Любовь Цай
 


   У меня в руках маленькая потрёпанная книжка Юрия Шипневского «На полдороге». Определение «потрёпанная» говорит скорее о том, что она повидала виды за свою девятнадцатилетнюю жизнь (издана она в 1993 году) и что она, видимо, читана, и не раз. Это обнадёживает. Начинаю чтение не с самого начала, как это принято, а почему-то выбираю для себя рассказ «Мочалка». И с первых строк понимаю, что увязаю, буду читать, отставлять книжку, думать о прочитанном и снова возвращаться к чтению. Рассказ пронзительный, написанный умным и неравнодушным человеком, который своими глазами видел жизнь шахтёрской глубинки, жил этой жизнью и трудился бок о бок с героями рассказа, такими невыдуманными, живыми, реальными, порой грубоватыми, но честными, неунывающими и весёлыми.
   И чем дальше я углублялась в чтение, тем всё чаще приходило мне на ум словосочетание «машина времени». И я поняла, почему. Учёные бьются над изобретением машины времени, а тут вот она, задача-то, решена! Автор повествует о жизни своих героев и ведёт нас по огромному музею жизни, показывая нам правдиво и честно картинки жизни шахтёрских посёлков с их незатейливым бытом, проблемами, любовью, предательством, изменами. Картины написаны умело, и пусть порой краски кажутся неяркими, все больше чёрно-белыми, лишь изредка в картину ворвётся оранжевый цвет апельсина, сливовый цвет синяка под глазом или фиолетовая кипень сирени.
   Понятно, что речь идёт не о рафинированной красоте и приглаженной жизни, которую, может быть, хотелось бы кое-кому видеть на страницах книг. Но не всё и не всегда в жизни было гладко, красиво, причёсано, как для праздничного показа на параде. Были и такие страницы жизни. И в ней, в этой жизни, жили люди, любили, ненавидели, ошибались, совершали разного рода поступки и отвечали за них перед людьми, перед собой, перед Богом. И тем исследователям, которых интересует жизнь шахтёрского посёлка послевоенного времени, времени застоя, перестроечной поры, скажу: читайте прозу Юрия Шипневского, там всё написано. Спросите у тех, кто жил в это время, и вы убедитесь, что написано подлинно, пронзительно, щемяще.
   Вот описание барака – жилища послевоенного времени, в котором прошло детство Зюзи, героя повести «Летят перелётные птицы»:
   «Другие двери были выкрашены голубой или зелёной шелушащейся краской. Некторые были принаряжены пожелтевшими марлевыми занавесочками в оборочку – заслонами от мух. На пороге – дерюжка-половичок или круглый коврик, сплетённый из драных чулок.»
  Ещё:
   «Почти все двери были настежь распахнуты в коридор с утра и до ночи. Соревнуясь в громкости, пели в клетушках чёрные тарелки репродукторов, гремели стиральные доски во дворе, парусами раздувались простыни на веревках.»
   И:
   «От летней кухни тянуло сладким запахом подгоревшего вишнёвого варенья, плескались у колонки голые малыши, вбивали в землю стол доминошный вечные «козлисты».
   Ярко, выразительно. Читаешь – и будто фильм смотришь. Умный киношник здесь почерпнул бы для себя массу полезного, как построить картинку для художественного фильма о той поре.
   В рассказе «Мочалка» яркими и точными мазками нарисована горняцкая пивнушка, имеющая официальное название «Шашлычная» и метко прозванная в народе «Мочалкой». Правду говорят: народ скажет, как завяжет. И вот читаем у автора, почему именно так удивительно точно острословы нарекли слой шахтёрский клуб, если говорить современным выспренним слогом.
   «Впрочем, народная этимология популярного словца «мочалка» ясна, как божий день в забое! Должно быть, надо так рассуждать: моечная жгучая мочалка в шахтерской бане – чтобы отдраить от угольной пыли измождённые и стреляющие в суставах мощи горняцкие. А пивная «Мочалка» – чтобы «отдраить» нечёрствую душу шахтёрскую от напряжения «упряжки» в забое.»
   Обратим внимание на слово «забой», так удачно добавленное к устойчивому выражению «ясна, как божий день». И это придает особый смысл изложению.
   Далее проходим вслед за автором в огромный зал заведения.
   «На зеркальной витрине во всю стену на полочках, заставленных кружевными бумажными салфетками, просторно расставлены коробки «Беломорканала» и «Примы», ячменного кофейного напитка «Колос»... На боковой стене в облезлой багетной раме, выкрашенной «под старую бронзу», под засиженным мухами стеклом – вечные соцобязательства «Шашлычной» с почти напрочь выгоревшим текстом...»
   Колоритно описаны кабинеты номенклатурные работников, эти кабинеты были последним связующим и руководящим звеном с Его Величеством народом – шахтёрской братией.
   Вот в рассказе «Крокодил зелёный» речь идёт «о здании из мрачно-серого бетона, начиненном, как пчелиные соты, множеством кабинетов».
   «Уже перестройка во всю силу разгулялась по стране... Штормило повсюду. И только в сером здании старались сохранить спокойствие. Забившись по кабинетам, обсуждали самые скандальные статьи разоблачения, публикации возрожденной литературы...» 
   Всё это было, было на наших глазах, ведь так и было.

