Платон Беседин
Песочные замки Александра Грановского (Александр Грановский. Анжелюс. – К.: Світ, 2003. – 288 стр.); Вся королевская рать, или сплошные загадки (Алексей Маврин. Псоглавцы. – М.: Азбука-Аттикус, 2011. – 352 c.)

Песочные замки Александра Грановского
(Александр Грановский. Анжелюс. – К.: Світ, 2003. – 288 стр.)

В литературе есть любопытная дефиниция – «психологическая проза». Говоря о её представителях, называют, к примеру, Жан-Поля Сартра, Раймонда Карвера или Хьюберта Селби. В русской прозе монолитом возвышается Фёдор Достоевский. К сожалению, не так много размышляют о психологической прозе как о гармоничном синтезе искусства литературы и науки психологии.
Крымчанин Александр Грановский окончил Литературный Институт имени Горького, работает психологом, психотерапевтом, специалистом в области нейролингвистического программирования. Брутальное сочетание, надо сказать. Возможно поэтому и проза Грановского, в частности, его ранний сборник рассказов «Анжелюс», такая же брутальная и многогранная.
Начинаясь в классическом стиле, медленно, вязко, она раскручивается как маховик, перетекая в отчасти джойсовский поток сознания, уследить за которым неопытному читателю будет достаточно сложно. От прозы Грановского нельзя отвлекаться – должна выдерживаться предельная концентрация от начала и до конца прочтения; чтобы не увязнуть в вязком болоте, образуемом потоком сознания, нужно суметь найти «кочки» (точки опоры), так как небольшие по объёму рассказы представляют собой масштабные по метафизике сюрреалистические полотна.
Наверное, не случайно изображение Сальвадора Дали на обложке книги, а также авторское посвящение музе, жене Галине (читай Гала). Сам Дали также присутствует в сборнике: в заглавном рассказе «Анжелюс» он лечится крымскими грязями, на которых и знакомится с главным персонажем.
Впрочем, размышлять о персонажах в прозе Грановского не совсем верно. Это скорее идентификаторы и катализаторы читательского сознания, запускающие в действие сознательные и подсознательные процессы.
Чтение рассказов из сборника «Анжелюс» во многом напоминает приём у психиатра: он демонстрирует вам различные картинки с абстракциями, а вы должны увидеть и назвать сугубо своё, личное. Это своего рода деформация устойчивой призмы восприятия обыденного мира.
В рассказе «Линза», например, стандартная (правда, оттого не менее горькая) ситуация с умирающим человеком и группой его товарищей перерастает в кунсткамеру духовных уродств. Это специфическая мутация и отчасти корреляция, это во многом то, что в физике называют «интерференцией» – изменение в характере звуковых, тепловых, световых и электрических явлений, объясняемое колебательным движением. В случае Грановского имеет место изменение физических и метафизических явлений читательской визуализации из-за воздействия авторских посылов-колебаний с разной амплитудой интегрирования в сознание. Эти колебания происходят не только в упомянутой призме восприятия мира, но и в ткани самого текста с изменением ритмики, структуры, стилистики. Всё это, как уже говорилось, напоминает неконтролируемый поток сознания, который стихийно возникает из маленькой бреши в плотине реальности и перерастает в наводнение, поглощающее прежние – отмершие, по Ницше, – ценности, не только читательские, но и авторские.
Однако полагаю, это всё же намеренная, аутопродуцированная видимость неуправляемости, определённая дань постмодернизму, его автор, очевидно, старается интерпретировать по-своему. Он намеренно уничтожает и без того достаточно условные грани между жизнью и смертью («стрелки часов показывают два пятнадцать, они и раньше показывали два пятнадцать»): при этом мир внутри текста, по сути, мёртв изначально, но в то же время он функционирует, «живёт», будто мертвец, поднятый из могилы магией Вуду. «…Выходит, окажись на месте Рыбы я, и вы точно так же решали бы, кто пойдёт и разрежет меня на куски…» Так размышляет герой, видя мёртвого товарища, понимая, насколько он сам зависит от случая, от генератора случайных чисел, где «чёт» и «нечет»» означают «жизнь» и «смерть».
Грановский экспериментирует с уничтожением категорий, атрибутов времени и пространства, тем самым нивелирует единство и борьбу противоположностей, диалектику архетипичного человека, «часто проблема плохого и хорошего – это проблема размера». Он работает, прежде всего, с амплитудой колебаний, вырывающих читателя из повседневности. Но, разбрасывая по тексту маркеры привычной действительности вроде «белоголовой бутылки водки «Русская» с загадочными золотыми медалями, на которых, при желании, можно было даже разглядеть какие-то масонские знаки», он возвращает читателя обратно резким ударом бытия; в общем, упражнения из серии «как закалить сознание».
Рассказы Грановского нарочито интертекстуальны: полны аллюзий, цитат и отсылок. Чувствуется влияние и магического реализма (например, в очень борхесовском тексте «Нефритовый заяц: Трактат о бессмертии»), и постмодернизма, и даже американского эротизма в духе Генри Миллера (правда, сексуальные моменты в «Анжелюсе» сработаны несколько грубо и неуклюже, «как мухи на сперму»).
И Виктор Пелевин, и Александр Грановский во многом стараются, будто гностики, разрушить идеи и смыслы, возведя на их руинах новую метафизику совершенного, по их мнению, мира, «текст – это матрица, структурируемая над собой пространство».
В случае сборника «Анжелюс» это скорее напоминает не тщетную попытку возвести Царство Божие на земле, а маниакальное желание строить песочные замки. Впрочем, песочные замки строят не для чего-то. Их просто строят. Для себя. Почему бы и нет? Особенно, если желания совпадают с возможностями.

