Владимир Спектор

Юрий Поляков: «Веселая жизнь, или Секс в СССР» Издательство АСТ, 2019 г. 576 стр. ISBN: 978-5-17-112251-5

«Всё это юмор, так сказать. Писатель должен быть задирой»… 

Полуправдивая цитата из фильма

Роман Юрия Полякова (перо не поворачивается писать «крайний» или, тем более, «последний», значит, просто роман) отличается привычно легким, ироничным, остроумным стилем. И, как всегда, это увлекательное и, на мой взгляд, поучительное чтение. Читателя не должно смутить название, ибо жизнь, как не была очень веселой в 1983 году (время действия романных событий), так и не стала такой сегодня, да и секс в СССР, конечно, был, но вслух о нём говорить было не принято. Не зря ведь на одном из первых телемостов Москва-Вашингтон одна из участниц так и сказала: «Секса у нас нет». Познер был сильно удивлен. Об этом, кстати, есть и четверостишие в романе, каждая глава которого очень удачно предваряется поэтическим эпиграфом:

Хоть дуракам не писан «дуралекс», народ живет согласно идеалам.

В СССР есть все, и даже секс, но не публичный, а под одеялом.

И потому, если читатель ожидает откровенных описаний постельных сцен в стиле «Эммануэль», он ошибается. Лишенные целомудренности романные перипетии изображены в рамках приличия, даже когда речь идет об аморальных поступках (что тоже случалось с кем-то, где-то и порой). Тем не менее, жизнь в романе представлена публичная, и действующие лица - весьма известные «акулы пера» и «инженеры человеческих душ», то есть, писатели. Настолько широко известные (пусть даже в узких кругах), что многих из них автор представил, слегка зашифровав фамилии, что делает книгу немного похожей на знаменитый «Алмазный мой венец» Валентина Катаева. Впрочем, не более чем немного, ибо при сопоставимости иронии и сарказма изложения, личности, о которых рассказывают авторы, говоря спортивным языком, находятся в разных весовых (и временных) категориях. «Королевич», «Командор», «Ключик», «Синеглазый» и другие – по сравнению с Сухининым, Ковригиным, Шуваевым, Золотуевым и их коллегами – как боксёры-супертяжи на фоне легкоатлетов. Сам автор объясняет необходимость конспирации просто и убедительно: «Представления любого человека о своем прошлом – это вид самообольщения. По этой причине мне пришлось изменить сначала имена соучастников, а потом и собственную фамилию. На всякий случай. Не обошлось без тайнописи и мистификаций: нельзя же оставлять в праздности будущих текстологов. …Но за принципиальное соответствие ретро-романа реальности я ручаюсь моим партийным билетом, который бережно храню в левом верхнем ящике письменного стола». И это признание вызывает доверие. Ну, а полагаться или нет на мнение автора в его характеристиках и описаниях героев повествования, это личное дело каждого читающего. Пространство романа (названного полуправдивым) плотно наполнено запомнившимися событиями ушедшей эпохи и узнаваемыми приметами времени, а авторские комментарии делают их ещё более достоверными. Иногда начинает казаться, что жанр книги вполне можно определить, как «производственный роман», имея в виду производство литературное – создание (ваяние) нетленных произведений в стихах и прозе на фоне бурного потока вдохновения или застойных вод отсутствия оного. Учитывая, что производство вредное, герои трудовых будней активно восполняют потерю нервных клеток и моральных (аморальных) сил целительными напитками (молоком и настойкой пустырника тоже, но чаще алкоголем) и внебрачными поисками новых ощущений и жизненного опыта. Замечательны примеры трудовых свершений литературных переводчиков и авторов детективов: «…Допустим, попадался такой подстрочник: Я стою на горе (скале), смотрю, как внизу (в долине) стройная девушка (пери) умывается (ополаскивается) в реке… Через пять минут перевод уже готов: Смотрел с крутого берега я, весь изнемогая, как мылась в струях Терека черкешенка нагая. Автор был в восторге».

