Владимир КОРНИЛОВ
 
Чем глубже погружаешься не только в творческую, но и общественно-политическую деятельность Александра Сергеевича Пушкина, знакомясь с новыми фактами его богатой биографии, тем яснее понимаешь, что в реальной жизни он был не только гениальным поэтом, но и выдающимся мыслителем. Огромную, если не решающую роль в его становлении как поэта-державника сыграл Николай Михайлович Карамзин, выдающийся писатель и историк. Карамзин был значительно старше Пушкина, на 33 года, поэтому не мог быть личным другом Александра Сергеевича. Скорее он выступал в роли умудренного жизненным опытом наставника, особенно в области историографии.
С младенческих лет Пушкин бывал в семье Карамзиных, члены которой были близкими друзьями семьи Пушкиных. Еще ребенком он впитывал в себя мысли и суждения (пусть не всегда им понимаемые в силу возраста), которые высказывал Н.М. Карамзин в долгих беседах о литературе и истории с родным дядюшкой Пушкина Василием Львовичем. Знакомство с Карамзиным продолжилось и укрепилось в последующие годы, когда оба они волею судьбы оказались в Царском Селе. Юный Пушкин – в качестве учащегося Лицея, а Карамзин по приглашению императора Александра I поселился там с семьей в 1816 году для завершения и подготовки к публикации восьми томов «Истории государства Российского».
Пушкин со своими друзьями по Лицею в свободные от учебы часы довольно часто бывал в семье Карамзиных. Его влекло туда как магнитом. Часто заходил к ним один. Николай Михайлович и его супруга, Екатерина Андреевна, встречали его радушно. Их дети ждали Александра, поскольку с его появлением начинались веселые игры и детские шалости. «У Карамзиных говорили по-русски (явление необычное для светских встреч того времени), обменивались не пустыми сплетнями, а важными политическими и культурными новостями, против обыкновения не играли в карты», – отмечал советский пушкинист Натан Эйдельман. Пребывание в семье Карамзиных обогащало юношу Пушкина знанием литературного русского языка. Нельзя забывать, что Пушкин в детские годы говорил на французском.
Через три года после рождения Александра его бабушка Мария Алексеевна во время очередной встречи с внуком возмутилась, что ребенок совершенно не говорит по-русски. По требованию бабушки к мальчику в качестве няни была приставлена Арина Родионовна, от которой он и научился разговорному русскому языку. Однако вплоть до учебы в Лицее на французском он изъяснялся лучше, чем на русском. И первые его поэтические строки написаны на французском. Старшая сестра поэта Ольга вспоминала, что Александр еще до поступления в лицей, лет в 10-12, сочинял стихотворения и даже пьесы по-французски, по примеру отца и дяди. Не случайно в лицее ему дали прозвище Француз. Царскосельский лицей и продолжительные беседы с Н.М. Карамзиным об истории русской словесности заложили в нем обширные знания, которые помогли Пушкину стать основателем современного литературного русского языка. Обращаем внимание, что только при Императоре Николае I русский язык становится языком общения в светском обществе.
Н.М. Карамзину было интересно беседовать с Пушкиным и его друзьями-лицеистами – представителями будущего поколения государственных деятелей. Известно, что 12 августа 1810 года Александр I подписал Указ об учреждении Лицея для образования юношества, предназначенного для государственной службы. Образовательная программа была разработана выдающимся русским государственным и общественным деятелем, реформатором системы государственной власти М.М. Сперанским. Она была ориентирована в первую очередь на подготовку просвещённых государственных чиновников высших рангов. Н.М. Карамзина как противника либеральных взглядов, конечно, не могла не тревожить судьба России, окажись она в руках поклонников исключительно западных идей.
Пушкин очень ценил дружелюбное внимание Карамзина к нему и его друзьям и, несмотря на большую разницу в возрасте, в общественном положении, в убеждениях, молодой поэт и историограф общались довольно близко. Ко времени рождения Пушкина Николай Михайлович был уже известным писателем, автором «Бедной Лизы» и «Писем русского путешественника», трудился над «Историей государства Российского». В мае 1817 года историограф присутствовал на выпускном лицейском экзамене по всеобщей истории. В день рождения Пушкина, 26 мая (по новому стилю 6 июня) 1817 года, среди посетивших его друзей был и Н.М. Карамзин.