   Продолжая говорить о жизненных зарисовках, заметим, что каждый из нас когда-то был пассажиром поезда. Точно, ярко, колоритно описал автор эту картинку в рассказе «На полдороге» – разве не так?
   «Кто хоть однажды путешествовал в наших некоторых пассажирских поездах, тому не надо объяснять, что такое плацкартный вагон. Летом в нем душно, как в постели под мышкой у жены, зимой – холод неприкаянный, а грязь и неухоженность в любое время года. Запах нечистых носков, сваренных вкрутую яиц, задохнувшихся в целлофановых мешках цыплят-табака домашнего приготовления, угольного шлака. В поисках своего места больно ударяешься коленками об острые углы полок и тыкаешься носом в пятки, торчащие в проход с верхних ярусов.»
Или вот еще интересный экспонат, достойный музея – автоматическое расписание движения поездов. Подходишь к агрегату, выбираешь нужное направление и после нажатия соответствующей кнопки мелькают-распахиваются металлические страницы указателя. Сколько бесполезных нажатий клавиш выдержали они от скучающих в ожидании отправления пассажиров!

   Если читающий эту книжку жил во времена, описываемые в рассказах Юрия Шипневского, то он, безусловно, поразится точности и простоте найденных для описания слов. Тот же читатель с жизненным опытом найдет и упоминание о давних увлечениях тех лет – бобинном магнитофоне и радиолюбительстве. Молодой же человек, рождённый и воспитанный уже в независимой стране, может не знать об этом, но дедушки и бабушки расскажут ему непременно о «чуме радиолюбительства», о магнитофоне в виде «...короба, разделанного под ценные породы дерева и начинённого множеством разноцветных деталей, ламп, моторчиков, которые удивительным образом снимают с коричневой приятно шуршащей при движении ленты музыку и голоса.».
   Добавлю от себя, что наш находчивый и умный народ нашёл применение этим ленточкам, когда на смену бобинным магнитофонам пришли кассетные – эти ленточками обрамляли обои, выделывая подобие колонн и пластронов. Это было красиво, неожиданно, ново. А то, что народ был всегда мудр и находчив, так этому неоднократно находим подтверждение в рассказах Шипневского.
   «Прирос я некрашенному полу подошвами тапочек из шахтной транспортёрной ленты, что стачал мне дядя Фрол» – это из воспоминаний Зюзи («Летят перелётные птицы»).
   Много интересного, яркого, живого и образного можно еще процитировать и о самогоноварении (как тут при слове «самогон» не вспомнить о квашеной капусте «в чёрных икринках перца, с соломкою морковки»!), о моральном облике молодёжи и лихо отплясывающем твист юноше-танцоре в модных клёшах, о добровольных народных дружинах (ДНД), парадах и демонстрациях в красные дни календаря. Это всё было в нашей жизни, было в истории страны. И ни в одном учебнике так ярко, просто и доступно не будет написано о ней.

