Все бабы – суры! (несколько слов о романе Виктора Пелевина S.N.U.F.F.)

…Вернемся для начала на шестнадцать лет назад. Именно тогда, в 1996-м году, читатели ставшего впоследствии классическим романа «Чапаев и Пустота» узнали, что «все бабы суки«, на том основании, что, по мнению главного героя Петра Пустоты, «слово «сука» здесь уменьшительное от «суккуб». Это пришло из католицизма. Помните, наверно – Лжедмитрий Второй, Марина Мнишек, кругом поляки, одним словом, смута. Вот оттуда и повелось. Кстати, и панмонголизм того же происхождения – как раз недавно про это думал… Да… Но я отвлекся. Я хотел только сказать, что сама фраза «все бабы суки», – я повторил эти слова с искренним наслаждением, – означает, в сущности, что жизнь есть сон, и сирень, как вы сказали, нам только снится. И все с-суки тоже. То есть я хотел сказать – бабы«…

Как, должно быть, помнят последовательные поклонники творчества Виктора Пелевина (а хочется надеяться, что и не только они), поэт Пётр получил за это высказывание струю шампанского в лицо. Герой самого нового произведения Пелевина S.N.U.F.F. Дамилола Карпов за гипертрофирование этого принципа (своей биомеханической подруге Кае он собственноручно выставил режим «максимальное сучество») получил Вечность – правда, возможно, не совсем в той форме, в которой он бы хотел её получить…

Биоробот, похожий на человека до такой степени, что отличить порой не представляется возможным, называется в далеком будущем, о котором повествует книга, «сура» – «surrogate wofe». Правда, по ходу развития сюжета возникает и крепнет ощущение, что как раз именно сура-то и является самой что ни на есть настоящей женщиной – а сочетание настроек «максимального сучества», «максимальной духовности» и «максимального соблазна» делает её именно такой, как герой (а вероятно, и автор) представляет себе Настоящую женщину. Сура Кая вобрала в себя последовательно все черты женских образов Пелевина, начиная как раз с пулеметчицы Анны.

Интересно, что когда Виктор Олегович рассказывал от лица женщины в «Священной книге оборотня», история получилась хоть и неоднозначная, но скорее жизнеутверждающая. История, которую рассказывает в S.N.U.F.F.e боевой лётчик-ньюсмейкер Дамилола, никакой жизни не утверждает. А квинтэссенцию ощущений, которая остаётся после прочтения романа, можно выразить так: написано мастерски, только тема больно мрачная.

Что касается писательского мастерства, здесь Пелевин верен себе. S.N.U.F.F. предлагает читателю привычную закольцованную и четкую композицию; в начале повествования орочий каган возносит молитву, в которой просит, чтобы его резиновая кукла (эдакая недо-сура) смогла чувствовать боль от окурков, которые в неё тушатся – а в конце, когда про кагана Рвана Дюрекса уже и подзабыли, главный герой на пороге смерти вопрошает: «зачем Маниту пожелал, чтобы нам было больно, когда о нас тушат окурки?» (уравняв, таким образом, фактически де-юре «живых» людей и сур перед лицом Господа – что всеми обстоятельствами уже было сделано на протяжении романа де-факто).

В S.N.U.F.F.e, если и далее говорить о «технических» достоинствах романа, автором применен и еще один стильный и редко кому доступный приём: «нестреляющее ружье». Если в традиционном искусстве считается, что висящее на стене ружьё должно непременно до конца действия выстрелить, то в новой книге Пелевина ненавязчиво подвешенное сбоку ружьё в виде тёмных кругов под глазами, появляющихся у любителей т.н. допаминового резонанса, так и не стреляет, оставляя читателю ощущение небольшой и опять-таки мрачноватой тайны.

Стоит отметить и то, что Пелевин не злоупотребил в данном случае «постмодернистскими штучками», создав полновесный и самостоятельный роман. Но одну неявную и оттого еще более красивую цитату хочется отметить: «Уж кто-кто, а я хорошо изучил эту резиновую душу«, говорит с горечью Дамилола, вроде бы продолжая монолог об изменнице-суре, однако мы, живущие задолго до описываемого в романе времени, не можем не увидеть аллюзии на знаменитый альбом The Beatles.

Но такие приёмы в творчестве Пелевина неудивительны. А вот для тех, кто привык ругать автора за заигрывания с психоактивными веществами в тексте, ждет сюрприз: пожалуй, S.N.U.F.F. – это первая книга, где Пелевин открыто негативно отзывается о курении «травы» (в кавычках – потому что герои романа мешаю с коноплей и другие травы), сопровождая это дело самыми снова мрачными же замечаниями, а воинам-ганджуберсеркерам присваивая говорящую кличку «говнокуры«. Впрочем, клубные порошки S.N.U.F.F.a получили от автора не менее нелестную – и не менее мрачную – характеристику. Однако!..

Вообще говоря, в том, что касается мрачности, Виктор Пелевин, похоже, переплюнул в этот раз сам себя. Ни жестокая правда мирового Вавилона в Generation P, ни вампирический дискурс и гламур Empire V, ни депрессивные зарисовки «Ананасной воды для прекрасной дамы» и близко не сравнятся с безысходностью положения героя, а вместе с ним – и всего мира, с лёгкой руки Пелевина получившего воплощение в тексте S.N.U.F.F.a. Причем генеральная пелевинская линия о том, что «этого ничего нету», появляется отнюдь не сразу и при появлении уже не вызывает желания её оспорить. Нету – и пусть не будет, раз мир – это вот такое… Единственный, около кого здесь хорошо – это сура Кая, о котрой её хозяин Дамилола интуитивно понимает: «Так, мне кажется, должна называться песня, молитва, или какая-нибудь птица райской расцветки«, говоря о самом термине «сура».

Интересно, что явно положительными героями у Пелевина до сих пор (во всяком случае, со времен «Священной книги оборотня») бывали как раз в основном женщины. Получается, что все бабы – суры на «макисмальном сучестве»?..

Впрочем, это можно трактовать и иначе. Но для этого нужно прочесть роман S.N.U.F.F.



Ника Налёта.