Один знаменитый писатель как-то сказал: «Пишущая женщина грешит вдвойне: увеличивает количество книг и уменьшает количество женщин». Вот и писательнице ДИНЕ РУБИНОЙ коллеги-мужчины в свое время говорили: ты такая красивая, зачем тебе писать?!

Сегодня Дина Рубина признанный классик. И ее уже давно не задевает, признают ее коллеги-мужчины писателем или нет. Хотя последнее, конечно, смешно. Рубина не просто остроумный литературный живописец, она человек-бренд: у нее и бренд-менеджер имеется, и официальный образ есть… Образ приятного, благорасположенного и веселого человека. О себе в частности и о других писателях вообще Дина Ильинична, хотя и в свойственной ей ироничной манере, отзывается как о людях скверных и не очень общительных. В этом суть ее «ухода за ширму». «Всё, что я хочу сказать, я могу написать. Моя частная жизнь должна быть за семью печатями», — говорит она. И тем не менее Дина Рубина великолепный рассказчик и каждое ее интервью — это тоже литература.

Выход вашей новой книги «Окна» сопровождает выставка вашего мужа, художника Бориса Карафелова. У многих возникло впечатление, что это не случайно...

Я вам готова открыть страшный секрет: нет на свете такой книги, которая бы возникла случайно, если, конечно, ее создатель человек с мозгами и воображением. А вот как раз выставки моего мужа на презентации не получилось — слишком стремительно книга вышла, а организация выставки — это такая морока, причем морока таможенно-дипломатическая. Издательство поторопилось, посольство наше не поспело. Так что на презентации просто показывали слайды на экране. Это куда как проще, хотя, конечно, по впечатлению победнее, чем подлинники.

Меня в свое время поразила книга Павла Санаева «Похороните меня за плинтусом». Она, конечно, хорошо написана, но с этической точки зрения неоднозначна. Или фильм Балабанова «Груз 200»... Мне кажется, есть вещи, которые нельзя показывать, о которых нельзя писать. А у вас есть темы, которых вы никогда не коснетесь в своих книгах?

Сколько угодно. Но тем не менее я оставляю за художником право выговориться. В конце концов, Зощенко говорил, что «страх писателя грозит ему потерей квалификации». Творчество любого писателя — это, в сущности, набор нескольких тем, которые его волнуют в жизни. Ведь настоящий писатель всегда пишет только о том, что его волнует. Вот моя подруга Марина Москвина сейчас выпустила замечательную книгу о путешествии в Арктику. Ее поездка туда была продиктована беспокойством о том, что стремительно тают ледники. Это благородное беспокойство искренне снедает Марину. Поэтому и книга получилась отменной. А я бы даже и не взялась за эту тему. Хотя, конечно, я сочувствую всяким подобным заботам, но не волнует творчески, понимаете? Творчески. Поэтому писать не буду. Так что перечислять, что меня в жизни не волнует, просто бессмысленно. И вообще я человек чрезвычайно закрытый и даже «при галстуке», при всем том, что очень много моих вещей написаны от лица «я». В очень многих моих книгах фигурируют мой муж, мои дети, но это не реальные люди, а персонажи. Мне просто легче всего их изображать, потому что я их знаю вдоль и поперек. Но они говорят ровно о том, что я считаю нужным вложить в их уста.

Сегодня многие убеждены, что, для того чтобы петь, писать и снимать кино, достаточно только желания. Главное, что результат такого труда приносит популярность! Поэтому, когда тебе настойчиво предлагают прочесть или посмотреть что-то «новое и модное», не хочется тратить на это время. Хочется прочесть или посмотреть классику. Что читаете вы?

Согласна с вами: сейчас трудно взяться за что-то новое. Но мне казалось, что в моем случае это говорит мой возраст и осознание того, что жизнь и время не бесконечны. С возрастом умный читатель становится скорее перечитывателем. Вот и я много перечитываю. Конечно, и новое читаю, но это не всегда художественная литература. Кроме того, в связи с работой над какой-нибудь новой вещью мне приходится читать довольно странные книги, словари, энциклопедии и брошюры. Вот сейчас я внимательнейшим образом изучаю брошюру «Русская канарейка — мифы и реальность», потому что приступила к работе над новым романом.

Дина Ильинична, скажите, а писатель больше наблюдатель или фантазер?

Никакие аптекарские весы вам не покажут этого. Писатель очень острый наблюдатель, причем совершенно неважно, что он наблюдает. Он может наблюдать какую-нибудь очень яркую окрестную жизнь на берегу какого-нибудь моря, а может быть человеком-домоседом, взгляд которого направлен исключительно в себя. Всё равно он наблюдатель. Но в работе важны оба качества, и, как правило, они тесно переплетены. Настолько тесно, что, читая текст, даже сам автор не скажет, что он сочинил, а что подсмотрел в жизни. Текст живет сам по себе и уже не имеет отношения к действительности.

Игорь Золотовицкий признался в своем интервью, что чудовищность актерской профессии в том, что, переживая драматический момент, например похороны близкого друга, актер всегда подумает о том, что это состояние надо запомнить, чтобы потом сыграть. А в чем чудовищность вашей профессии?

Именно, именно! У него — чтобы сыграть, у меня — чтобы запечатлеть. Замечательный польский писатель Марек Хласко сказал, что, для того чтобы писать книги, надо полностью потерять всякий стыд. Писательство — штука более интимная, чем постель. Понимаете, писатель — это такой независимый от себя же самого рентген, который просвечивает всё. Например, разговаривая с вами, он одновременно видит краем глаза, как щелкает по клавишам компьютера молодой человек за соседним столиком, и старается вычленить какие-то слова в бубнеже за левым плечом. Писатель — человек, который предназначен для создания текстов, на самом деле он инструмент. Поэтому мы всегда такие тяжелые люди. Тяжелые, эгоистичные, погруженные в себя и в свою работу. Такая профессия.

