах различных частных и общественных зданий и сооружений от мемориалов до памятных знаков. Есть масштабные работы, которые в проекте могли бы иметь достойный вид (например, памятник погибшим шахтёрам), но в условиях очень трудных, непростых девяностых годов всё это было исполнителями так отвратительно осуществлено, что, по правде говоря, от моего проекта и замысла остались лишь благие намеренья. Мемориал стоит (более шести метров в высоту!) но мне стыдно вспоминать о своей причастности к этой работе! Бог судья тем исполнителям!

Микола ТЮТЮННИК