Близкое знакомство Пушкина с Карамзиным, начавшееся в Царском Селе, продолжилось в Петербурге. Пушкин часто и запросто приходил к Карамзиным, даже назначал у них свидание своему замечательному наставнику в поэзии В.А. Жуковскому:
Скажи – не будешь ли сегодня
С Карамзиным, с Карамзиной? 
На всякий случай – ожидаю.
Тронися просьбою моей,
Тебя зовет на чашку чаю
Раевский – слава наших дней.

Во время бесед Пушкина с Н.М. Карамзиным возникали подчас жаркие дискуссии по вопросам государственного устройства Российской империи. Не секрет, что в юные годы Пушкин был радикальным «вольнодумцем» – и в этом нет ничего предосудительного. Как личность Пушкин сформировался в условиях лицейского свободомыслия. Надо сказать, что в то время из всех учебных заведений Российской империи только в Лицее не было телесных наказаний. Кстати, в Итоне, самой престижной английской частной школе, основанной в 1440 году, студентов пороли за провинности почти до конца XX века. Это уровень демократии в образовании по-английски!
В Лицее, например, преподавателем Пушкина являлся брат французского «друга народа» Жана Поля Марата, который в период Великой французской революции был одним из вождей якобинцев. Судя по воспоминаниям, лицеисту Пушкину очень нравилось, что учитель и не думал скрывать опасного родства. Напротив, гордился им и много познавательного рассказывал о революции и её вождях. Если говорить о мировоззренческих позициях другого преподавателя, А.П. Куницына, то он, являясь сторонником Руссо и Канта, считал необходимым ограничивать всякую власть, не только государственную, но даже и родительскую, поскольку иначе она оборачивается тиранией и несправедливостью. По окончании Лицея, вступая во взрослую жизнь, почти всё окружение молодого Пушкина в те годы исповедовало либеральные идеи.
В то время и Александр Сергеевич находился под влиянием радикальных взглядов будущих декабристов (Н.Муравьева, Н.Тургенева, П.Чаадаева и др.). Сформировавшиеся тогда устойчивые либеральные взгляды Пушкина в дальнейшем послужили одной из причин размолвки между поэтом и историографом. Если Пушкин был за ликвидацию монархии вплоть до убийства царя, то, консерватор по своим убеждениям, Карамзин был категорически против уничтожения института монархии. Весь смысл его многотомного труда сводился к тому, чтобы доказать: самодержавие – основа бытия Российского государства. Попытка радикально его ликвидировать с целью замены на другую систему государственной власти приведет к гибели земли русской. Другое дело, что совершенствовать самодержавие как систему власти, по его мнению, необходимо, но постепенно превращая его в «просвещенную монархию». На примере царствования Иоанна Грозного он пытался убедить Пушкина и его друзей, что монархия, не проникнутая идеями просветительства и не ограниченная нравственными принципами, превращается в необузданную тиранию, в рамках которой все люди, кроме царя, никто и ничто. Молодой Пушкин с жаром опровергал политико-исторические взгляды Н.М. Карамзина в беседах с ним. Об одной из бесед Пушкин вспоминал: «”Итак, вы рабство предпочитаете свободе”. Карамзин вспыхнул и назвал меня своим клеветником. Я замолчал, уважая самый гнев прекрасной души. Разговор переменился».