«…Зачем нам его убивать? Успеем. Пусть поживет, побегает за деньгами… Кстати, что там у нас с инкассатором?.. Умер при невыясненных? Ну и хрен с ним… Бухгалтер Шавлов еще жив?.. Вот и хорошо. Он видел налетчиков в лицо и приведет нас к спрятанным деньгам, а потом мы его пырнем на рынке ножом или столкнем под электричку… Лучше сбить машиной? Думаешь? Пожалуй… Он же у нас постоянно гуляет с собакой. Пса-то потом куда? Пес запомнит запах сбившей машины и может опознать убийц… Умница! Отравим крысиным ядом. Ладно, пойду запишу, пока не забыл…» - Это вовсе не отрывок из разговора двух преступников. Это соавторы детектива уточняют по телефону канву будущего бестселлера. Есть в книге и нетленные цитаты производственно-газетных статей того времени, читая которые вспоминаешь классическое «Инда взопрели озимые…» Вот они, отголоски борьбы почвенников и западников. Она, впрочем, в той или иной форме, продолжается и сегодня. «Отчет о собрании прозаиков занимал без малого две трети номера. Тягомотина редкая! … Вот Иван Овинов говорит о новой повести Марка Курчавкина: «Читая расхлябанный рассказец «Двое на подоконнике», я понял, что дух широких ржаных полей не доносится в провизорскую конурку автора…» Курчавкин в долгу не остался: «В бесконечном романе «Подзол» Овинов хочет втиснуть наш новый, устремленный к звездам мир в старую бочку из-под прокисшей капусты…» На всякий случай я убрал и то, и другое» Не удержусь от ещё одной газетно-производственной цитаты, приведенной в романе. В ней точно передаётся суть неуклюжих идеологических экзерсисов, призванных, вроде, укрепить творческий энтузиазм и боевой настрой широких народных масс: «В газетном киоске были лишь «Труд» и «Ленинское знамя». Как в анекдоте: «Правды» нет. «Известия» кончились. Только «Труд» за две копейки остался». Я развернул газету. Передовая называлась «Быть хозяином на родной земле!». Спохватились! Что у нас там еще? Ага: «Вышел очередной номер теоретического и политического журнала ЦК КПСС «Коммунист». Открывается он статьей «Идеологическую работу – на уровень задач совершенствования развитого социализма». Господи, да разве можно таким языком с людьми разговаривать? Они ведь живые. Рядышком обращение Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Ю. В. Андропова «Сберечь и преумножить достигнутое за годы разрядки»… Боже, неужели кто-то станет это читать»? Не читали, конечно, пролистывали, поражаясь невменяемо-лицемерной заскорузлости и какой-то псевдоисторической окаменелости текстов. Увы, они тоже разрушали государство. Всего семь лет оставалось до исчезновения могучей страны и, казалось бы, незыблемой системы власти. Очень уместным и по-прежнему актуальным выглядит четверостишие очередного эпиграфа, посвященное беспринципным и лживым журналистам, приложившим руку и перо к развалу прошлой жизни и карнавальному расшатыванию нынешней. «– Как живете, жополизы, меж мартеном и жнивьем? Отвечают журналисты: – Ничего себе, живем»…

Остроумные и стильные поэтические эпиграфы украшают книгу, как и цитаты полумифического Сен Жон-Перса – один из предыдущих романов Полякова. Думаю, что и цитаты и четверостишия принадлежат перу автора, счастливо соединяющего в себе таланты поэта, драматурга и прозаика-афориста. Конечно же, «Веселая жизнь…» - это не производственный роман, но и не просто лёгкое развлекательно-мемуарное чтиво. За полупрозрачной пеньюарной тканью полуправдивого повествования, за иронической полуусмешкой вдруг проявляются искренние в мучительном желании разобраться авторские размышления: «Как же всё это произошло? Почему так легко исчезла, казалось бы, гранитно-могучая громада великой страны»? Но вот нет её. И только пыль воспоминаний клубится на ветру. Да и сама история, на которую нанизаны все романные события и воспоминания, совсем не юмористическая, хотя в чем-то курьёзная, наполненная спертым воздухом былых интриг и далеко не шахматных комбинаций. Дело в том, что один наиболее известных писателей-деревенщиков написал тогда «Крамольные рассказы», в которых позволил себе критику власти и лично генерального секретаря. Рассказы попали на запад, где вполне серьезно рассматривалась перспектива выдвижения новоявленного «диссидента» на Нобелевскую премию.

 «…У кого-то возникла смелая идея: подыграть ЦРУ, раздуть скандал, исключить классика из партии, а потом, когда его объявят лауреатом, восстановить в связи с искренним раскаянием. Но прежде он должен, приняв награду из рук шведского короля, резко ответить в обязательной нобелевской лекции на все инсинуации Запада, объяснив миру, кто на самом деле «империя зла», а за кем светлое будущее человечества. Роскошная контрпропагандистская акция! Кроме того, в противовес сквалыжному Солженицыну СССР получал нового литературного лидера с безусловным мировым авторитетом».

