Из архива "Своего Варианта"
Наталья Бельчикова, 7 класс
 Трехизбенская ООШ, Славяносербский район




– Кира Львовна, вы меня вызывали? – спросила Даша, переступив порог кабинета главного редактора журнала «Чтец».
– Да, вызывала, –ответила она. – Ты должна взять интервью у писателя, он живет в Москве, на Пушкинской.
– Хорошо. Иванов, Емец? – спросила Даша, думая, у кого будет брать интервью.
– Не угадала, – улыбнулась главный редактор. – Это Пушкин.
–Пушкин? Но ведь он жил в ХІХ веке! – удивилась девушка.
– Вот адрес, – не слушая молодую журналистку, сказала Кира Львовна. – Интервью в готовом виде – через два дня. Именно через два дня – юбилей Пушкина. Всё, поезжай. Удачи!

* * *

«Ну и ну, – думала Даша, сидя в троллейбусе, – ну какой Пушкин? Кира что, ошиблась? Может вернуться, пока не поздно? А то приду в эту квартиру, позвоню, а дверь мне откроет самая обычная пенсіонерка, и никакого Александра Сергеевича в помине не будет!.. А в прочем, будь что будет. Настоящий журналист должен испытать всё!»
С этой мыслью Даша дошла до самого дома писателя.
Дверь ей открыла необычайно красивая молодая женщина. Русые локоны падали на её лебединую шею, большие голубые глаза ярко светились. На ней было платье первой половины ХІХ века. Даша ожидала услышать, что она ошиблась дверью, но этого не произошло.
– Меня зовут Наталья. Я жена Александра Сергеевича. Проходите в кабинет. Мы знаем, нам звонили из издательства, – мелодично произнесла она.
Следуя за Натальей, девушка прошла в кабинет писателя. Жена его со словами: «Ждите. Он сейчас подойдет» удалилась.
Даша огляделась. Интерьер соответствовал моде начала ХІХ века. Резная мебель, массивные книжные полки, стол с чернильницей и гусиными перьями… Из общего ансамбля выбивался лишь современный телефон, стоящий на медной этажерке с фикусами.
Девушка так загляделась на старинный интерьер комнаты, что не услышала, что в кабинет кто-то вошел.
– Здравствуйте. Я ждал вас, – мягко сказал вошедший.
Даша обернулась… и замерла: перед ней стоял самый настоящий, живой Пушкин! Да, да! Это был именно он.
Даша растерялась. Ведь это его смуглое лицо, его всем известные бакенбарды и его небольшая изящная фигура!
Александр Сергеевич понял её смятение и, рассмеявшись, произнес:
–Я понимаю. Вы не можете понять, почему я жив? Ведь у меня в этом году юбилей – мне исполняется двести десять лет. Но это не должно вас удивлять. Ведь всем же известно, что мой друг, Гоголь Николай Васильевич, жив. Так почему же я не могу составить ему компанию?
«Разве Гоголь жив?» – Дашины мысли лихорадочно кружились.
– Да, вы абсолютно правы. Но, может, мы приступим к интервью? – Даша, как любой заправский журналист, крепко усвоила одно правило, что бы ни случилось, журналист никогда не должен терять самообладания – упустить сенсацию!
– Да, в самом деле. Присаживайтесь. – Александр Сергеевич указал Даше на глубокое старинное кресло.
– Да, спасибо. Ну, что, приступим? – молодая журналистка улыбнулась и достала из сумки диктофон. – Итак, Александр Сергеевич, я думаю, в первую очередь надо уделить внимание нашим маленьким читателям.
– Да. Именно им я посвятил значительную часть своего творчества.
– Многие сюжеты ваших сказок вы взяли из своего детства?
–Конечно. Моя няня Арина Родионовна в детстве очень часто рассказывала мне сказки, былины, баллады. Поэтому вполне можно сказать, что все мои сказки я создал на основе преданий моей «мамушки», и я посвятил их ей.
– «Старушка дней моих суровых, голубка дряхлая моя…».
– Да-да! Именно!(смеётся).
