Космос национального самосознания в контексте исторических романов в стихах Николая Тютюнника.


      Сразу же хочу оговориться: данный очерк не является  литературоведческим исследованием творчества современного украинского литератора Николая Григорьевича Тютюнника. Это всего лишь читательский  взгляд на один из аспектов работы писателя,..взгляд, не всегда беспристрастный, но  слава Богу, не ущемлённый политической  коньюктурой  и национальной нервозностью последнего времени.
 Широкий диапазон литературного пристрастия писателя вызывает уважение не сам по себе, но в цельной совокупности им созданного.
   Николай Тютюнник - поэт, прозаик, переводчик, и журналист,..лауреат десяти литературных отечественных и международных премий, автор более, чем  двадцати пяти изданных  книг,- личность масштабная и цельная;  Писательский ум его часто обращён за горизонт событий, образуя при этом эпически ёмкое, гармоническое пространство не только внутри задуманного им сюжета, но и внутри него самого. "Славен мир Божий вокруг нас, но ещё более славен мир Божий в нас самих"- писал  Лонгфелло.
   Николай Тютюнник - романист по призванию; Однако, созданная им, в своё время, тетралогия "Лугари", явилась не только настоящей летописью Донбасса, но может быть, в большей степени - знаковой работой для переосмысливания формы традиционного жанра.
   Искусство вообще претерпевало всегда значительные изменения во времени, изобилуя подчас странными метаморфозами. Искусство слова, в этом смысле, не является исключением. Но «искусство никогда не проходит - утверждал Виктор Шкловский, - оно всегда  самоотрицается,  заменяя способ выражения не для того, чтобы переменить форму, а для того, чтобы найти ощутимое и точное выражение для новой действительности". Новая действительность современного мира - это "пресс-папье", осуществляющее  высокоинформационное  давление на людское сознание в условиях жёсткого (кризисного) цейтнота.
   Надо сказать, что полемика по поводу "кризиса романа" ведётся давно, и « не без раздражения» - как заметил один из патриархов литературной критики советского периода. «Кризис романа?! - искренне удивлялся Константин Федин - кризис может переживать каждый художник,…но будет ли это кризис романа?»  Можно вспомнить спор между Альберто Моравиа и Андре Маруа - известным французским писателем и литературным критиком, в пятидесятые годы прошлого столетия… Андре Маруа с самоотверженной страстностью романтика отвергал доводы Моравиа о "смерти романа"…
 Тем не менее, сегодня надо признать, что темпы современной жизни в мире, обременённого к тому же смутными страхами "глобализации",  действительно требуют  изменения и художественной формы, и художественного содержания в литературе;  Можно сказать точнее:  у Времени нет времени!..
   В этой связи, симптоматичен творческий путь Николая Тютюнника -  от новеллы,  к традиционному классическому роману, и далее - к роману в стихах. И дело, видимо, даже не в том, что писатель обладает счастливой  способностью совмещать в себе три таланта - поэта, прозаика и переводчика…
Я не стану утверждать, подобно Карлейлю, что поэт тот, кто думает »музыкальным образом",  но мысль «вооружённая рифмой» безусловно  обладает и музыкальным свойством проникать своими вибрациями гораздо глубже в душу человеческую, нежели мысль рифмой не вооружённая.
  Украинский язык поэта, как нельзя лучше способствует осуществлению этой  трансформации - он мелодичен, выразителен, напевен, и при этом достаточно пластичен для образования  и передачи значительного количества  идей и образов фольклорно-песенного характера; Не будем забывать о древнем генезисе украинского языка…
   Как бы там ни было,- по отношению к традиционному роману, может быть именно лирическая особенность »романа в стихах» и создаёт ту «дьявольскую разницу», о которой  говорил Пушкин.
  Нельзя сказать, что «роман в стихах» - нечто новое. В западной литературе этот жанр  обозначился  давно (ещё в пору Байрона) - похождениями »Дон-Жуана»,..да и всё то, что нам кажется новым, как сказал Екклесиаст – «уже было в веках»; Однако, у каждого писателя своя историография,  и  говоря языком священного писания своё «Время собирать камни», и своё время «разбрасывать камни»…
  Для  Николая Тютюнника  три  созданных романа в стихах: »Маруся Богуславка», »Бунтарська галера» и «Iван Сiрко», обозначили не только творческие ориентиры на будущее, но и образовали  собою  обширную историческую область  внутреннего духовного космоса, заполненного национальными характерами, героическими усилиями и преодолениями, равными по своему масштабу, разве что подвигам  мифологических героев древней Эллады.  О каждом из трёх  романов  правильнее было бы говорить  отдельно, и вероятно, я бы так и поступил, не будь  ряда обстоятельств, мешающих этому; Кроме того, я воздержусь  исследовать  сущность коллизий  в  различных сюжетных  построениях, чтобы  не пересказывать романы, упрощая их содержание  до  схемы народной сказки.  Академик А.Н.Веселовский,  создатель »Исторической поэтики», видел искусство как явление неизменяющимся, внеисторичным.  В. Шкловский,  напротив  - считал, что «настоящее преодолевает прошлое, съедает прошлое, как хлеб. »  Не будем судить, кто из них более прав, кто менее,…наверняка мы знаем одно: генеалогические корни будущего находятся в почве мифологии  прошлого. « Миф и легенда часто гораздо глубже воплощают в себе дух истории, чем сами исторические факты» - справедливо отметил для себя  Митрополит Анастасий.  Обращение художника к прошлому - это возвращение его к самому себе,..  к своим  истокам.  Не удивительно, что сюжетная структура любого из романов в стихах Н. Тютюнника,- это не »развёрнутая  метафора», это живая картина из  украинской истории 17 века, в которую автор переносит центр тяжести своей духовной жизни не выходя, однако, полностью из реалий современного мира, частично  утратившего  в 21 веке  черты национальной идентичности.
           «До мене знову, нiбито з туману,    приходять  тiнi, свiтлi, як з роси.
                 I я iзнов сiдаю за романа,     сiдаю, бо вже чую голоси.
            Так – так, я чую.  Я їх ясно чую.       I навiть розумiю – про що рiч.
         Тi свiтлi тiнi поруч десь ночують,      й щоночi кличуть  знов мене на Сiч.»…