   Поговорим немного о героях, населяющих эту небольшую книжечку. Здесь и ворчливая, но с добрым сердцем, Галина по прозвищу Монголка, приютившая в своей единственной барачной комнатке не только мужнина брата с сыном, но и девчонок-близняшек, оставшихся без матери; и угрюмый, загадочный Золотарь, чья жизнь окутана сплошной тайной («Летят перелётные птицы»).
   В «Мочалке» видим череду колоритных буфетчиц, хранительниц этого шахтёрского очага, у которого утомлённые труженики сбрасывали с себя отрицательные эмоции и находили в своем общении силы для завтрашнего боя за чёрное золото. Среди обитателей пивной – Федя-рыбачок, на котором «вечный вельветовый пиджачишко неописуемого цвета»; весёлый балагур Вася-подбурок, умело владеющий аудиторией, и методично, дозированно, с многозначительными паузами, артистично рассказывает друзьям байки; поэт Сашка-«Пушкин», нашедший в себе силы отречься «от своих прежних плакатных стишков в газетах и стал писать стихи совершенно иного содержания, которые ни один редактор не рискнул бы напечатать, пусть даже и во времена любого плюрализма». Читаешь и ясно себе представляешь лица этих уставших, натруженных мужиков с выразительными глазами, «жирно обведенными угольной пылью» Этот яркий штрих напомнил мне о моих личных ощущениях (сельской девчонки, никогда ранее не выезжавшей далее райцентра и приехавшей учиться в столицу Донбасса), когда я впервые увидела на улицах города шахтёров с подведенными глазами – «красятся, что ли?» Это потом уже, породнившись с шахтёрскими семьями, найдя здесь добрых, надёжных друзей и пожив в этом краю не один десяток лет, я узнала цену и поняла смысл этой «косметики»...
   Трогает душу и удивительная мимолётная встреча Никитина с мелькнувшей в его жизни случайной попутчицей Лекой («Узловая»), и трогательная забота героя рассказа «На полдороге» о цыганке с маленьким ребёнком на руках.
Нельзя не упомянуть и об описании природы, так точно передающей настроения, переживания. Природа, похоже, тоже действующее лицо в рассказах автора. Она узнаваема, она дорога и близка тем, кого она окружает, кого она радует или в ком будит переживания и сомнения.
   «Солнце расплавилось на всё небо, а уцелевший в тени снег резал глаза пронзительной синевой. Очищенные тротуары просыхали рыжими лысинами, и над ними вился кружевной парок.» («Узловая»).
   «Ночь тянулась медленно, как и наш нескорый поезд по «холмам задремавшей России.» и «Ночь уже укутала чёрной паутиной печальную землю, кое-где белеющую плесенью последнего снега. Поезд мчался промеж фиолетовых курганов, повизгивая на яркую луну, похожую на апельсин.» («На полдороге»).
    «Уже вечера стали ранними, и дожди пошли мелкие и долгие, пахнущие прелыми листьями и мокрой землей.», («Сиреневый туман»).

   Заканчивая писать свои заметки, я поинтересовалась, есть ли в мировой паутине какая-либо информация об Юрии Шипневском. Да, есть! Оказывается, Юрий Шипневский отмечен дипломом литературного конкурса имени О.Генри «Дары волхвов», проводимого компанией VALDIMEDIA (Нью-Йорк). Конкурс был учрежден в 2010 году редакциями выходящих в США русскоязычных изданий «Новый журнал» и «Новое русское слово». Наш земляк стал лауреатом во втором сезоне. Рассказ, который принёс его автору такую значимую победу, называется «Копанка»...