Владимир БОНДАРЕНКО

БАБЬЯ ПРОЗА ДИНЫ РУБИНОЙ

О повести «Бабий ветер»

Прочитал новую повесть Дины Рубиной «Бабий ветер». Написана плотно, неплохим языком, но всё как-то по-бабьи. Это даже не дамская проза с её сентиментальностью, лиризмом, это именно что бабья проза с глубочайшим погружением в быт, в достаточно интимные подробности жизни женщин. Уверен, что многие мужчины так и не осилят эту книгу, не осилят этот плотский быт, им абсолютно не нужный. Я уж, как критик, принуждал себя дочитать «Бабий ветер», узнать все её подробности.

Может быть, многим женщинам и будет интересно читать такую прозу: тут и пособие по кулинарии, и пособие по косметологии, и даже пособие по ухаживанию за своими интимными местами. В этих физиологических интимных подробностях нет даже эротики, сплошной даже не бабий, а именно бабский быт. Эпиляции, бразильское бикини, женское обрезание. Я о многом даже не слыхивал, да и нужды нет.

Повесть написана от имени женщины-косметолога, которая подробно отвечает на вопросы писательницы (условно той же Дины Рубиной). Вот эти интимные подробности и составляют суть книги, почти никакого сюжета, никакой лирики, никакого действия: «Лично я – виртуоз удаления волос с разных частей нашего бренного тела… в мои руки плывут усы и брови, волосатые груди и мохнатые ноги. И горит надо всем негасимым жаром «звезда любви приветная», мохнатая наша…».

Она – эта самая …зда, вроде бы и становится чуть ли не главной героиней книги. Но какая уж тут эротика, если Галина (главное действующее лицо) в основном описывает «наши увядшие прелести», лобки и гениталии богатых пожилых женщин или же чёрных женщин, прошедших обрезание, и пришедших к ней на бразильское бикини: «Чёрная женщина лет сорока – стильная, прекрасно одетая… Сняла она трусики, запрыгнула на кушетку, раздвинула ноги… Как она сказала , к счастью, ей не сделали фараоново обрезание – самое зверское… Никакого наркоза: две бабки в четыре руки скоблили бритвами и острыми ножами … нет клитора, малых губ, одна багровая воронка зияет. Опять-таки, «к счастью» не зашили влагалище…».

Сейчас эта женщина летела на симпозиум на Гавайи, купила роскошный купальник и решила сделать себе бикини, чтобы волосы не торчали.

Подробный быт такого мастера по удалению волос с интимных мест и составляет основу этой книги. Кому интересно, читайте. И ведь читают.

Легкий и незамысловатый сюжет лишь мельком проглядывает в «Бабьем ветре».

Галина, родом из Одессы, жила себе припеваючи, занималась парашютным спортом, летала на воздушных шарах, потом всё же, после гибели любимого, поближе к счастью, перебралась по еврейской линии в Америку, и там стала заниматься маникюром и косметологией. Выгоднее всего оказалось заниматься бикини ниже пояса, и у женщин, и у мужчин.

Мужчины к ней приходили в основном те ещё: трансвеститы, транссексуалы и прочие извращенцы. Тоже многие очевидно впервые прочитают о подробных различиях между ними.

Один такой извращенец – некий Джонатан, она же Мэри, решивший стать женщиной, чтобы помочь тяжело больному брату, которому как бы не хватало женского внимания, становится другом или подругой нашей Галины. Брат в конце книги умирает, и Мэри, к счастью, ещё не сделавшая операцию по перемене пола, благополучно отказывается от своей женской сути и становится счастливым возлюбленным Галины. Этакий хэппи-энд в американском стиле. Примитивнейший, ничем не обоснованный сюжет. Чем эта мнимая Мэри могла помочь умирающему брату? И зачем этот Джонатан в обычной жизни должен был тоже играть роль женщины? Затем внезапное возвращение в мужскую суть. Любовь?!

Не знаю, думала ли об этом Дина Рубина, но у неё в повести «Бабий ветер» сложились две неравных части. Счастливая жизнь героини в Советском Союзе, где та же героиня не гениталии чистит, а парит в воздухе, осваивает сложнейшие воздушные шары и аэростаты, несколько раз чудом не гибнет. Там же и счастливая любовь с Сашкой, таким же воздухоплавателем, нелепо погибшим во время одного из полётов, ушедшим на своем шаре ввысь, в грозовое облако.

После этого героине только и остаётся, что переехать в Нью-Йорк и заняться своими «гендерными перевёртышами» и бразильскими бикини.

В России – небо, воздух и счастье, а в Америке бытовая тяжёлая чисто физиологическая жизнь, которую лишь украшают различные сексуальные извращенцы. И – никакого неба.

В конце повести Дина Рубина пробует хотя бы в мечтах прокатить своих американских героев на воздушном шаре, наведаться за облака, а потом и самой укатить уже навсегда в небо, не дожидаясь старости.