Эти восемь поэтических строк откровения  Николая Тютюнника  на самом деле являются частью эпиграфа к его роману в стихах »Iван Сiрко».
  В центре сюжета  одноимённого  романа  в стихах фигура  легендарного атамана запорожской казачьей вольницы, в наиболее драматический период  его жизни(1672г.) Роман ладно скроен. Интрига  внутри сюжета, с  ненавязчивой периодичностью обусловливает ряд конфликтов и столкновений; Причём, время, как в кинематографе, показано  параллельным, «перебивочным», т.е.- «время  события» поочерёдно перемежается  со временем  воспоминания, рассказывания,..и всё это происходит  в русле живого, метафорического  языка – от колоритно - диалогового до живописно-пейзажного:

          «-У-у-у!  Й-е-ех! Ну, виповзки вонючi!     Егей, Жученко!  Чуєш?  Розв’яжи!
          Почув, пiд’їхав. Подививсь колюче.      А очi (видно й поночi!) – чужi.
           -Чого  тобi?   -Чого-чого…Ледащо!     Чи думаєш  довести до плачу?
           Нехай кайдани… А ремнi  цi нащо?     Боїшся, що в залiзi утечу?
      -А хто йо’ зна.  Ти ж, кажуть, сiроманець.   Перегризешь, як цап голодний – хмиз.
            - Я все життя гризу отих османiв.     Але тебе найпершого б загриз!» -

Ёмкий, не развёрнутый,  короткий диалог в столкновении сторон…а какова драматургия в тексте!..
                                       или:
    «Набрид вiзок. Хоча б розм’яти  ноги.   Пiд вечiр степом стелеться туман.
    Тополi  вибiгають на дорогу    Й сухим верхiв’ям  шепчуть:  »О-та-ман…»»         
                                      или:
      «Уже позаду й бiдолашна гребля,  I невеличкий, з пригорщу, ставок,
       Де нiжнi й завше сумнуватi верби     Нагадують покинутих  дiвок.

