Надежда Залоцкая
Одинокий танец художника



Рецензия на роман Дины Рубиной «Синдром Петрушки»

Роман выпущен издательством «Эксмо» в начале 2011г. В нем рассказывается история одного кукольника, человека, для которого куклы – профессия. Он и изготовитель, и коллекционер, и постановщик, и актер разноуровневых кукольных театров, перебивающийся более или менее случайными заработками, пытающийся творить более или менее счастье, барахтающийся в нитях все более страшных коллизий все менее случайных переплетений судьбы.

Довольно путаное предложение получилось. Сделать попроще?.. Нет, не буду. Рецензия должна соответствовать духу книги...

Как известно, судьба начинается с детства, театр – с вешалки... ну а книга – с обложки. Именно обложка меня привлекла. Жутковато-улыбчивая фигурка паяца с безвольно болтающимися ручками и ножками что-то во мне всколыхнула, встревожила, напугала, обезволила, зацепила – и магически притянула. Даже подумалось, – зная художническое бытие писательницы, – не сама ли Дина Ильинична явила миру собственное полотно? Впрочем, не суть. Главное, обложка гипнотизировала, безмолвно приказывала: купи, это – твое.

Жалеть не пришлось. Целевой читатель в моем лице пронзен случайной стрелой в яблочко. Правы циничные маркетологи: 80% бизнеса делается на эмоциях. Ну а уж в сфере искусств, в том числе, в литературе – подавно. Браво художнику обложки! И это не ерничанье, а признательность необманутого ожидания: атмосфера повествования абсолютно соответствует визуальному посылу.

Роман завораживает карнавальностью, эмоциональной живостью и, одновременно, потусторонностью – словом, кукольностью. Такое чувство, будто все персонажи ходят, покачиваясь, по тонкой ширме между жизнью и смертью. Если вам такая зыбкость не по нутру, лучше почитайте что-нибудь попроще да понадежней. Потому что сюжет в этой истории вторичен, его развлекательная составляющая условна, нравственность переливчата, мораль вообще отсутствует, а настоящее сердце книги откроется лишь перед теми, кто умеет из воздуха делать воду, из воды – кровь, а из крови – плоть...



«Синдром Петрушки» – это, прежде всего, диагноз. Такой врожденный порок развития, при котором ребенок рождается с «маской» смеха на лице. Иными словами, психически ненормальным. В дальнейшем, вследствие тяжелой патологии мозга, человечек оказывается нежизнеспособным. Эта мрачная медицинская редкость стала коренной метафорой книги.

Главный герой Петя рос нелюдимым, угрюмым мальчиком. Живые люди его мало интересовали. Он, в свою очередь, живым людям казался странным. Есть расхожий ярлык – «не от мира сего». Петя – именно тот случай. И никто до поры не догадывался, что за холодной отчужденностью интроверта таится иная, дивная и волшебная, отчаянно хохочущая реальность.

Экспозиция помещает нас в психбольницу, куда уже взрослый Петька приезжает забрать жену. Та лечится у доктора, друга детства героя. Как раскрывается позже, – и наперсника всей его жизни. Тут же завязка интриги: в каком-то неясном смысле, пациентка является и женой доктора. Что это? Любовный треугольник? Покатились, закувыркались домыслы, словно «колесо» балаганного акробата...

Подлинная экспозиция, однако, находится в ретроспекции, где маленький Петя приходит к будущему доктору в гости. Там он впервые встречается с куклой. В нем пробуждается нешуточный интерес. Далее экспозиция дробится фрагментами, каждый из которых развивает историю, последовательно обнажая тайные нити конфликта, влекущего к драматической кульминации.

Повествование ведется то от третьего лица, то от первого, причем, «пальма первенства» переходит от персонажа к персонажу. Возможность высказаться дается каждой фигуре. Даже теряешься: а кто, собственно, главный герой? Это похоже на джаз, когда каждому инструменту отводится партия продемонстрировать «собственный голос». Кстати, музыкальная доминанта в тексте весьма ощутима. Ну, а кто здесь герой, а кто антагонист – покажет схватка в финале.

География действия так же мозаична и пестра. То Иерусалим, то Львов, то Самара, то Прага... Сахалин... Ленинград... Берлин... что-то еще... – роскошные декорации разворачиваются и сворачиваются, когда нужно. Под стать и национальный колорит: поляки, украинцы, русские, чехи, опереточный итальянец, бутафорский немец... И все они, так или иначе, продернуты нитью еврейства. Ну как же без этого? Кругом – «наши». Лехайм!