Не получается. Сама писательница признается: «Ты напиши эту повесть, и пусть она будет ниже пояса и выше облаков – повесть о потерянных людях, которым нет места на земле… И это брошенное дитя – как пятнадцатилетняя девочка, пустившаяся во все тяжкие, в бега, в хищный свет фар попутных автомобилей на ночных шоссе… Это дитя человеческое мечтает о детстве, о чистоте – заблудившееся дитя, очарованное и исковерканное огромным безжалостным миром…».

Получается, что Дина Рубина как бы мечтает о былой счастливой жизни в Советском Союзе. Можно только посочувствовать писательнице и её героине, ибо и в Одессу своего детства она уже никогда не вернется, не та стала Одесса.

Может быть, Дина Рубина осознанно погружала всё своё повествование в густой бабий быт, так как не видела реального просвета в нынешней своей эмигрантской жизни, но этот быт так отяжелил повесть, что несмотря на все дуновения бабьего ветра, способного лишь сушить выстиранное бельё, аэростат самой Дины Рубиной, её нынешней прозы, не способен оторваться от земли , иногда чуть-чуть взлетает, но никак не до облаков, не до неба, и грузно садится, плюхается на землю.

В разочаровании от повести признаются даже самые большие поклонницы таланта писательницы. Признаются: «Я ждала эту книгу, как жду каждую книгу Рубиной. И тем более было моё разочарование. Хороший жанр, вот только струн моей души книга не задела. Во время чтения было ощущение, что автору уже совсем скоро книгу сдавать, так что раскрыть тему уже не остаётся времени. Нет, ребята, к сожалению, перечитывать её я не буду» Или еще: «Я люблю Рубину, прочла все её книги. Но тут ожидала большего, честно. Не понравилось. Ждала, ждала, что вот пойдет трагедь, но так и не дождалась… Про эпиляцию волос у женщин разных национальностей вообще не интересно читать, кому это надо знать?

Про трагическую судьбу главной героини Гали – мало, полунамеками, с бесчисленными прерываниями, за счёт чего накал трагедии падает. Трагические истории из жизни "калек" распались как будто на рассказы. Даже слог в этой книге не такой заковыристо-витиеватый, как он бывает у Рубиной. Короче, для меня книжка мимо, не тронула, а местами так просто напрягала, особенно места про процедуру бразильского бикини. Порадовал только конец – по сути счастливый…».

Конец у повести на самом деле счастливый, но какой-то ненатуральный, пришитый наспех ко всем этим эпиляциям.

И последнее признание читательницы: «По моему ощущению эта книга, как спиртовая салфетка или ватка, смоченная нашатырём, пропитана густой шибающей в нос усталостью и безысходностью. Унынием и бессмысленностью существования пахнет «Бабий ветер». И сдаётся мне, я впервые в таком объёме встречаю эти эмоции у Дины Рубиной. Я купила книгу в фойе концертного зала перед литературным вечером Дины Ильиничны. Встреча с писателем в наших краях явление редкое и, признаться, я не знала, чего ждать от этого мероприятия. Сотни женщин зрелых лет с редкими вкраплениями мужчин и молодёжи. Пафосный зал. Третий звонок. И вот на сцене чудесная женщина, написавшая так много прекрасных строк, нарисовавшая так много узнаваемых, до боли жизненных картинок, представившая тебе так много родных, чужих, влюблённых, задорных, несчастных, разухабистых, трогательных, нелепых людей. Яркая, уверенная, невероятно артистичная, прекрасно читающая свои тексты и рассказывающая байки. Я смеялась и хлопала вместе с залом и не могла сформулировать, что же тут не так. А что-то было не так. Наверное, только дочитав эту книгу, я поняла в чём дело. Дина Рубина, настоящая, живая, замечательная женщина, стоявшая на сцене, была к нам равнодушна. Ничего личного… Мне показалось, и пусть я ошибусь, пожалуйста, пусть я ошибусь, что это был человек, уставший от жизни…».

Я думаю, читают книги Дины Рубиной сегодня почти исключительно женщины, может, я со своей мужской логикой что-то просто не понимаю в бабьей прозе? И потому решил прочитать отзывы читательниц. Прочитал эти отзывы уже после собственного чтения повести и полностью с ними согласился. Она стала холодным рассказчиком, погружающим своих читателей в никому не нужный груз бабьих подробностей. Где же твоё потерянное советское небо, дорогая Дина? Надо ли заваливать барахлом своих бытовых переживаний читателей, ещё помнящих небо над головой?

Впрочем, Дина Рубина и сама это прекрасно понимает, когда пишет: «Много лет две мои подруги, русские, которые сейчас работают косметологами в США, писали мне письма. Описывали какие-то совершенно дикие, обескураживающие случаи. Собрался материал, яркий, неожиданный, но я понимала, что в России к нему отнесутся странно… И вдруг я встречаю женщину – парашютистку, пилота воздушного шара – и вижу противовес всей той дикости, всему этому тяжёлому, стыдному, шокирующему. Я поняла: вот она, высота, поэзия, страсть! И всё сложилось.

Было ещё одно чудо. Я уже знала, каким будет сюжет, какой – героиня, но у меня не было названия. А это страшно, потому что название – как купол на крыше, под которым всё совершается.