–Ваши сказки – просто сокровище, Александр Сергеевич! Дети любят их. Я сама перечитывала их не раз. И в детстве, и даже сейчас! И каждый раз, когда открываешь книги с вашими сказками, как будто встречаешься с ними впервые. Расскажите, как вы их писали?
– Здесь, скорее всего, следует забежать немного вперёд. Дело в том, что период написания сказок можно назвать беззаботным, лёгким и весёлым. То есть, это состояние души, воспоминания детства… Хотя, безусловно, вся моя поэзия – это состояние души. Но то, что я писал спустя время, безусловно серьёзнее.
– Вы побывали на Кавказе, в Украине. Вы очень впечатлительный человек. Сейчас я хочу спросить у вас об Украине. Что вас связывает с ней?
– Наверное, вы о стихотворении «Тиха украинская ночь…»? Да, вы правы. Я очень впечатлительный человек. Вот вернёмся к тому же Кавказу. Однажды побывав там, впечатлений мне хватило надолго. А Украина… Это то место, по моему мнению, где находится второй Эдем. К тому же это родина моего друга Николая Васильевича Гоголя. Поэтому было бы неправильно, если бы я не чтил традиции его народа… С Украиной меня сблизили годы моей ссыльной юности. Пристанищем души для меня стали южные центры декабристов. Я посетил более 120 населенных пунктов Украины: Одесса, Киев, Тульчин, Каменка… Украина прекрасна, в этой стране живут воистину удивительные люди. Добрые, отзывчивые, всегда готовые помочь. Но больше всего меня приятно поразили украинские обычаи. Майские праздники, Рождество, праздник Ивана Купала, зимние колядки… А украинские песни? Это просто великолепно! Вы со мной согласны?
– Конечно. Александр Сергеевич, а теперь нашим читателям хотелось бы узнать о вашей дружбе с Жуковским. Когда вы с ним познакомились и что вы чувствовали, когда он, только что сам получивший Лиру Поэзии, сразу же отдал её вам?
– Мы познакомились с ним, когда я ещё учился в Царскосельском лицее, в сентябре 1815 года. Мне тогда было шестнадцать лет. Что я чувствовал, когда получил Лиру? Счастье, восторг и преклонение перед тем, кто мне её передал. Ведь Василий Андреевич тогда был первым писателем России после Державина. Я благодарю и боготворю Василия Андреевича за то, что он верил в меня, помогал мне… Поэзия жила во мне, и если я не выпускал её вовремя на волю, она томилась в душе моей, а потом всё равно вырывалась на свободу. О дальнейших моих ссылках Жуковский сказал так: «На всё, что с тобой случилось и что ты сам на себя навлёк, у меня один ответ: ПОЭЗИЯ…». С первой ссылки начинается новый период моей поэзии – более серьёзный, философский. Моё стихотворение «Узник» тому пример. Хотя иначе и быть не могло. Человек по мере взросления совершенствуется.
– Вы романтичный человек?
– Безусловно. Дом Инзова в Кишинёве разрушило землетрясение. Но я остался жить там, в этих розвалинах! Это так романтично! (улыбается).
– Что помогало вам в ссылках?
– Вера. Я верил в то, что это временно, что всё пройдет и настанет праздник, как говорится, и на моей улице. Помогало также то, что я старался во всём искать и видеть только хорошее. Я настойчиво ждал, что вскоре буду свободен. Так и произошло.
– Вы вернулись из Михайловского, много работали, потом познакомились с Натальей Гончаровой. Вскоре она стала вашей супругой. Жизнь, казалось, налаживается. Но не тут-то было!
– Верно (грустно улыбается). Так уж повелось испокон веков – писатели всегда терпят лишения, у них всех сложная жизнь, и редко у какого писателя она счастливая. Особенно это касается поэтов моего времени. Взять хотя бы меня. Присвоение мне звания камер-юнкера было для меня настолько унизительным…
– Вы поэтому не надевали камер-юнкерский мундир, когда сопровождали вашу жену?
– Не столько поэтому, сколько потому, что я – писатель, моё призвание – писать. Я не военный человек. Но если бы случилась надобность защищать Родину, я, не раздумывая, сделал бы это.