Воистину яркий пример «говорящей живописи»!.. Не скрою:  велико искушение  продолжить  цепочку  лирических отступлений, умело распределённых автором по всей линии  сюжета, с целью  либо ослабить драматургическое напряжение в  «острых» местах романа,.. либо, напротив  -  усилить  сценический контраст в тексте. Искушение продолжить  велико, но я  хочу  вернуться  к началу произведения, к эпиграфу: -
     «...«До мене знову, нiбито з туману,    приходять  тiнi, свiтлi, як з роси.
              I я iзнов сiдаю за романа,     сiдаю, бо вже чую голоси…»
                              
   В  истории  литературы  подобных  откровений  не мало;  Авторы высказывают их  по-разному, но  суть сводится  к одному и тому же – к «вдохновению». К тому  самому возвышенному, почти  восторженному  состоянию души, при котором  осуществляется  таинство  рождения  стиха – Таинство поэзии.  У поэта  Слово не рождается  в голове (во всяком случае, так утверждают сами поэты) – оно приходит свыше, в минуты  особого   воодушевления.  И как тут не вспомнить Пушкина!..
   
    « Но лишь божественный глагол до слуха чуткого коснётся, душа поэта встрепенётся…»
»...И мысли в голове волнуются в отваге. И рифмы лёгкие навстречу им бегут. И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,.. минута – и стихи свободно потекут.»

    «Божественный глагол» - для Пушкина, не отвлечённая иносказательность на волне творческого воодушевления. Поэт прекрасно знал и Священное писание,..и что, « Вначале было Слово»…  Но кроме того, гениальный реформатор русского литературного языка был ещё и человеком чрезвычайно образованным для своего времени, который  Платона читал  не в переводах с древнегреческого, а в подлиннике; Он знал, что по Платону творческий процесс – «Божественная одержимость»…   
  Здесь, видимо, надо остановиться, чтобы не смущать ни себя, ни читателя, уходом в сторону психологии творчества – в область крайне запутанную и тёмную даже  для специалиста.  Скажу только одно: прошла утомительная череда веков, прежде чем  платоновская «Идея» оплодотворила специфический консерватизм западного мышления, и такие понятия, как «эйдос», «архетип», »мировая душа», «космос»,- стали неотъемлемой частью теоретизирования в вопросах психотехнологий  настоящего  и будущего. От иррационального »умопостигаемого» феномена  Платона к  рациональной концепции «коллективного бессознательного» Карла Юнга - именно в этой плоскости, как мне видится, и находится скрытая причинная  обусловленность не только написания исторических  романов, но и всего того, что осуществляется из осколков прошлого. Национальный эпос – не видимый «водный» ресурс нации, пробивающийся на поверхность быстротекущих явлений жизни родниками народной мудрости; Это происходит в часы художнического озарения и напряжения творческих усилий художника. Один из таких родников  в  украинской литературе нашего времени – литератор Николай Тютюнник.  В этой связи можно говорить о проявлениях некоторой творческой ассимиляции среди литераторов, их идейном взаимопоглощении, заимствовании в плоскости единого, как я уже говорил, скрытого эпического ресурса, но каждый отдельно взятый «чистый родник» писательского осуществления, несомненно  отличается от остальных живительных родников, наличием  в нём высокой концентрации  особых минеральных качеств и свойств, и особого  специфического вкуса,  присущих только этому источнику!  «Вiдчувається вплив Лiни Костенко, але це добрий вплив…мабуть ця рiч житиме.» - так сказал  о «Марусе Богуславке» Николая Тютюнника  лауреат государственной премии им. Т. Г. Шевченко, академик Иван Дзюба.  Анатолий Шевченко, украинский критик и публицист, говоря о »Марусе Богуславке», вспомнил выдающегося предшественника и однофамильца - Григора Тютюнника: - »…в хороший Григорiв слiд ступаючи, Микола Тютюнник творить власний художнiй свiт. Вiн сповiдує тiж принципи, що i його видатний однофамiлец: правда, справедливiсть, »милосердя людскоЇ душi у всiх їi виявах». I, можливо, найоптимальнiше цi принципи виявилися у чудовому вiршованому  iсторичному романi Миколи Тютюнника…»