Важно отметить, что в воспоминаниях Пушкина о первом восприятии исторического труда Н.М. Карамзина говорится, с каким восторгом он познакомился с карамзинским произведением. Поэт писал: «Это было в феврале 1818 года. Первые восемь томов «Русской истории» Карамзина вышли в свет. Я прочел их в моей постели (в это время поэт заболел тифом – В.К.) с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (так и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление, 3000 экземпляров разошлись в один месяц (чего никак не ожидал и сам Карамзин) – пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка – Коломбом… У нас никто не в состоянии исследовать огромное создание Карамзина – зато никто не сказал спасибо человеку, уединившемуся в ученый кабинет во время самых лестных успехов и посвятившему целых 12 лет жизни безмолвным и неутомимым трудам. Ноты (сноски – В.К.) «Русской истории» свидетельствуют обширную ученость Карамзина, приобретенную им уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования и познаний давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению. Молодые якобинцы негодовали; несколько отдельных размышлений в пользу самодержавия, красноречиво опровергнутые верным рассказом событий, казались им верхом варварства и унижения (выделено мной – В.К.). Они забывали, что Карамзин печатал «Историю» свою в России; что государь, освободив его от цензуры, сим знаком доверенности некоторым образом налагал на Карамзина обязанность всевозможной скромности и умеренности. Он рассказывал со всею верностию историка, он везде ссылался на источники – чего же более требовать было от него? Повторяю, что «История государства Российского» есть не только создание великого писателя, но и подвиг честного человека».
Однако, оправившись от болезни и оказавшись снова в привычной для него либеральной среде, Пушкин круто меняет свою оценку научно-литературного исторического труда. Друзей поэта особенно возмутила фраза Карамзина «история народа принадлежит царю». Она воспринималась молодыми людьми как главное доказательство ангажированности историка. Пушкин, солидаризируясь со взглядами либерально настроенных друзей, пишет эпиграмму на историческое сочинение Н.М. Карамзина «История Государства Российского». Речь идет об известной эпиграмме «В его «Истории» изящность, простота...».
В его «Истории» изящность, простота.
Доказывают нам, без всякого пристрастья,
Необходимость самовластья
                                и прелести кнута.
После восстания декабристов (14 декабря 1825 г.), подводя своеобразный итог своему увлечению либеральными идеями, Пушкин отмечал в беседе с одним из почитателей его поэтического таланта: «Молодость – это горячка, безумие, напасть. Её побуждения обычно бывают благородны, в нравственном смысле даже возвышенны, но чаще всего ведут к великой глупости, а то и к большой вине. Вы, вероятно, знаете, потому что об этом много писано и говорено, что я считался либералом, революционером, конспиратором – словом, одним из самых упорных врагов монархизма и в особенности самодержавия. Таков я и был в действительности. История Греции и Рима создала в моём сознании величественный образ республиканской формы правления, украшенной ореолом великих мудрецов, философов, законодателей, героев; я был убеждён, что эта форма правления – наилучшая. Философия XVIII века, ставившая себе единственной целью свободу человеческой личности и к этой цели стремившаяся всею силою отрицания прежних социальных и политических законов, …принесшая миру так много хорошего, но несравненно больше дурного, немало повредила и мне. Крайние теории абсолютной свободы, не признающей над собою ничего ни на земле, ни на небе; индивидуализм, не считавшийся с устоями, традициями, обычаями, с семьёй, народом и государством; отрицание всякой веры в загробную жизнь души, всяких религиозных обрядов и догматов, – всё это наполнило мою голову каким-то сияющим и соблазнительным хаосом снов, миражей, идеалов, среди которых мой разум терялся и порождал во мне глупые намерения. Мне казалось, что подчинение закону есть унижение, всякая власть – насилие, каждый монарх – угнетатель, тиран своей страны, и что не только можно, но и похвально покушаться на него словом и делом. Но всему своя пора и свой срок. Время изменило лихорадочный бред молодости. Всё ребяческое слетело прочь. Всё порочное исчезло… Я понял, что абсолютная свобода, не ограниченная никаким Божеским законом, никакими общественными устоями, невозможна… а если бы была возможна, то была бы гибельна, как для личности, так и для общества. Без законной власти, блюдущей общую жизнь народа, не было бы ни родины, ни государства, ни его политической мощи, ни исторической славы, ни развития». (Цит. по: Владислав Ходасевич. Пушкин и Николай I. //http://hodasevich.lit-info.ru/hodasevich/kritika/hodasevich/pushkin-i-nikolaj-i.ht)
Эпиграмма глубоко обидела Николая Михайловича. Она послужила охлаждению взаимоотношений с поэтом, правда, не настолько, чтобы превратить их во врагов.