– И полегли бы вы героем на поле брани… – Даша вовремя прикусила язык. «Надо быть осторожнее. Что же делать? Пора заканчивать разговор, надо спрашивать его о дуэли с Дантесом. Нет, сначала спрошу о декабристах», – решила она.
– Да, – продолжил поэт. – Я из-за своих стихов попал в немилость к государю. Поэтому мне и присвоили звание камер-юнкера. Государю нужно было приблизить меня к себе, чтобы контролировать меня, моё творчество… Но мою любовь, любовь к поэзии, ничто и никто не смог контролировать. Я всегда писал то, что хотел и чувствовал.
– А сейчас, Александр Сергеевич, давайте поговорим о декабристах. Хотелось бы узнать от вас о ваших друзьях. Правда ли, что единственная причина, из-за которой вы не приняли участие в восстании на Сенатской площади 25 декабря 1825 года, – это то, что вы были в ссылке в Михайловском?
– Да, это правда. Я так и сказал царю, когда шло следствие по делу декабристов. Со многими из них я был дружен ещё с лицейских времён. А.И. Пущин был моим самым близким другом. Он приезжал ко мне в Михайловское, когда я был в ссылке. После ссылки я старался поддерживать своих друзей-декабристов. Наверно, вы знаете моё письмо-послание «В Сибирь»?
– Да, конечно. У нас все школьники знают это замечательное стихотворение, – ответила Даша. – Ваша жена очень красивая. Вы любили многих женщин?
– Конечно. Какой же поэт без любви? Анна Керн, Осипова… – мечтательно произнёс поэт. – Но ничто не могло сравниться с моей любовью к моей жене Наталье. Она замечательная!
– Она нравится царю. Также ходят слухи о вашей предстоящей дуэли с Дантесом. Это правда?
– Если верить всем слухам на земле, то она очень скоро превратится в сумасшедший дом. А жена моя прекрасна, настоящая Мадонна. Она подарила мне четверых детей, в которых я души не чаю.
– Понятно. Александр Сергеевич, скажите, работа над «Евгением Онегиным» была трудной?
– Вы знаете, здесь можно судить по-разному. Для меня вся моя поэзия – это состояние души. Да, это было нелегко. Это мой любимый роман в стихах. Я отнёсся к написанию «Евгения Онегина» более чем серьёзно. А с другой стороны – некоторые сцены я писал с неимоверной, я бы даже сказал, с воздушной лёгкостью. Но тем не менее на написание романа ушло несколько лет.
– А ваша проза? «Капитанская дочка», «Повести И.П.Белкина»? Что они значат для вас? Она столь же величественна, как и поэзия?
– Проза и поэзия – это две сестры. В моём стихотворении «Прозаик и Поэт» говорится о том, что нет разницы между прозой и поэзией. Если мысль в поэзии изложена красиво и мелодично, то кощунственно говорить, что у прозы нет великих поэтических крыльев. На мой взгляд, практически любое прозаическое произведение можно переложить на стихи. Вы со мной согласны?
– Безусловно. Знаете, нашим читателям было бы любопытно узнать, имеют ли ваши прозаические произведения реальную основу. Вот, к примеру, «Пиковая дама». Я это к тому, что ХIХ век – это эпоха гаданий, магии и чародейства. Жаль, что современный мир лишен этого.
– Даша, вы сами ответили на свой вопрос. В ХIХ веке это могло случиться, и ни у кого не вызвало бы удивления. Современные люди разучились видеть чудеса и верить в них. Это очень печально.
– И последний вопрос. Скажите, что бы вы посоветовали современным молодым поэтам? Есть ли какой-нибудь секрет поэзии?
– Я бы посоветовал ничего не бояться, писать и преодолевать любые, даже самые сложные преграды. А что касается секрета – никакого особенного секрета тут нет. Главное, чтобы это шло от души, чтобы был талант, искра. А всё остальное – пустяки.
– Вы правы. Ну что ж, спасибо вам. Вы очень приятный собеседник.
– Вам тоже спасибо. Мы очень мило поболтали. Пойдёмте, я провожу вас.

* * *
Даша вышла на улицу. Её мучил один-единственный вопрос: почему она не спросила у Пушкина, как он оказался в ХХI веке?