Не получилось. Не срослось. Не склеилось… Не до того, судя по всему, было смертельно больному бывшему главному чекисту, да и сам автор, как выяснилось, тоже сыграл в этом трагифарсе важную роль. Будучи председателем писательской комиссии по разбору личного дела классика, он неожиданно проголосовал против исключения «крамольника» из партии… Но если в пересказе это заняло пару строк, то в жизни и в романе всё было значительно более просторно в масштабах и объёмах. Тем более, именно на это событие, как на острый шампур, нанизаны все остальные житейские, литературные и идейные истории, происшествия и искания. И надо всем витал главный вопрос: «Что будет дальше»?

«– Как ты думаешь, когда все это грохнется? – поинтересовался он, имея в виду, конечно же, социализм.

– Мы с тобой не доживем…

– …По Би-Би-Си говорили: будет Романов или Щербицкий.

– Романов отпадает. Он дочке свадьбу забабахал в Эрмитаже, екатеринински фарфор побили… Много лет спустя выяснилось: никакой свадьбы в Эрмитаже не было, слух пустили по приказу Андропова, толкавшего к власти Горбачева, который рулил в Ставрополе, а Юрий Владимирович наезжал к нему – почки промыть. Романов же был реальным конкурентом. Вот его и вывели из игры… Эх, да что теперь говорить-то! Если Господь хочет наказать народ, Он заставляет его выбирать между Горбачевым и Ельциным»

Оценить невесёлую актуальность подобных разговоров для весёлой, как сказано в романе, жизни тех лет может только свидетель того времени. Я, к примеру. их помню. И в нашей провинции говорили то же самое. И вопросы задавали те же. И ответов не находили.

«А что, собственно, плохого в краеугольном принципе социализма: от каждого по способностям – каждому по труду? Большинство считало такой порядок вещей справедливым… Не просто было ответить и на другой вопрос. Вот, допустим, коммунизм наконец воздвигли, восторжествовал принцип: «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Какая же очередь выстроится к универмагу, где даром дают дефицитный товар? И сколько изобилия в одни руки будут отпускать? Советская идеология безнадежно устарела, страна напоминала старший класс, где упорно продолжали учить по букварю. В 1983 году каждый двадцатый житель почти 300-миллионной страны был членом КПСС. Если бы они в августе 1991 года просто вышли на улицы, держа над головами партбилеты, история двинулась бы совсем другим путем. Но они не вышли. Почему? Не знаю… Я тоже не вышел».

Мы все не вышли, включая тех, у кого, подобно мне, не было билета. Почему? Книга, как жизнь, ответа не дает. Зато щедро рассказывает, как на закате Советской власти ели-пили, пели и гуляли инженеры человеческих душ, которым заветная красная книжечка писательского союза открывала, практически, настежь двери в весёлую жизнь, и в ней они с глубоким удовлетворением находили много чего и даже больше. Всё это есть и в книге, автор которой из тайников своей прекрасной цепкой ретро-памяти представил изобилие «дел давно минувших дней и преданий старины глубокой». И среди них регулярно, на протяжении всего повествования, находилось место сетованиям оп поводу засилья (морального и не только) левантийцев и левантизма. Сетованиям шутливым, но искренним, ироничным, но и брюзгливым. Причём, что удивительно, автор и сам, как Павел Иванович Чичиков, что называется, «пострадал за правду». Подтверждается это его поздней беседой с литературным боссом тех лет Т.Т. (Ф.Ф.) Сухининым, который к концу книги беспощадно вычеркнул автора из очереди на квартиру и из списков на поездку в далекую и манящую Италию.

«Спустя много лет … мы разговорились, и я зачем-то спросил:

– Теодор Тимофеевич, дело прошлое, за что вы меня тогда так невзлюбили?

– Ах, вы про это… Видите ли, милостивый государь, – помявшись, ответил он, – Торможенко уверил меня, что вы, батенька, еврей».

Вот так. Только уверил – и сразу вычеркнул. А если б на самом деле…Как говорится, вопрос обоюдоострый.

Тем не менее, заключить хочу полуправдивой цитатой старика Сен Жон-Перса, который когда-то сказал: «Читайте Полякова, друзья! Ибо пишет он увлекательно, а чтение его книг полезно для здоровья. И физического, и морального». И я с этим согласен. С мыслителем не поспоришь.

Владимир Спектор