В 1820 году над Пушкиным нависла угроза ссылки его в Соловецкий монастырь или в Сибирь, что грозило полной изоляцией от общества и литературы. Поводом для ссылки послужили эпиграммы Пушкина на влиятельных людей – на архимандрита Фотия, Аракчеева и даже самого императора Александра I. Эпиграмма на царя по содержанию была не только оскорбительной, но и исторически неверной.
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном:
Под Аустерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал.
Напомним, что еще в мае 1811 года Александр I, разъясняя свое отношение к предстоящей схватке с Наполеоном послу Франции в России А.Коленкуру, отмечал: «Если Император Наполеон начнет против меня войну, то возможно, и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение, но это еще не даст ему мира. За нами необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Я не обнажу шпагу первым, но я вложу её в ножны не иначе, как последним. Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его».
Н.М. Карамзин лично обратился к министру иностранных дел И.Каподистрии, в ведомстве которого Александр Сергеевич служил, чтобы тот замолвил слово перед императором Александром I в защиту опального поэта. Несколько позже Н.М. Карамзин пишет Петру Вяземскому: «Пушкин, быв несколько дней совсем не в пиитическом страхе от своих стихов на свободу и некоторых эпиграмм, дал мне слово уняться и благополучно поехал в Крым месяцев на пять. Ему дали рублей 1000 на дорогу. Он был, кажется, тронут великодушием Государя, действительно трогательным (выделено мной – В.К.). Долго описывать подробности, но если Пушкин и теперь не исправится, то будет чертом еще до отбытия своего в ад. Увидим, какой эпилог напишет он к своей поэмке».
По предписанию императора Александра I Александр Сергеевич был отправлен в Екатеринослав служить в канцелярии начальника иностранных колонистов на юге России генерала И.Н. Инзова. Формально ссыльным он не считался. По пути к месту назначения Пушкин искупался в Днепре и тяжело заболел воспалением легких. На его счастье, в Екатеринодаре проездом находился герой Отечественной войны Н.Н. Раевский с детьми. Один из них, Николай, был давним другом Пушкина ещё со времени проживания в Царском Селе. Он обнаружил поэта в бреду и убедил отца забрать его с собой на курорт в Крым и на Кавказ. В Крыму Пушкин побывал в Феодосии, Гурзуфе и в Бахчисарае. Пушкин наслаждался красотой природы и сочинял стихи. Он написал знаменитые южные поэмы – «Кавказский пленник» и «Бахчисарайский фонтан» и приступил к работе над романом «Евгений Онегин».
Айвазовский знал свою слабость в портрете и сам пригласил Репина написать Пушкина. Позднее Репин так отозвался о совместной работе: «Дивное море написал Айвазовский (…). И я удостоился намалевать там фигурку Пушкина».
Сегодня в память о пребывании Пушкина в Бахчисарае на знаменитом Бахчисарайском фонтане выбиты строки из одноименной поэмы.
В 1823 году Пушкина перевели в Одессу, где поэт стал ухаживать за женой своего нового начальника графа Воронцова – Елизаветой Воронцовой. Это не могло не возмутить генерал-губернатора – и отношения между ним и поэтом были испорчены навсегда. Свое отношение к Воронцову Пушкин выразил в ядовитой эпиграмме «Полу-милорд, полу-купец». Как видим, Пушкин не сдержал слово, данное Н.М. Карамзину, хотя бы в течение двух лет не писать политически зловредных стихов.
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным, наконец.
Знаменитая эпиграмма на графа Воронцова, написанная Пушкиным в 1824 году, получилась очень колкой, но следует признать, в основном несправедливой по содержанию. На самом деле М.С. Воронцов был одним из ярких государственных деятелей своего времени. Героически вел себя в Бородинском сражении, в штыковом бою был тяжело ранен в ногу. В 1815 году М.С. Воронцов был назначен командиром оккупационного корпуса во Франции до 1818 года. Перед отправкой корпуса в Россию он велел собрать сведения о долгах, сделанных за это время русскими офицерами. Сумма получилось значительной – полтора миллиона рублей. Полагая, что победители должны покинуть Париж достойным образом, Воронцов заплатил этот долг. Как генерал-губернатору Новороссия обязана ему развитием угольной промышленности и виноградарства, началом разведения тонкорунных овец, археологическими изысканиями, строительством городов. Воронцов изображен на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде.