«Сейчас вернусь и спрошу», – мысленно сказала себе Даша, но тут же отвергла эту идею: на улице потемнело, наступала ночь. – «Нет, лучше приеду домой и сброшу по e-mail интервью на свой компьютер. А завтра снова приеду сюда».
Девушка вернулась домой и первым делом бросилась к компьютеру. Она попробовала включить его, но это у неё не получилось – отключили электроэнергию.
«Опять этот «инженер с копытом» пробки пережег! Ну, я сейчас ему задам!»
Даша воинственно направилась к двери и уже было взялась за ручку, как зажегся свет. Девушка вернулась к компьютеру. На сей раз он включился сразу.
Закончив набирать текст и кликнув несколько раз кнопкой на мышке, Даша занесла интервью с Пушкиным в специальную папку.
– Сейчас распечатаю, чтобы завтра не морочить голову, и сразу сдам Кире, – решила она.
Так журналистка и сделала. Аккуратно сложив листы с интервью в стопку, она легла спать. За сегодняшний день Даша очень измучалась. «Слишком много впечатлений за один день», – засыпая, подумала девушка.

* * *
На следующий день Даша носилась по квартире сломя голову: она проспала!
Бросив беглый взгляд на стол, где должно было лежать интервью, она испуганно округлила глаза: его там не было.
«Вот растяпа! Забыла распечатать!» – подумала она. – «Теперь придётся использовать офисный принтер. Кира вечно ругается, что он не служит даже месяц – мы его ломаем. Ну, ничего, потерплю!»
Даша забежала в редакцию и сразу же бросилась к своему офисному компьютеру.
«Что за ерунда? Почему нет интервью? Я точно помню, что отправила его!»
Она несколько раз открывала папку, и всё безрезультатно. Даша порылась в сумке и обнаружила, что диктофон тоже остался дома.
«С ума сойти! Сегодня часом не пятница, 13? Придётся идти к Кире, просить отсрочку», – тоскливо подумала девушка.
Она зашла в кабинет главного редактора и сказала:
– Кира Львовна, я прошу вас дать мне отсрочку и разрешить сдать интервью не завтра, а послезавтра.
– Даш, ты что, заболела? Какое интервью? Я просила тебя написать статью о новом торговом центре, – удивлённо ответила та.
- Но вы же сами…
- Даша, иди-ка ты отдохни. А статью за тебя Резцова напишет, – вздохнув, приказным тоном сказала редактор.

* * *
Даша вылетела из редакции. Теперь ей просто необходимо попасть к Пушкину!
Молодая журналистка стояла у двери писателя и пыталась отдышаться. Наконец она позвонила. Секундная пауза – и дверь открылась. На пороге стоял молодой человек, чем-то отдалённо похожий на Александра Сергеевича, но всё же не он. За его спиной виднелся интерьер современной комнаты. И никакого намёка на старину!..
– Вы ко мне? – улыбаясь, спросил молодой человек.
– Я… к… Александру Сергеевичу. Он здесь? – растерявшись, путано пыталась объяснить девушка.
Даша ждала, что парень высмеет её. Она уже и сама перестала верить, что действительно брала интервью у «солнца русской поэзии». Однако молодой человек улыбнулся ещё шире и сказал:
– Вероятно, вы говорите о моём прапрапрадедушке. Сожалею, но он умер очень давно. Я Сергей Александрович. У нас традиция: мой отец Александр Сергеевич, я - Сергей Александрович, мы всех мужчин в нашей семье так называли. А вы кто?
– А я… Не важно…
Даша торопливо сбежала вниз по ступенькам. «Да ну! Я себе всё это придумала. Пушкина нет в живых! А мне пора в «Кащенко!» – с досадой думала она.

* * *
Журналистка вернулась домой и всё-таки решила прослушать диктофонную запись.
Но на письменном столе её ждал сюрприз – распечатанные листы с интервью.
«Ерунда какая-то! То есть листы, то нет их!». Даша решила убрать это интервью с глаз долой.
Девушка взяла интервью со стола и вдруг из стопки листов выпал конверт. Он был старинный, с красивым каллиграфическим почерком.