Вся королевская рать, или сплошные загадки (Алексей Маврин. Псоглавцы. – М.: Азбука-Аттикус, 2011. – 352 c.)

«Псоглавцы» Алексея Маврина – первая в России книга о дэнжерологах. Этот жутковатый саспенс позиционируется как российский ответ Стивену Кингу. Но, несмотря на новаторство, роман продавался средне, пока издатели ни объявили, что на самом деле его написал совсем другой Алексей – Иванов, автор бестселлеров «Золото бунта» и «Сердце Пармы». Только после этого продажи пошли в гору. На радость подозрительным критикам и меркантильным издателям.
По сути «Псоглавцы» – готовый сценарий для качественного триллера, динамичного, ладно скроенного, неизменно держащего в напряжении.
Студент Кирилл получает письмо от загадочного музейного фонда NASS. Аналогичное послание получают ещё двое, отобранные методом странного тестирования через ЖЖ. Представитель фонда собирает троицу в армянском ресторане и за хорошие деньги предлагает отправиться в поволожскую деревню Калитино, где находится старинный храм с редкой фреской. Особенность фрески в том, что на ней Святой Христофор изображён с пёсьей головой, хотя Церковь ещё в 18 веке запретила подобные изображения. Трое блоггеров должны снять фреску и передать её в музей для дальнейшего изучения. Также необходимо исследовать, как данный предмет искусства влияет на социум, какие поведенческие реакции спровоцирует его исчезновение.
На арендованном «Мерседесе» блоггеры отправляются в деревню и по дороге встречают диковатую девушку. При виде невесть откуда появившихся собак она бросается в бегство, напоследок сделав предупреждение: «Не ходите туда!». В общем, классическое начало стандартного хоррора вроде «Поворота не туда». Только рек крови не хватает.
Подобные, слишком явные, голливудские штампы могут отпугнуть читателя, прежде всего ориентированного на интеллектуальную литературу. Но «Псоглавцы», несмотря на типичность, относятся к той достаточно редкой категории книг, которые, вопреки первоначальному скепсису, постепенно завоёвывают внимание читателя. Роман читается, конечно, без придыхания, но, что называется, на одном дыхании. Хочется быстрее добраться до финала, но при этом страницы читаешь не по диагонали, как это часто бывает, а внимательно, без пропусков – благо «вкусных фишек» хватает.
Во многом роман читабелен из-за лёгкой, сочной манеры письма. Только таким языком, пожалуй, и можно было написать подобную вещь. Добавьте сюда к этому динамичный сюжет, органично подчёркнутый стилем повествования. Правда, справедливости ради, сюжетные ходы, используемые автором, зачастую предсказуемы.
Иванов, кажется, вообще решил увязать воедино наиболее трендовые явления современной литературы. В «Псоглавцах», например, есть обязательные атрибуты бульварного чтива: плохо прописанная любовная линия и весьма предсказуемое вероломное предательство. В то же время это и культорологический детектив в духе какого-нибудь Дэна Брауна, и чистая мистика, призванная пощекотать нервы читателя, и смешение, на манер Эко, реальных фактов с псевдодокументалистикой (история с псоглавцем, действительно, основана на реальных событиях и богатом культурном, религиозном, историческом материале).