Граф Воронцов добился, чтобы царь теперь действительно отправил Пушкина в ссылку. Местом ссылки оказалось Михайловское, родовое поместье. Так началась с 1824 по 1826 годы «северная ссылка» Пушкина.
В Михайловском поэт окончательно переменил взгляды на современную политическую жизнь России, на её историческое прошлое. Многие идеи Карамзина, которые он в силу юношеского революционаризма отвергал, теперь начали овладевать его умом. В частности, имея в виду карамзинскую оценку французской буржуазной революции (1789-1794 гг.), крайне отрицательную, он пишет поэму «Андрей Шенье». В ней он четко проводит мысль: вместо власти монарха, свергнутого насильственно, пусть даже во имя самых прекрасных и благородных идей, приходит новоявленный диктатор-тиран, в глазах которого жизнь подданных ничто.
В Михайловском буквально накануне восстания декабристов (14 декабря 1825 года) он завершает народную драму «Борис Годунов», которую посвятил памяти Н.М. Карамзина. Пушкин признал свою преемственную связь с Карамзиным, который много дал ему как историк и как мыслитель. Не будь «Истории государства Российского», не было бы и драмы «Борис Годунов». В ней Пушкин затронул вопросы политические, еще недавно волновавшие его. В письме к Петру Вяземскому он указал на эту особенность трагедии, которая служит вехой для понимания трансформации взглядов Александра Сергеевича. «Я смотрел на него (Борис Годунов – В.К.) с политической точки, не замечая поэтической стороны».
Пушкин взял переходный отрезок русской истории, Смутный период. В центре драмы поставил царя, в соответствии с карамзинской трактовкой – как узурпатора и в то же время реформатора. На нем и других персонажах драмы он проверил те политические теории, которыми увлекался в лицейские годы и в период вступления во взрослую жизнь. С написанием драмы «Борис Годунов» мировоззрение Пушкина окончательно становится государственническим. По мнению литературоведа Светланы Кузьминой, «еще на юге по-своему подошел он к проблеме власти, отношениям между народом и правительством. Ощущение государства как живого организма окрепло у Пушкина на юге, среди вновь завоеванных просторных областей, где чуткий слух поэта с восторгом ловил державный шелест российских знамен. Впервые услыхал он этот шелест отроком, в Царском Селе, когда русские полки один за другим уходили на запад, защищать русскую землю от вторгнувшихся в нее наполеоновских полчищ. Позже прозападные, полные либерализма речи Чаадаева, Николая Тургенева и других членов «общества умных» заглушили песни знаменосцев. Но только на время. Стоило ему побывать на Кавказе, послушать Раевского-отца, всмотреться в русское дело в Бессарабии, и сразу в его стихах зазвучали державные ноты».
В псковской глуши Пушкин с новой силой ощутил живую силу русской державы и нашел для неё выражение в «Годунове». С тех пор и до конца жизни он в мыслях не отделял себя от империи.
Пушкин, как и Карамзин, приходит к выводу: монархия – наиболее приемлемая форма государственного устройства в России. Однако в отличие от историка считает, что она должна быть не только просвещенной, но и народной. В драме «Борис Годунов» он обращает внимание читателя на следующие моменты. Русский народ – монархист по своей природе, он не против царя, если тот выражает народные интересы. Этим объясняется, почему первоначально многие из народа: крестьяне, казаки, дворянство и даже духовенство – встали под знамена Григория Отрепьева, поверив, что это чудесно спасшийся от смерти младший сын Ивана Грозного Дмитрий. Симпатии народа чудесно спасшемуся Дмитрию-царевичу настолько мощно питают смелость самозванца, что, несмотря на тройной перевес в численности войска Бориса Годунова и отсутствие у Лжедмитрия полководческих навыков, царская армия терпит поражение. При одном имени «чудом спасшегося сына Ивана Грозного Дмитрия Иоанновича» города и крепости сдаются самозванцу.