Даша вскрыла конверт.
«Дорогая Даша, не волнуйтесь. Ваше интервью будет напечатано, но не сейчас. А.С.».
Она посмотрела в окно, затем на конверт. Вернее, на свои руки. Письмо исчезло, его не было!
Девушка ещё раз растерянно посмотрела в окно. Всё безнадежно – письмо пропало.
«Мистика какая-то», – мелькнуло у неё в голове.

* * *
– С меня хватит! – прошептала Даша, вставая на следующий день с кровати после бессонной ночи. Я избавлюсь от этого интервью!
Она взглянула на календарь: как раз сегодня юбилей Пушкина.
– Я поеду в Болдино, в Дом-музей Пушкина, и отдам это интервью смотрителю музея, – сказала она себе.
* * *
К обеду Даша была уже в Болдино. Она зашла в Дом-музей и, отыскав смотрительницу, отдала ей рукопись.
– Возьмите, я написала этот рассказ «Интервью с писателем» специально к юбилею великого Пушкина, – сказала она пожилой женщине, протягивая листы.
– Замечательно. Это просто великолепно, когда современная молодёжь уважает и любит великих классиков русской литературы. Подождите минуту, я отнесу ваш рассказ. Можете пока осмотреть комнаты. «Как же всё-таки он оказался в нашем мире?». Эта мысль за последние два дня ни на минуту не оставляла Дашу в покое, назойливо крутилась в голове.
Внезапно Даша поймала себя на том, что уже довольно долго смотрит в одну точку – на старинное резное кресло, но более всего её удивило то, что в этом кресле кто-то сидит. «Кто-то» показался ей знакомым. Присмотревшись, она ахнула! Этот был не кто иной, как сам Пушкин! Как ни странно, Даша совсем не удивилась.
– Вам не даёт покоя то, как я здесь, в вашем мире, оказался, – мягко сказал он.
– Да, Александр Сергеевич. Мне очень хотелось бы это узнать, – внезапно в Даше проснулась смелость.
– В Болдино я живу круглый год. Иногда появляюсь в Москве. Но никто об этом не подозревает. Я вхожу в контакт только с теми, кто действительно меня любит и уважает. Так случилось и с тобой, – ласково улыбнувшись, сказал поэт. – Теперь ты всё знаешь.
Даша растерянно кивнула головой.
– Спасибо, Александр Сергеевич. Сейчас у меня только одно желание. Мне бы хотелось, чтобы наше с вами интервью увидело свет.
Поэт улыбнулся.
– Не беспокойтесь. Ваше желание сбудется.
Даша хотела ещё что-то спросить, но тут послышались шаги смотрительницы, и Пушкин поспешно прошёл сквозь стену в сад. А счастливая Даша продолжала смотреть ему вслед…

Встреча с «мистическим гением»

200-летию со дня рождения Н.В.Гоголя посвящается

Молодая журналистка Юлия Синельникова сидела за компьютером в редакции журнала «Классики и современники» и пересматривала свои статьи о русском писателе Н.В. Гоголе. Юбилей писателя уже прошел, но журнал продолжал печатать серию статей о нем: ведь нынешний, 2009 год, по решению ЮНЕСКО объявлен годом классика. Именно поэтому главный редактор журнала Кристина Альбертовна строго следила за тем, чтобы материалы о писателе появлялись в каждом номере.
Внезапно в дверь постучали, и в дверном проеме появилась вихрастая голова молодого курьера Леши.
- Юля, тебя Кристина Альбертовна зовет к себе в кабинет. Срочно! - торопливо сказал он.

* * *
– Ну, Юля, догадываешься, зачем я тебя вызвала? - спросила главный редактор, барабаня пальцами по столу.
- Догадываюсь. Наверно, нужно написать еще одну статью о Гоголе?
- Почти угадала. Надо взять интервью у писателя.
- У какого, Кристина Альбертовна?
- Он живет в Миргороде, улица Гоголя, дом № 4, - ответила редакторша, лукаво поглядывая на девушку.
- А кто это? - с интересом спросила Юля.
