Прочла рецензию Дины Рубиной, посвящённой Игорю Губерману - известному классику. Считаю возможным высказать свою точку мнения, будучи знакома с творчеством Игоря Губермана. Если я убеждена в собственном мнении, почему я не могу об этом сказать, или почему я должна согласиться с дифирамбами знаменитости, которые столь восхищённо и сочувственно рассыпает Дина Рубина, лишь потому, что он знаменитость?
Не могу согласиться со всеми постулатами Дины Рубиной, кроме одного, где она очень немногословно упоминает об Игоре Губермане, как о лирике и более раскрыто о его подвижничестве и соучастии к тем, кто нуждается в помощи, в сострадании и сочувствии. Что есть - то есть, - иначе было бы не быть ему одарённым поэтом.
Я не могу и не хочу согласиться, что в литературе позволительна вседозволенность с возможностью "вплавления" в неё так называемой внутренней свободы: "В человеческих отношениях его отличает такая внутренняя свобода, что многие, кому приходится соприкасаться с ним, не в силах этой свободы ему простить. Ведь мало кто может позволить себе жить так, как хочется. А Губерман позволяет. "
Именно, многие! И слава Богу, что многие! Разве можно в литературе манипулировать скабрезностью, тем самым напрочь отметая все принципы пропаганды и популяризации истинной культуры художественного слова и высокого духа русского языка, за сохранение и развитие которого должно и нужно бороться, а не кидать под ноги разнузданной заевшейся толпе?! Нет, нет и нет подобной пропаганде "свободоизъявления", а по сути - разнузданности буйно разыгравшегося воображения, по-видимому, "заевшегося" славой классика! При всём уважении к Игорю Губерману, к его лирическому творчеству, к его человеческому милосердию, проявляемого им по отношению к нуждающимся в нём, я не могу(!) и не хочу(!) признать правомерным столь бравурную "похотливость" к словоизвержению не нормативной лексики в Русской классической литературе.
По натуре - я не фанат, но вся моя душа трепещет от возмущения от любых происков к кривизне в художественной литературе, искусстве, живописи, музыке и вообще в культуре.

Легко писать разнузданно и вольно,
Ни сердца, ни ума не напрягая...
Но чей-то разум не оберегая,
Скабрезностью на чувства наседая,
Себя лишаем счастья произвольно.
Алевтина Евсюкова

Дорогая Людмила! Разреши мне, пожалуйста,  возразить на твои замечания:

"Разве можно в литературе манипулировать скабрезностью, тем самым, напрочь отметая все принципы пропаганды и популяризации истинной культуры художественного слова и высокого духа русского языка, за сохранение и развитие которого должно и нужно бороться, а не кидать под ноги разнузданной заевшейся толпе?! Нет, нет и нет подобной пропаганде "свободоизъявления", а по сути - разнузданности буйно разыгравшегося воображения, по-видимому, "заевшегося" славой классика! При всём уважении к Игорю Губерману, к его лирическому творчеству, к его человеческому милосердию, проявляемого им по отношению к нуждающимся в нём, я не могу(!) и не хочу(!) признать правомерным столь бравурную "похотливость" к словоизвержению не нормативной лексики в Русской классической литературе."   
Людмила,дорогая, я говорила, протестуя, не о самом Игоре Губермане, а о его вольности (мягко говоря), которую он себе позволяет;  не о нём самом (я ценю его мужество), а об его стиле. Но, что бы там ни было, - нельзя не признать неограниченные возможности русского языка, его многогранность, многозначительность, его яркость и возможности играть интонациями в любом жанре, в том числе и в сатире, где можно не менее остро выразить и иронию, и сарказм.  Игорь Губерман - классик. А это значит, что он, более, чем кто-либо из сатириков или инвективистов, мог бы выразить любую идею и позицию остроумно ли, едко ли, в любом сценарии, как  и о самих персонажах  в нём, причём, более прицельно. И это свободомыслие было бы более созвучно интеллектуальному читателю, в отличие той формы, которую он  выбрал. Я же ясно и достаточно профессионально сказала об этом, как бы подытоживая свои рассуждения, в своей стихотворной строфе.
Я так же ясно обозначила в своём тексте свою точку зрения, указав в нём, что имею право её высказать. Это не жестокость, это жёсткость моей позиции в литературе, моего отношения к этике, к культуре. Я хочу, и оправданно, видеть в литературе искреннюю человечность, уважение к человеку (к читателю), воспитательный аспект. Другого в литературе ("самодурства") я  признавать не могу и не хочу - потому и заявляю об этом как человек, имеющий свою точку зрения, как гражданин, не терпящий измывательства над литературными концепциями. 
Ни в коей мере, я не отвергаю твоей точки зрения, но возразила ей выше, как навязанной мне. Я не сидела ни в тюрьме, ни в лагере, но будучи на свободе, я, поднимая на ноги четверых сыновей, претерпела не менее нужды, издевательств, измывательства над моим человеческим, женским и материнским достоинством; боли и страданий, что хватило бы на десять жизней или на десять человеческих судеб. И таких, как я миллионы и миллионы. Мы жили  в эпоху тотальной диктатуры "пролетариата". Мы живём в эпоху безнравственности, бесправия (беспредела), по сути, хаоса и испытываем всю тяжесть его

следствий. Скажу больше, - мы с тобой и другие  сегодня живём в сто крат хуже (и морально, и материально), нежели ныне живущий Игорь Губерман. Не думаю, что я должна  сейчас рыдать над его долей (судьбой). Она у каждого из нас - нелёгкая. Но остаться человеком, мудрым и великодушным - в этом есть глубокий смысл. Это должно быть нашей целью. С уважением, Алевтина Евсюкова