Но в финальной сцене исторической драмы звучит знаменитая карамзинская фраза «Народ безмолвствует», цитируемая Пушкиным из «Истории государства Российского». Фраза свидетельствует о том, что народ не желает поддерживать очередного претендента на царский трон, если его приход сопровождается кровавым насилием. В глазах народа, выражаясь современным языком, он нелегитимен как царь. В.Г. Белинский, анализируя «Бориса Годунова», отмечает: «Нет, народ никогда не обманывается в своей симпатии и антипатии к живой власти: его любовь или его нелюбовь к ней – высший суд! Глас Божий – глас народа!». По мнению критика, в последней строчке пушкинского произведения заключена глубокая мысль, достойная Шекспира: «В этом безмолвии народа слышится страшный, трагический голос новой Немезиды (в древнегреческой мифологии крылатая богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и нравственных порядков – В.К.), изрекающей суд над своею новою жертвой – над тем, кто погубил род Годуновых».
Такой взгляд на место и роль монархии в российской системе власти в определенной степени позволил Пушкину найти точки соприкосновения в беседе с императором Николаем I, которая состоялась в Чудовом монастыре на территории Московского Кремля в сентябре 1826 года. Теперь, будучи поэтом-державником, Пушкин пришел к более верному пониманию внешнеполитического положения России в Европе. Откликаясь на польские события в стихотворении «Клеветникам России», он открыто поддержал государственническую линию Николая I в бескомпромиссном подавлении восстания польской шляхты в Варшаве в 1831 году.
Иль русского царя уже бессильно слово?
Иль нам с Европой спорить ново?
Иль русский от побед отвык?
-------------------------------------------
Так высылайте ж нам, витии,
Своих озлобленных сынов!
Есть место им в полях России,
Среди нечуждых им гробов.
Пушкин понял, что страны Запада неслучайно выступили в поддержку польских шляхтичей, надеясь с их помощью не только ослабить, но и разрушить Российскую империю. Эту кампанию возглавили Ж.Лафайет, ставший председателем Польского комитета, и генерал М.Ламарк. Многие депутаты выступали во французской Палате с пламенными речами, призывая к выступлению против России. Война Европы с Россией казалась весьма вероятной многим. Французский исследователь творчества Пушкина А.Труайя отмечал, что великий поэт в первую очередь думал о территориальной целостности страны: «В оправдание настроений поэта отметим, что во французской палате депутатов звучали не просто речи в защиту о Польше…, а раздавались призывы к вооруженному вмешательству в русско-польский конфликт. Польские деятели восстания требовали присоединения к Польше Украины до самого Днепра, включая Киев».
Пушкин был не одинок в такой оценке польской кампании русской армии в 1831 году. Другой великий русский поэт, В.А. Жуковский, которого Пушкин воспринимал как учителя, откликаясь на русско-польские события, написал стихотворение «Старая песня на новый лад» по случаю взятия Варшавы, которое было проникнуто таким же эмоциональным настроем, как и пушкинское произведение «Клеветникам России». Тем более что русские войска взяли Варшаву 26 августа, в 19-ю годовщину Бородина.
С Богом! Час ударил Рока,
Час, ожиданный давно.
Сбор гремят – а издалёка
Русь кричит: Бородино!
 
Чу! как, пламенея, тромбы,
Поднялися и летят
Наши мстительные бомбы
На объятый бунтом град.
 
Спор решен! дана управа!
Пала бунта голова!
И святая наша слава,
Слава Русская жива!
Ф.И. Тютчев также откликнулся стихотворением на взятие Варшавы русскими войсками Паскевича в августе 1831 года:
Воспрянь, разрозненное племя,
Совокупись в один Народ –
Воспрянь – не Польша, не Россия –
Воспрянь, Славянская Семья! –
И, отряхнувши сон, впервые –
Промолви слово: “Это я!”».