  Вообще, - художник, выражаясь языком  Канта - »вещь в себе», но вполне самоосознающая своё -(Я),  для которого непреложны лишь две мировых ценности: «звёздное небо над головой, и нравственный императив внутри себя». Именно этот Закон безусловного повеления и создаёт тонкую взаимосвязь между внешним проявленным миром и внутренним духовным космосом художника, который, в свою очередь, является лишь малым сегментом обширного духовного космоса своего народа. Я возьму на себя смелость утверждать, что осуществлённость художника – это открытая дверь между «мирами» прошлого и настоящего, через  которую, архетипы национального самосознания совершают свой кругооборот «вечного движения», вечного обновления погружающегося в материю людского сознания.  Слепой аэд (певец) древней Греции –  Гомер, вернул историческое зрение не только грекам позднего времени, но и всему миру, непревзойдёнными, до сих пор, художественными жемчужинами в стихах – « Илиада» и «Одиссея». 
«Одиссея» - это не просто сказание о десятилетнем странствии – возвращении домой после Троянской войны богоподобного царя древней Итаки, находящейся на одном  из островов Эгейского архипелага (периода Древней Эллады); «Одиссея», на мой взгляд, - это сакрально-ритуальный путь всякой исторической нации к самой себе, в тех, или иных отличиях исторического маршрута, исторического времени. Не таковы ли, хотя бы и в ином масштабе, хотя бы и фигурально, исторические романы в стихах Николая Тютюнника?!.. Можно лишь сожалеть об отсутствии  сколько-нибудь серьёзных попыток разобраться в вопросах  этой интереснейшей темы; Она ещё ждёт своего исследователя!
   Вероятно, не будет преувеличением сказать, что из трёх романов в стихах, о которых я уже упоминал выше, роман «Маруся Богуславка», на мой взгляд, является  самым  фундаментальным произведением. « У Франції – сказал  как-то Петр Сорока-кандидат филологических наук, лауреат премии им.Н. Гоголя и премии  им.В.Сосюры, - така річ розійшлася б багатотисячним накладом, автор отримав би солідний гонорар і престижну премію…»  Видимо П. Сорока прав, однако, этот могучий Царь-Колокол работы Тютюнника, может быть, ещё  и не прозвонил по - настоящему, во  всю свою мощь на обширном пространстве  украинской литературы. Остальные два романа в стихах лишь примыкают к нему,  не «дотягивая» по весу и внушительности до основного, но они также самодостаточны и весомы, находясь  в одной плоскости с главным творением мастера. 
    О романах можно говорить как о «несходстве сходного»:  сюжетно эти работы, если и не совсем  перекликаются между собою  рядами событий, то, в известном смысле, воплощают в себе главную авторскую сверхзадачу – возвращение человека на своё место, к самому себе  в своё жизненное пространство, невзирая на перипетии жизненных обстоятельств и удары судьбы: -
          «На яснi  зорi, на тихi води, у край веселий, у мир  хрещений!»…
   Автор далёк от средневековой героизации персонажей в своих романах, но героический дух вольного казачества присутствует, как основная жизненная сила - в каждом фрагменте, в каждой детали, в каждом изгибе сюжетной линии. Сюжет «Галеры», как и сюжет »Богуславки» построен на исторических сведениях из архивных летописей…  В первом случае - события  переносят нас в Мраморное море, на »Сарну» - лучшую галеру турецкого флота 17 века, где в 1642 г.  чудом совершив  бунт на корабле, «здобули волю 280 бранцiв-християн»… 

Во втором романе – (мы погружаемся в события конца 17 века) -  в потрясающую историю освобождения из турецкого плена семисот пленных казаков; Героиня романа – «дiвчина-бранка», Маруся из украинского городка Богуслава, находясь невольницей у турецкого паши,  ценою собственной жизни совершает подвиг… В наши дни, в Богуславе можно увидеть памятник героине.   - «Тепер, їдучi на свою Звенигородщину через Богуслав, де стоїть пам’ятник цiй героїнi, завжди згадиватиму  тебе…» - написал в своём отзыве о «Богуславке» Николаю Тютюннику  Василь Шкляр.
 Признаться, о Николае Тютюннике  вспоминаю и я, всякий раз, когда перелистываю страницы романа. Наше знакомство  с ним состоялось несколько лет тому назад - на одном из традиционных  творческих фестивалей.  Я впервые услышал отрывок из романа «Маруся Богуславка» в исполнении самого автора. На открытом воздухе голос Тютюнника  звучал  мягко, проникновенно, и, как мне показалось - в каком-то особом баритональном регистре с «серебрянобархатным» оттенком... Отрывок из финальной части романа понравился, - чувствовалась работа мастера. Особенно запомнились строки:                     
              «…   Стоять рядком.    Стоять – рука в руцi.
      I тiлькi  очi, смiлi, гордi очi,    Як свiчечки, палають на лицi.»…