- Гоголь Николай Васильевич.
- Юля едва не выронила папку со статьей о Булгакове.
- Что-что?.. - заикаясь, спросила она.
- Да-да, именно у него! В понедельник я должна видеть у себя на столе готовое интервью, - строго произнесла начальница.
- Хоро-ш-шо, я поеду, но...
- Юля, ты выписываешь российский журнал «Чтец»? - перебила её редакторша.
- Конечно, Кристина Альбертовна, - растерянно ответила молодая журналистка.
- Значит, ты читала о том, что корреспондентка этого журнала Дарья Мельник брала интервью у самого Пушкина накануне его юбилея? -вкрадчиво спросила Кристина.
- Д-да...
- Так постарайся, чтобы и у тебя получилось не хуже, - сказала начальница и легонько подтолкнула Юлию к двери.

* * *
«С ума сойти можно! Разве Гоголь жив? У какого писателя мне придется брать интервью? Зачем я еду? - в замешательстве думала Юля, сидя в электричке. – Вот вернусь, и все тут! И пусть Альбертовна режет меня на куски!» - смелая мысль мелькнула в голове у молодой журналистки. «Нет, нет, я все-таки поеду! А вдруг со мной случится то же самое, что и с Дашей Мельник?» - внезапно предположила девушка. Юля постоянно читала российский журнал «Чтец» и заочно была знакома с его самой талантливой журналисткой. Накануне юбилея А.С. Пушкина в журнале появилась небольшая заметка о том, что якобы Мельник брала интервью у знаменитого классика русской поэзии, но само интервью так и не было опубликовано.

* * *
К полудню девушка вышла из электрички в Миргороде. Был конец июля. По улицам города ветер разметал пыль. Солнце жгло немилосердно, и Юля, пока нашла нужный ей дом, не один раз недобрым словом помянула свою начальницу.
Дом был старинный, деревянный и какой-то загадочный: привлекали глаз резные наличники окон, от которых веяло тайной.
Девушка, ступив на ветхое крыльцо, неуверенно постучала в дверь. Она ожидала, что дверь либо не откроют вовсе (трава, росшая на подворье, наводила на мысль, что здесь давно никто не живет), либо откроет ветхая старушка, которая прочитает ей лекцию о том, что «да, проживал такой-то писатель да помер уж давно. Ты, деточка, чегой-то напутала». Но через пару секунд дверь... открылась сама!
От неожиданности Юля опешила. Первой её мыслью было развернуться и убежать куда глаза глядят. Как вдруг она услышала тихий, но настойчивый голос: «Входите».
Она нерешительно топталась на месте. «Да входите же!» - повторил голос, в котором уже проскальзывали нотки нетерпения. Постояв пару секунд, девушка все же вошла в дом.
- Ау-у! Есть здесь кто-нибудь? - Юля крикнула в надежде обнаружить хоть какую-нибудь живую душу, не говоря уже о писателе.
Никто не отозвался.
Тогда Юля по деревянной шаткой лестнице поднялась на второй этаж. Огляделась. И здесь никого! «Мистика какая-то, - пронеслось у неё в голове. - Чего я тут хожу? Ведь ясно же: дом пуст, здесь никого нет... А как же голос?» И только она так подумала, как услышала тот же голос, только теперь он был несколько обиженным:
- Почему это никого нет? Я есть!
Но, осмотрев комнату, девушка и здесь никого не обнаружила. Она начала терять самообладание. Ей уже было почти все равно, есть здесь кто-нибудь или нет.
- Послушайте, - звенящим от волнения голосом сказала журналистка, пытаясь понять, с кем говорит, - я пришла взять интервью у Николая Васильевича Гоголя. Этот адрес мне дала редактор журнала, в котором я работаю. Но если его здесь нет, то так и скажите, а не водите меня за нос.
- Сударыня, - ответил голос насмешливым тоном, - будь вы повнимательнее, то заметили бы, что в комнате вы не одна. И с вами разговаривает не голос из преисподней, а я, тот самый Николай Васильевич Гоголь, писатель, у которого вы изволите брать интервью. Только прошу вас, будьте внимательнее, посмотрите вверх, туда, где камин.