Оно обязательно должно отдаваться разными инструментами в разных частях романа. И вот, когда я описывала полёт героини, увидела в интернете статью о названиях ветров. Оказывается, над озером Селигер летает женатый ветер, над Архангельском – мужичий. А на Камчатке есть ветерок, сухой, морозный, легкий, на котором хорошо сохнет бельё. Когда начинает дуть этот ветер, женщины перестирывают в доме всё, и вся округа плывёт под парусами. И всё – я поняла, что повесть поплыла под парусом бабьего ветра…».

Может, и поплыла эта повесть под бабьим парусом, но подняться в небо её воздушный шар уже не может, ко дну тянет. Слишком уж коротка оказалась советская воздухоплавательная часть повести, американский косметический груз явно перетянул. Она и сама для себя лично, отяжелев от своих депиляций, даёт пару страничек былых воспоминаний о полётах в небо. В былые времена мы бы это объяснили, как тяжкий быт американского империализма, но ныне и у нас в стране этого тяжкого не небесного быта с перебором, да и на роль обличительницы Дина Рубина не годится. Очень уж тонко она погружается в мир профессионального мастерства своих героинь. Вместо духовной драмы своей героини мы видим лишь мир её очевидно необходимой, но не такой уж и занимательной профессии. Мир воздухоплавателя был куда интересней. Вот потому и не возникает никакого катарсиса, мы его пропустили в этих её рабочих вагинальных буднях. Пропустили и её любовь и к погибшему Сашке, не заметили, когда возникло у героини какое-то чувство к Мэри-Джонатану. Всё поглотили бытовые подробности. Даже когда на время затихали вагинальные подробности, тут же возникали кулинарные… До мельчайших деталей описаны приготовления разных салатов и иных блюд, прямо как пособие по кулинарии.

Неужели и впрямь женщины сейчас любят именно такую прозу? Такого раньше не было ни в её «Русской канарейке», ни в её рассказах, живых и ярких. И впрямь: «Появилась некая свобода. Но я не то чтобы никого не стесняюсь. Я стесняюсь, прежде всего, себя, потому что проговорить слово вслух – совсем другое дело, чем помыслить его. Мысли бегут в разных направлениях, иногда очень откровенных, а тут вдруг надо выговорить это на бумаге. И тут я подумала: боже мой, жизнь куда-то катится, и неизвестно, сколько там осталось. Давай-ка я поговорю с читателем на совершенно откровенную тему, так, как будто мы очень близки. Правда, вы видите, я всё-таки не решилась говорить от своего имени. Я говорю устами своей героини, которой нечего терять, которая ничего не боится и никого не стесняется…».

В лучшем случае, посчитаем это авторской неудачей. И дело, увы, не в американском эмигрантском опыте, такую героиню Дина Рубина могла бы найти и в нынешней Москве, и мужичков таких же экстравагантных.

Впрочем, Дина Рубина и впрямь упрекает нынешний западный мир, и переживает за судьбу женщины в нём. Как она считает: «Западный мир слишком долго молчал. Поражённый до основания коррозией так называемой толерантности, он стал слепоглухонемым – он не позволяет себе сказать то, что позволяет себе моя героиня, будучи, как она говорит, «советским человеком с собственной железобетонной камасутрой»… Да. Это человек изначально со здравым смыслом. А мы не можем отрицать, что так называемые советские установки могли грешить чем угодно, но только не отсутствием здравого смысла. Я говорю «мы», потому что выросла в Советском Союзе. И моё советское детство приходилось на то время, когда мы знали, как должна себя вести девочка, как должен себя вести мальчик и так далее».

Признаёт она и существующую в западном (а ныне и в российском) обществе моду на гомосексуализм, когда в иной творческой среде без всякого природого зова идут на это, потому что это модно: «Это правда, так оно и есть. И в Америке, и в Израиле, и особенно в Западной Европе действительно существует некая мода. Это, конечно, не ново – и в Древней Греции, и в Древнем Риме были целые сегменты общества, где это считалось совершенно нормальным и где друзья-мужчины ради выгоды вполне могли пойти на такую связь. Вспомните «Сатирикон» Феллини…».

Но надо ли было ей свою вполне нормальную героиню погружать в такое окружение? Нужен ли ей этот Джонатан-Мэри, который вряд ли исправится после единичного секса с Галиной? Впрочем, она отважный человек, это для неё как затяжной прыжок с парашютом. Будем считать эту повесть бабьим экспериментом, который она хочет проверить на своих русских читательницах. Ведь при всём её эмигрантском опыте, – как и все другие русские писатели, где бы они ни жили, – пишет она исключительно для России, и считает себя исключительно русским писателем. Что и признаёт: «Именно здесь я понимаю, для чего я пишу. Ведь для чего я живу, мне и так понятно – я абсолютно семейный человек, с детьми, с двумя внуками, со своими житейскими интересами в стране, которой я отдала уже четверть века и в которую сознательно бежала из России… Но моя душа говорит по-русски. В России мой язык, моё сознание и воображение. Здесь мой читатель – и этим всё сказано…».

Вот и всё, а теперь посмотрим, как оценят эту бабью прозу наши русские читательницы…