     Способность художника к глубоким и ёмким обобщениям  волнует всегда:  cпособность вмещать огромное в малом!  Мастер не  машинально  изображает ситуацию, как её »Господь на душу положил», -  у него всё выверено, взвешено, всё обусловлено опытом и исключительным знанием материала!.. Учтены тончайшие психологические и композиционные нюансы, - до тонкости,..до иллюзии зрительного восприятия:
     « I тiлькi очi, смiлi, гордi очi,   Як свiчечки, палають на лицi.»
Когда Николай Григорьевич прочитал эти строки, - помнится, я подумал тогда: - « М..да! Этому научиться нельзя – этому  не  научишься…с этим приходят,..и уходят.»
О «Богуславке» говорить можно часами  –  в  работу эту надо войти... И действительно, стоит ли говорить всуе, когда под рукою (только переверни страницу!) – такие  поэтические образы и такие живописные полотна:
          «Свiтає вже. Завиграшки ярило   висвІтлює сліпі віконця хат.
    А в полі вершник, як млинові крила,  устиг уже верст сорок відмахать.»
Кто когда-либо жил в настоящей деревне, даже во времена и не очень отдалённого прошлого, тот, наверняка  ещё не позабыл, что такое – Покосы!.. Это особый сплав людского труда и праздника:                                                                                    
            « I, Натщесерце, - на покоси,  Де відсьогодні зранку всі,
               I де снують залізні коси,   Як вуженята по росі.


               I вітерець, блука, мов п’яний,  Крилом торкається млина.
               Та сінокосу дух духм’яний    I він, здається, обмина.
               Бо запах тут такий густющий   Й такий стійкий, неначе гать,
               Що, мабуть, навіть чорна туча   Його не взмозі  розігнать.
               I  слава Богу і  Пречистій,    Що, підхопившись до зорі,
               Вже другий гін, міцні й плечисті,   Долають наші косарі.
               I – вжик! I –вжик! – співають коси. 
               Чир – гик! Чир – гик! – то вже бруски.
              I сиплються сріблясті роси, хоч підставляй під них миски.»…,

Когда я впервые прочёл эти строки, то ощутил себя  Вакулой из повести Гоголя, в царском  дворце посреди Приёмной Залы: - «Боже ты  мой, какой свет!..какая работа! Что за картина! Что за чудная живопись!..а краски! Боже  ты мой, какие краски!»…
Вот бы это благоухание живого  искусства  да в детские  школьные учебники «Рідної мови» рядом с иллюстрациями картин Васильковского!
 Однако Николай Тютюнник  опытный мастер мизансцен в драматургии исторического жанра, и  у него, как и в жизни, красота природы со всей её притягательной внешностью – коварна,  как коварна благозвучность волшебного голоса Сирены  из древнегреческой мифологии,- от этого она кажется ещё более  реальной  в своём безыскусственном контрасте с действительностью, в границах которой разворачиваются события… История Украины – это драма «Витязя на распутье»…- налево пойдёшь,..направо пойдёшь,..прямо – себя потеряешь!   Геополитическая Украина – это не глухой угол национальной пассионарности,выражаясь языком Гумилёва, - это столбовая дорога с бесконечным многорядным движением между Востоком и Западом,..это вселенский крест национального самосознания, уготованный самой мировой историей многострадальному народу.  Герои романа Тютюнника не бесстрастные картонные чучелки, которых писатель дёргает за ниточки, приводя  в движение, и направляя их по собственному желанию  куда ему захочется, - напротив, порой возникает ощущение, что сами литературные герои направляют авторскую волю писателя в необходимое им самим русло… В диалогах они  естественны, самобытны и необычайно свободно организованы во взаимоитношениях;  Даже декорации рабочего пространства (тех, или иных событий ) продуманы, обусловлены, и не случайны.    Вот  как выглядит, например, пейзаж зимней Кафы( ныне Феодосия):

          «Давно зима. А тут ні жменьки снігу.  Студений вітер. Чорні роги скель.
           I злющі хвилі з усього розбігу   шалено  б’ються в чийся корабель