В романе «Синдром Петрушки» вы настолько детально описываете профессию кукольника, что кажется, будто сами учились на кукловода. Вы всегда досконально изучаете всё, о чем собираетесь написать? Сколько времени у вас обычно занимает подготовительный период?

Да, если я берусь за тему, то уж вгрызаюсь в предмет. Это, знаете, перфекционизм, помноженный на самолюбие. Неохота, чтобы какой-нибудь профессионал небрежно заметил: «Да всё это туфта, не более того…» Кстати, горжусь, что кукольники приняли этот роман благосклонно, никто не сделал мне ни одного замечания. Подготовительный период — в зависимости от объема и сложности темы — может занять год-полтора. Это уж как получится. Тут мелочиться и торопиться не стоит.

А в жизни при выборе дивана или нового платья вы настолько же педантичны?

Вот тут по большому счету мне плевать, точно в тон окажется сумка к туфлям или не очень. В бытовых покупках я вообще неприлично стремительна: захожу и покупаю. Не подходит — дарю. Подходит — ношу тридцать лет. К моде всегда относилась снисходительно. Я в юности была очень хороша: у меня была хорошая тонкая фигурка, и, уже родив двух детей, я весила каких-то сорок девять килограммов. И поэтому джинсы и черный свитерок всегда были моей формой одежды. Я знала, что всё равно буду лучше всех. Когда женщина понимает про себя всё и знает, что ей идет, а что надевать не стоит, никакая мода ей не страшна.

У вас есть фетиш — шляпки. Вы и в нашей фотосессии в шляпе…

Да-да, это как раз из серии, когда знаешь, что тебе идет. И речь не о шляпках, а о широкополых шляпах — вот что мне идет. Это верно, но… К сожалению, со шляпами пришлось расстаться — с того момента, как я села за руль. Сначала ты нервничаешь, когда она мешает, запускаешь ее из окна машины как бумеранг... Потом и вовсе бросаешь все эти декадентские замашки.

Вы давно за рулем?

Я начала учиться водить, когда вдруг обнаружила, что постарели родители. Я поняла, что я нужна им и в качестве водителя тоже. И быстро сдала на права, даже очень быстро для дамы в возрасте. Сколько мне тогда было? Года пятьдесят два… Я бывшая пианистка, поэтому у меня хорошая координация между руками и ногами. Вернее, раскоординированность, что за рулем гораздо важнее.

Ругаетесь, когда вас подрезают?

Да как же не ругаться за рулем-то! Особенно в стрессовые моменты. Это спасение от инфаркта или инсульта. Говорят, что владение неформальной лексикой сильно улучшается с умением водить машину.

Есть люди, которые ругаются матом вкусно, а другие делают это грубо, вульгарно. Почему так?

Вульгарно получается у тех, кто бездарен. Мат тоже часть языка, и владение этой частью точно так же требует языкового таланта.

Иван Ургант как-то сказал, что женщине не обязательно быть остроумной. Она должна быть смешливой. Что вы на это скажете?

А Ване Урганту не обязательно быть умным, достаточно быть телеведущим.

Вы смотрели сериал «На солнечной стороне улицы»? Многие авторы болезненно относятся к тому, что делают с их книгами сценаристы и режиссеры.

Я смотрела серии две, что ли. Потом бросила это занятие. Вопрос и правда болезненный. Помните, как Киса Воробьянинов красился контрабандной краской, которую изготовляют на Малой Арнаутской? Это примерно одно и то же по впечатлению.

Вы не раз признавались, что писательница Дина Рубина — образ созданный. Зачем вам маска?

Послушайте… Если известный писатель годам к шестидесяти не создал свой образ, а носит всем на обозрение что попало в домашней пижаме, то он либо открытый всем ветрам алкоголик, либо просто идиот. На человека публичного всегда прет миллионозевый и миллионоглазый, досужий до сплетен мир. Надо же и защититься как-то, хотя это и чертовски трудно. Я в жизни человек очень молчаливый, как это ни смешно. Я могу целыми днями не говорить ни единого слова. Но это абсолютно не обязательно знать посторонним людям. Знаете, в Израиле принято, когда случается беда у человека, все сразу наваливают в дом. В этом есть мудрость, это как поминки в России — занять человека. Вот не дай бог, но если бы у меня случилось что-то, я бы закрыла дверь на ключ и не пустила бы ни единого человека на свете. Это разные отношения к переживанию мира. Это мужество — взять на себя весь этот мир и сражаться с ним в одиночку. Вот дочь у меня совершенно другая, она вечно окружена подругами, ей надо всё и одновременно.

С кем вы делитесь? Есть люди, которым вы рассказываете о своих проблемах?

Разумеется! Разве я похожа на асоциального человека? У меня есть умный, тонкий и заодно любимый муж, есть родители, дети, несколько близких друзей… Но пишущий, творческий человек изначально очень одинок. Его распирает его внутренний мир, населенный и перенаселенный разными лицами, разными жизням. Поэтому главное, что у меня есть, условно говоря, лист бумаги, который наилучшим образом принимает, переваривает и разрешает все мои глубинные проблемы, даже если речь там идет и не конкретно обо мне, Рубиной Дине Ильиничне.

Беседовала Евгения Белецкая