Новое польское восстание в 1863-1864 гг. привело Ф.И. Тютчева к мысли о том, что одних благородных призывов к полякам о примирении с Россией и напоминаний, что они такие же славяне, как и русские, уже недостаточно, и считал оправданной необходимостью в целях сохранения целостности Российского государства вынужденные репрессии.
Как не хватает сейчас проницательных поэтов такого масштаба, которые высоким поэтическим слогом дали бы оценку событиям на Украине! Ситуация между Россией и Украиной так же, как и тогда, отражает спор между славянскими народами. Вмешательство западных стран во взаимоотношения между Россией и Украиной объясняется исключительно их желанием разжечь полномасштабную братоубийственную войну с одной целью: с помощью Украины ликвидировать Россию как геополитический противовес Америке и Европе. В XIX веке большинство видных российских либералов (экономист Николай Тургенев, поэт Пётр Вяземский и др.), желая победы полякам, осудили действия императора Николая I, видя в них только проявление царского деспотизма.
За переход на государственнические позиции Пушкин дорого заплатил. Его друзья, придерживавшиеся либеральных взглядов, а их было большинство, дружно осудили пушкинский поступок в поддержку царя. Один из них, Г.А. Римский-Корсаков, заявил, что после появления стихотворения «Клеветникам России» он отказывается «приобретать произведения Русского Парнаса». Пётр Вяземский, резко осуждая позицию Пушкина в польском вопросе, в своем дневнике записал: «Мне… надоели эти географические фанфаронады наши: От Перми до Тавриды и проч. Что же тут хорошего, чем радоваться и чем хвастаться, что мы лежим врастяжку, что у нас от мысли до мысли пять тысяч верст… Вы грозны на словах, попробуйте на деле. А это похоже на Яшку, который горланит на мирской сходке: «Да что вы, да сунься-ка, да где вам, да мы-то!». Неужели Пушкин не убедился, что нам с Европою воевать была бы смерть… И что опять за святотатство сочетать Бородино с Варшавою? Россия вопиет против этого беззакония… Смешно, когда Пушкин хвастается, что мы не сожжем Варшавы их. И вестимо, потому что после нам пришлось бы застроить её». Польский поэт Адам Мицкевич в знак протеста разорвал творческие отношения с Пушкиным.
Пушкин подобным друзьям писал в ответ, что им упадок или слава Родины безразличны. В ответном письме Чаадаеву Пушкин отмечает: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с вами согласиться. Войны Олега и Святослава и даже удельные усобицы – разве это не та жизнь, полная кипучего брожения и пылкой и бесцельной деятельности, которой отличается юность всех народов? Татарское нашествие – печальное и великое зрелище. Пробуждение России, развитие её могущества, её движение к единству (к русскому единству, разумеется)… А Петр Великий, который один есть всемирная история! А Екатерина II, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж? И (положа руку на сердце) разве не находите вы чего-то значительного в теперешнем положении России, чего-то такого, что поразит будущего историка?.. Как человек с предрассудками – я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, какой нам Бог её дал».
Полагаю, если бы Н.М. Карамзин был жив в тот момент, то он порадовался бы трансформации пушкинских политических взглядов.
А.С. Пушкин в одном из стихотворных посланий Василию Жуковскому, подводя итог своей творческой деятельности, первостепенное место отводит Н.М. Карамзину, который сыграл в его становлении как поэта-державника огромную роль.
Сокрытого в веках священный судия,
Страж верный прошлых лет, наперсник Муз любимый
И бледной зависти предмет непоколебимый
Приветливым меня вниманьем ободрил.
 
В записке Пушкина на имя царя Николая I «О народном воспитании» говорится: «Историю русскую должно будет преподавать по Карамзину. «История государства Российского» есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека. Россия слишком мало известна русским; сверх её истории её статистика, её законодательство требуют особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединиться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве».
г. Ярославль
Владимир КОРНИЛОВ. ПУШКИН И КАРАМЗИН. К 225-летию со дня рождения Пушкина - Газета День Литературы (denliteraturi.ru)