Владимир Рудов 

    Чем больше читаю и перечитываю Есенина, тем больше убеждаюсь, что вдохновение для своих гениальных стихов он черпал не в России, как принято считать, а в Украине. Если точнее − в нашем приднепровском регионе, а уж совсем точно − в местах, где сегодня располагается жилмассив Красный Камень. Скептиков прошу повременить с выводами, последовав за великим поэтом в путешествие, и только потом делать умозаключения.
      …«И на известку колоколен невольно крестится рука». Хоть убейте, а я считаю, что речь идет о новокайдакском Свято-Николаевском храме, который недавно отметил свое двухсотлетие. Именно его купола видны при подходе к Днепру. Как воспитанный в православии человек, поэт не мог не обратить на них внимания и если не по убеждению, то хотя бы по привычке не перекреститься.
    Приближение к заповедным местам подогревало чувства поэта. Васильками светилось сердце, вспыхивали «ландыши сил». А когда на одолженной у знакомого (водных станций тогда еще не было) лодке вышел в залив с его зеркальной гладью и утопающими в зелени берегами, чувства сами собой выплеснулись в строки:
                                          Край любимый! Сердцу снятся
                                          Скирды солнца в водах лонных.
                                          Я хотел бы затеряться
                                          В зеленях твоих стозвонных.
    «Скирды солнца» − солнечные лучи, щедро отражающиеся в воде, а про «зеленя стозвонные» объяснять не нужно. В теплое время года здесь поют-заливаются сотни птах. Не знаю, водятся ли в этом месте упомянутые в стихах поэта птицы, но на то они и стихи, чтобы видоизменять действительность. И вот уже «на бору со звонами плачут глухари», «плачет где-то иволга, схоронясь в дупло». А строки «где под музыку лягушек я растил себя поэтом» могли родиться только в нашем заливе: там этого добра хоть отбавляй.
    Есенин писал свои стихи в возрасте, когда гормоны не играют − буйствуют. Птичий гомон и щебет не в силах были заглушить для него девичьего смеха, который неожиданно прозвенел, «как сережки». Судя по всему, девчата отдыхали на близлежащем пляже. Были здесь девушки со «снопом волос овсяных», «алым соком ягоды на коже», похожие на розовый закат, как снег, лучистые и светлые. Сергей и сам был парень хоть куда (один «куст волос золотистый» чего стоил!), поэтому не составило труда уговорить одну из них и по молодому делу увести «на шелковы купыри», где выполнить данное еще пятнадцатилетним обещание «зацелую допьяна, изомну, как цвет». А когда попустило, уже без подруги (чтоб не отвлекаться на разговоры) продолжил путешествие по Днепру…
    Боже, какие сравнения приходили Есенину в голову! Плыли и рвались о солнечный сошник тучи, казалось, вода качает берега, синь сосала глаза… От этой (сказать «неописуемой», да Сергей Александрович умел описывать) красоты душа, «нездешних нив жилица», отделялась от бренного тела и парила над миром…
    Наши люди имеют дурную привычку брать на пляж собак. На одном из островов Есенину попался красивый породистый пес. Сергей легко находил общий язык с животными («с детства нравиться понимал кобелям да степным кобылам»), поэтому без страха протянул руку. «Дай, Джим (собаку звали Джимом), на счастье лапу мне»,− обратился он к псу. И тут возникло желание написать о нем. Вспомнив, что такого пса и с такой же кличкой видел у знакомого артиста Качалова, Есенин для придания стихотворению большей значимости решил посвятить его четвероногому другу артиста. Под названием «Собаке Качалова» стихотворение и вошло в анналы поэзии.
    На том же острове Есенина позвали: «Сережа!» Это отдыхали поклонники поэта (поэтов тогда не в пример нынешним временам знали и любили). По старой традиции поднесли чарку. Поскольку голова после вчерашнего побаливала, Есенин не стал отказываться, а, пригубив, почувствовал, как сразу полегчало. Волна благодарности захлестнула поэта. В эти минуты и родились ставшие хрестоматийными строки «Вот почему так тянусь я к людям, вот почему так люблю людей».
    Между тем, вечерело. На реке «выткался алый свет зари», и она «как котенок, мыла лапкой рот», желтые поводья уронил месяц… Приехав назад и привязывая лодку, Есенин увидел, что на «ветке облака златится спелая звезда», а в голубой траве гуляет «ягненочек кудрявый месяц». Еще раз оглядевшись, не в силах сдерживать переполнявшие всего чувства, не сказал, а, скорее, выдохнул: «О, верю, верю, счастье есть!» И сам себе казался зеленым кленом, который рос при дороге и у кого все еще впереди…
    Закоренелый скептик и теперь станет упорствовать: Есенин никогда не был в наших краях, все описанное − плод воображения автора. Но согласитесь: как похоже! А значит, вполне могло быть.

                                                               Владимир РУДОВ, г. Днепр