Впрочем, книга – о куклах. И герои, и прилагаемые обстоятельства – лишь искусно сработанные игрушки, столь же гротескные, рельефные и харáктерные, сколь и безвольные, а порой и безжизненные. Жизнь – театр, в данном случае, кукольный. Между прочим, каждый из нас – тоже игрушка. Испугались? Расслабьтесь. Будь вы зритель или читатель, созерцая произведение, – разумеется, если произведение достойное, – вы невольно в него затягиваетесь, следуя за нитью повествования, и верховный кукловод здесь, несомненно, – сам Автор. Довольно путаные, порою, вязкие хитросплетения, из которых периодически так и хочется вырваться, на самом деле – вполне осознанный постановочный трюк, ввергающий читателя в бредовую ауру истории. Мы не просто наблюдаем. Мы сопереживаем и соучаствуем. Нездоровье героев – наша собственная проблема. И если кто-то всерьез заявляет, что тема смерти его не волнует, что его психика пышет отменным здоровьем, что необходимость выбора между эгоизмом и жертвенностью его не гнетет – значит, этот человек мертв.

Хорошая книга должна заканчиваться позитивно. «Синдром Петрушки» отвечает этой задаче. Через ломку, через психоз, через уничтожение конкурента финальная схватка вершит правосудие. И у героя, и у антагониста – своя правда. Какой-то из правд суждено погибнуть...

Не буду рассказывать, чтобы до срока не рушить интригу. Скажу лишь одно: побеждает жизнь.



К фанатам Дины Рубиной я не могу себя причислить. Как писатель она мне по сердцу, только для меня, видно, наступил такой возраст, когда сотворить кумира уже невозможно. В уголке сознания висят названия ее книг, но «Синдром Петрушки» – всего третья из мною прочитанных. Суета, нога не дошла, рука не дотянулась. У кукол тоже, знаете ли, своя жизнь. Бывает, помнишь: да, есть такой человек, симпатичный, умный, не худо бы с ним повидаться; и пролетает день, и неделя, и месяц – и вот уже годы перелистывают календарь...

Нынешняя встреча с ее книгой порадовала. Во мне сохранилось светлое впечатление от «Верхней Масловки». А вот «ташкентская сага», хоть и с солнечным именем, надолго оставила отпечаток тоски. Наверное, не совпали интонация книги и тогдашнее мое фоновое настроение, однако более всего меня огорчили размышления автора о предчувствии неминуемой смерти.

Сегодня я нахожу Дину Ильиничну оптимистичней. И это не вздорный оптимизм тревожной надежды, но спокойная уверенность зрелого Мастера в подконтрольности суеты и преодолении тлена. Ведь, в сущности, что такое художественное творчество, как не выход за пределы своего «я», вознесение над собственной болью, воспарение к радости созидания новых миров?

В Интернете о новой книге уже немало отзывов. Меня позабавило любопытное разделение: те, кто автора любит, книгу приветствуют; есть и такие, кто раздраженно поносит. Например, одна дама с высокомерием отпустила, дескать, книга ей ничего не дала, ни в эстетическом плане, ни в нравственном. Что тут скажешь? Художника обидеть всякий может. А Дина Рубина – художник замечательный.

Хорошая книга – бездонное зеркало. Чем книга лучше, тем глубже бездна. И если кто-то из самолюбующихся не может проникнуть дальше собственного носа, это проблема его, но не книги.

По большому счету, подлинный герой «Синдрома Петрушки» – художественная сущность в человеке; природа Создателя, Творца, Гения; потусторонность и ненормальность Демиурга и Трикстера... Ему враждебно противостоит обыватель. Душевный такой, земной гуманоид, мечтающий о простом, понятном гуманоидном счастье и втайне ненавидящий тех, кто «не от мира сего»... Их конфликт неразрешим в принципе. Слишком разные у них основные инстинкты. Цель обывателя – прожить нормальную, разумную жизнь. Цель художника – пусть даже через безумие, преодолеть смерть.

Книга прочитана. Но до сих пор мурашки по коже, и сердце трепещет в меланхолической жалости, когда вспоминаю финальную сцену романа, где кукловод начинает танцевать на мосту.

Ба! Да это же сама Дина танцует – отплясывает, отжигает в бессмертном «Минором свинге»! На последней странице очередного творения... Отпустив восвояси отработавший мир... Кукольный мост между кукольных берегов. Единственное неподдельное – река времени. И танцует, парит одинокий художник, и понять его одиночество способен только такой же безумец.

Танцуйте, Дина, не останавливайтесь. Дай Вам Бог...