Юля взглянула на старинный камин. Над ним висел небольшой квадратный портрет писателя. Присмотревшись, девушка увидела, что лицо писателя на полотне ожило, приобрело осмысленное выражение, а глаза насмешливо улыбаются.
- Ну, - нетерпеливо произнес Николай Васильевич с портрета, - Вы собираетесь брать у меня интервью?
Наконец-то Юля пришла в себя.
- Да-да, конечно, - торопливо ответила она, - но у меня к вам одна просьба. Вы не могли бы как-нибудь выйти из портрета? Я не очень уютно себя чувствую.
- К сожалению, нет, - ответил писатель. - Это невозможно.
- Видите ли, - продолжил он, - не все помнят мое завещание, которое вошло в «Избранные места из переписки с друзьями». В одном из пунктов я просил друзей не хоронить меня, когда я умру, до тех пор, пока не появятся явные признаки тления. К сожалению, меня не послушали, и я был погребен заживо, находясь в летаргическом сне. Когда же я очнулся, то пришел в ужас. Пытаясь выбраться из могилы, я сломал себе ногти. Тело мое не знало покоя, оно приобрело такой вид... В общем, я решил перебраться сюда, в этот старый дом, и поселиться в портрете.
Гоголь ненадолго замолчал. Его печальное лицо в то же мгновение стало неподвижным и плоским. «А как же Пушкин? Как он мог быть вполне нормальным человеком, когда Мельник брала у него интервью? - растерянно подумала журналистка и добавила: – Если, конечно, брала».
- Ах, вот что вас беспокоит! Что же касается моего друга Александра Сергеевича, - Гоголь как будто читал её мысли, - то все мы знаем, что он -гений. А ведь гении бессмертны!
Он окончательно запутал девушку. Чтобы избежать дальнейшей неразберихи, она спросила:
- Ну, что же? Приступим к интервью?
- Да, пожалуй.
Юля достала из сумки диктофон и села в кресло, обращенное к камину.
- Нашим читателям было бы интересно узнать о Вашей семье. Вы не против?
- Нет-нет. Спрашивайте.
- Что вы можете рассказать о своих родителях?
- Мои родители жили в родовом имении в Васильевке. Отец, Василий Афанасьевич, был мечтательным человеком. пробовал писать стихи и пьесы. Мать моя, Мария Ивановна, была набожной женщиной, часто водила меня в церковь.
- А бабушка? - поинтересовалась Юля.
- О, - с теплотой отозвался писатель, - бабушка, Татьяна Семеновна, была большой мастерицей рассказывать жуткие истории. Именно её рассказы дали пищу моим фантазиям, и мир получил виев, чертей, колдунов.
- Как Вы учились в гимназии?
- Скажу по секрету, - лукаво улыбнулся писатель, приложив палец к губам, - что я не был прилежным учеником. Мне не нравилась чрезмерная строгость распорядка. Подъём в полшестого утра, потом в церковь, на моле6ен, уроки, занятия... В восемь - ужин, в девять - вечерняя молитва и сон. Нет, это было не по мне.
- Как Вы думаете, почему Ваше первое произведение «Ганс Кюхельгартен» не имело такого успеха, как последующие?
- Как говорят, первый блин комом. Это были всего лишь первые ростки, маленькие, неокрепшие. То, что «Ганс Кюхельгартен» не имел успеха, нисколько меня не расстроило. Но я не стал останавливаться. Я продолжал писать, и мои следующие попытки были намного удачнее.
- Да, Ваши «Вечера на хуторе близ Диканьки» привели в восторг Пушкина. Расскажите о Вашей дружбе с ним.
- С Александром я познакомился благодаря все тем же «Вечерам...». Прочитав эти повести, он посмеялся от души, а потом сказал, что люди, которые будут читать «Вечера на хуторе близ Диканьки», скажут, что не смеялись так со времен Фонвизина. Пушкин ценил в них «веселость простодушную и лукавую».
- Да, кстати, почему Вы решили писать их от имени пасечника Рудого Панька?