          или" Весна до Криму приліта з-за моря - така вже довгождана запашна!
                                                                                                                                                             
               Впаде дощем на крутоплечі гори   I з вітровієм далі вируша.
             Така прудка, мов непосида-хлопчик!  Блищить в лощинах снігова вода.
           А далі – степ, де ховрашок, як стовпчик,  Уже весну навшпиньки вигляда»

Рамки жанра  исторического  романа, настоятельно требуют от автора и соответствующих декораций, и соответствующий антураж…Диапазон творческих возможностей художника обязан быть  достаточно  большим, а «живописная палитра» его частотного словаря – должна быть достаточно богатой…Чтобы уметь живо выразить не только тему «Покоса» в «Марусе Богуславке», а и портрет турецкого паши в «Галере» - например, или жанровую сцену  в романе »Iван Сірко» -- «Письмо запорожцев турецкому султану», или воссоздать исторически обличительную картину казни пленённых «ляхами» запорожских казаков на площади Варшавы:

           «…Гула Варшава, як бджолиний рій.   Пани зібрались, щоб чинити страту.
           Якийся з них привів жовнірів стрій    I щось кричав їм голосом кастрата.
           Блищали проти сонечка шаблі –  Нагострена на когось синя криця…
           I українські діточки малі    хапалися за мамині спідниці         .»
                                                                                                                                  …………………….
                           
        «  - Дивись, ведуть!..   Вони ішли самі,   байдуже позираючи на грати.
          Зчорнілі, закривавлені й німі,    Бо вже було несила й розмовляти.
          Петра найпершим витягли кати.   Та й розлетілись, бо  знизав плечима.
          Ще й головою потім покрутив,     мабуть, когось шукаючи очима.
                                                                                                                                 ………………………….
          Жовнір Петра іззаду- палашем…А в неї й ноги вже тоді із вати…
          З’явився хтось, закутаний плащем…Й сокирою почав…четвертувати!
          Ще й скалився, набичений, як тур.  Уздрівши козака безмірну силу.
          Бо як не вмре холоп від цих тортур - То можна буде потягнути й жили!»

Нельзя спокойно «перебирать» подобные фрагменты из «Маруси Богуславки»  без тяжёлых смутных воспоминаний,  реминисценций  из »Тараса Бульбы» Гоголя,.. из  романа  Г.Сенкевича - »Огнём и мечом»…    Кровь!… по всей  Истории-кровь…

Содержательная  часть художественных произведений в литературе внешне  не видима,- она в структуре взаимоотношений героев, как пресная вода, связанная в глыбе  льда; Выпить её можно лишь растопив лёд. О сюжете  рассказывать бегло, сжато, -  то же самое, что перевести роман «Преступление и наказание» Ф. Достоевского на язык комикса… Ни первой, ни второй задачи я перед собою не ставил применительно к романам в стихах Николая Тютюнника.


Более того, свою работу  я  бы мог  считать вполне законченной (в рамках подзаголовка самой статьи) если бы не досадное ощущение чего-то не договорённого, не до конца высказанного, возникшее в связи с концовкой романа »Маруся Богуславка». 
      И действительно: сюжетная структура романа сложна и многорядна, построена на повторах и возвратах, на  умышленных изменениях ритмики в стихотворном тексте, на растягивании временных границ, на сжатии их… Причём, если первые десять глав романа поглощают воображение читателя своим эпическим размахом, то финальные две главы откровенно выталкивают его за пределы сюжета чрезмерным сжатием пространства и сумасшедшим ускорением событий…более того, в кульминации последней главы  разрушается ритмика, размер, исчезает рифма в конце романа… В глаза бросается явная  композиционная асимметрия,  вызывающая невольную ассоциацию с усталостью автора, с желанием поскорее завершить работу. Но это ошибочное впечатление ;  Оно быстро развеивается, уступая место  благоговению и эстетическому наслаждению,.. удовольствию от осознания авторского мастерства и изобретательности. 
 Последняя, двенадцатая глава «Маруси Богуславки» организована  психологически очень взвешенно  и точно  -  от первой строфы эпиграфа до финального утвердительного - »Аминь!»   Повествование почти на всём протяжении главы ведётся от первого лица, от Маруси,..причём, так ведётся, что читатель видит живую,  совсем ещё молодую  женщину,  в динамике всех её психофизических реакций на происходящее вокруг:   
События  развиваются  резко  по  нарастающей:   «Вже п’ятий рік турецької неволі». Утро. »Великдень» -               
                          »Зі святом, Земле! Світлим Великоднем!
                           Нехай навіки всюди щезне мла!
                           Вкотре молюсь, I присягаю вкотре.
                           Щоби мені  Пречиста помогла!»