Сам же автор максимально старается подчеркнуть сугубую реалистичность происходящего. Не зря местом событий выбрана захудалая российская деревенька вроде той, что изобразил Роман Сенчин в «Елтышевых», но уже с чертами гоголевского «Вия». И это не воспетое «деревенщиками» сакральное место, через которое все спасутся, а разверзшаяся бездна, «чёрная дыра», где в хаосе копошатся зверочеловеки, дегенераты и алкоголики. Разруха, запустение, отчаяние. В каждом брошенном доме. В каждом поваленном кресте. И фоном всему – вечно горящие торфяники.
К сожалению, взвалив на себя задачу написать столь мультиконтекстуальный роман, Иванов не стал копать глубоко, а пробежал по верхам, только лишь обозначив доминантные темы. Ближе к концу подобная схематичность сбивает темп, а он в «Псоглавцах» едва ли не первостепенен. Отсюда, собственно, и не слишком убедительный финал, диссонирующий с остальным текстом и напоминающий типичный конец типичного триллера, когда появляется тот, кто всё подробно объяснит и расскажет для тех, кто не понял или не смотрел. Загадка в «Псоглавцах» оказывается куда увлекательнее разгадки.
Тем удивительнее смотрятся слова Константина Мильчина, вынесенные на обложку книги: «Стивен Кинг в гостях у Алексея Иванова». И если с Ивановым всё понятно, то с Кингом далеко не так однозначно. У американского классика из штата Мэн, несмотря на кажущуюся простоту формы, есть стержень, на который нанизываются остальные компоненты, необходимые для по-настоящему качественной прозы. Стержень этот – рафинированное безумие, в которое, как ловец жемчуга, погружается читатель.
«Псоглавцы» же скорее напоминают даже не изнанку безумия, а его разрисованный задник. И дело тут даже не в попкорновой форме подачи материала, – это лишь сознательная авторская «замануха», чтобы заинтересовать как можно большее число читателей, – а в недостаточной метафизической концентрации. Да, за всей этой игрой – борьбой Церкви и раскольников, индивида и социума, культуры и варварства – можно увидеть постмодернистские идеи автора. Но концепция формирования мира культурой, необходимости единой стратегии просвещения реализована Ивановым недостаточно убедительно. Размытая, будто поспешно созданная, она напоминает фасеточное восприятие краба, синхронизировать которое неподготовленному читателю будет достаточно трудно. Во многом из-за того, что автор не дал этому читателю необходимый инструментарий, «Псоглавцы» к концу повествования распадаются на отдельные компоненты, не оставляя в читателе ощущения целостности художественного произведения. Перефразируя Льюиса Кэррола: «И вся королевская рать не может «Псоглавцев» собрать».
Впрочем, Иванов не слишком усердствовал над разгадками. Скорее, он ставил перед собой иную задачу – поставить читателю загадку. Достойный ответ на неё необходимо искать самостоятельно. Своим романом Иванов подчёркивает, что сделать это придётся. Иначе однажды можно обнаружить себя с пёсьей головой, стоящим посредине апокалиптического Калитино, когда-то называвшегося Россией.

http://www.promegalit.ru/publics.php?id=6023