 Маруся, зная о том, что в подвалах турецкого паши томятся  соотечественники-невольники, подчиняясь внутреннему голосу предков и совести, решается освободить их, тайно завладев ключами. Замысел удаётся во время утреннего Намаза, когда турки отправляются в мечеть. Среди освобождённых казаков находится Богдан – земляк Маруси, влюблённый в девушку ещё до турецкого плена. Ошеломляющая встреча, однако,  радости не приносит обоим: невольникам надо расстаться, и  как можно скорее…Маруся уйти вместе со всеми не может, -  главная причина этого несчастья в том, что она является наложницей паши, и уже донашивает в себе его плод. Безысходность положения, в котором оказывается  отчаянная молодая, но  хрупкая женщина, совпадает с драматической кульминацией сюжетной линии…и обрывается вместе с повествованием на высокой пронзительной ноте…
  Надо  обратить внимание, как  мастерски, без лишних слов и метафор, автор изображает стрессовое состояние героини,  провоцирующее у неё не  потерю сознания, а утрату  рассудочности:                                  

       «А далі все в якомусь там тумані: Страшний гармидер, штовханина,крик…
        I стало парко, як в тутешній бані,   I став  чужим  і немічним язик»…
       «I  все кругом пливе, пливе, пливе…
        I все кругом реве, реве, реве…» -
 видно, как  переходом с четырёхстрочной строфы на двустрочную, резко изменилась стилистика и ритм повествования,.. изменилась суть повествования, и речь Маруси, постепенно, теряя первоначальную организованную осмысленность в поле традиционного стихосложения, становится (уже в рамках верлибра, а затем и белого стиха) вялой,   бессвязной, порой похожей на бормотание, обращённое скорее вовнутрь себя, нежели к миру…      
«Та чого ж ви б’єтеся?  Чого ви штовхаєтесь? – кричу я, але кричу мовчки, бо в мене нема ні голосу, ні язика…Та чи й ти штовхаєшься, любий мій синочку, товчеш своїми ніжками маму в живіт?  Може, зізнатись, що ти живешь  у мене під серцем? А то ж кинуть нас обох до чорної ями, до голодних хижаків, які не пожаліють твоїх маленьких ноженят, не пожаліють твоїх маленьких рученят…I не буде в тебе навіть могилки, і не буде в тебе навіть дерев’яного хрестика…»
                       «Вже повели. Куди мене ведуть?
         Хто ж то кричить отак на мінареті?  Оце і все. Моя остання путь.
                      Співають півні. Теж останні. Треті.
             Чиїсь холодні пальці…як вужі…I навкруги – чужі, чужі, чужі…
                       О, Господи! Хоча б одне лице…»
Затем  возникает череда видений, то ли  галлюцинаций, то ли реальних событий, происходящих вокруг,..
  I знову все в якійсь спекотній млі… I раптом - дзвін: ті-лінь,   ті-лінь,   ті-лінь…
                               Прийми, Господь, твою рабу…
                                                                                                                               АМИНЬ

     Пробегая  повторно взглядом  последнюю страницу  романа, мне, вдруг, зачем-то  вспомнился образ Офелии в «Гамлете» Шекспира,.. и «Реквием» Моцарта…
     В конце своего предисловия к «Портрету Дориана Грея» Оскар Уайльд напишет  следующее – «Всякое искусство совершенно бесполезно».  В другом месте и в другое время, как бы оправдываясь, он пояснит, что «нужно заставить прописные истины кувыркаться на туго натянутом канате мысли ради того, чтобы проверить их устойчивость». 
Николай Тютюнник не занимается эквилибристикой «прописных истин»,..Он – добросовестный, талантливый художник, и степень полезности совершённого им, оценит время.

                                                             Алчевск.январь2013г.