- Просто я подумал, что было бы скучно писать повести от имени автора. Создавалось бы впечатление фальши, казалось бы, что писатель никогда не знал того, что он описывает в книге. А так, пасечник сразу, так сказать, втерся в доверие.
- Что Вы ещё можете сказать о «Вечерах...»? Ведь всем известно, что произведение принесло Вам славу и признание не только читателей, но и великих современников.
- Да, именно «Вечера...», - задумчиво сказал Гоголь - сделали мое имя широко известным. А слава ко многому обязывает... Я начал много писать. Мне хорошо и легко писалось...
- Ваши последующие произведения гораздо серьезнее. Например, «Тарас Бульба». Но нам также известно, что Вы ранее уже начинали писать повесть из жизни казаков, которая называлась «Гетьман», но...
- Но, - подхватил Николай Васильевич, - мне не хватало яркого сюжета. Да, это так. Но я опять-таки не стал опускать руки. К тому же мой далекий предок по линии отца был казачьим атаманом, полковником Евстафием. От него и пошел род Гоголей-Яновских. Именно эта деталь навела меня на мысль написать повесть «Тарас Бульба».
- Но вернемся ещё раз к Александру Сергеевичу...
- Почему бы и нет? Ведь Пушкин был моим великим учителем и вдохновителем. Именно благодаря его участию, его указке на свет появился «Ревизор», а далее - «Мертвые души». Пушкин говорил, что никому другому, кроме меня, не отдал бы эти сюжеты.
- Поездки во Францию, долгие годы пребывания в Риме, безденежье, триумф, отчаяние... Что заставило Вас так надолго уехать из России? - спросила Юлия.
- К сожалению, постановка в 1836 году на сцене Александринского театра «Ревизора» вызвала у меня глубокое разочарование. Я впал в глубочайшую депрессию, - вздохнув, ответил писатель, - и решил уехать из России. Именно в Риме и был написан первый том «Мертвых душ».
- Скажите, а почему Вы дали своему роману жанровый подзаголовок – поэма?
- По количеству и характеру лирических отступлений. А в 1848 году я вернулся в Россию и начал работать над вторым томом «Мертвых душ». Вообще, этот роман задумывался мною как трилогия, но, видимо, Богом мне было не дано его закончить...
- Николай Васильевич, скажите, а зачем Вы сожгли рукопись второго тома «Мертвых душ»?
Лицо писателя на портрете стало печальным, приобрело черты меланхолии. Он сказал:
- Затем сожжен второй том «Мертвых душ», что так было нужно. Благодарю Бога, что дал мне силу это сделать. Считаю, что появление второго тома в таком виде, в каком он был, произвело бы скорее вред, чем пользу.
- Известно, что Вы никогда не были женаты. Но были ли женщины, оставившие след в Вашей жизни?
- Насколько я знаю, многие мои биографы утверждают, что я был влюблен в Анну Вьельгорскую и чуть было не женился на ней. Да, было что-то чудное в моем отношении к ней, - мечтательно произнес писатель. - Но ведь до нее ещё были Мария Балабина, Александра Иосифовна Смирнова-Рассет... На Маше я хотел жениться, но мы с ней так и не воссоединились: её вельможный отец был против. А я тогда был только простым учителем в их доме. А Александра Иосифовна долгое время была моим другом, музой и возлюбленной. Но, к сожалению, она уже была замужем...
- Ваша скандальная книга «Избранные места из переписки с друзьями» очень противоречивая и откровенная. Как Вы можете прокомментировать главу-камертон «Завещание»?
- Скажу лишь одно: нужно прежде умереть, для того чтобы воскреснуть. В этом вся суть моего «Завещания». Остальное домыслит читатель, прочитав его... Кто после моей смерти вырос духом, тот показал, что он точно любил меня и был моим другом.
- В разговоре со Щепкиным и Тургеневым Вы как-то признались: «Правда, и я во многом виноват, виноват тем, что послушался друзей, окружающих меня, и, если бы можно было воротить сказанное, я бы уничтожил всю «Переписку с друзьями». Я бы сжег её». Что Вы имели в виду?
– К сожалению, я не смог преодолеть кризис. Не смог освободиться от влияния «Друзей ...». И уничтожил – не «Переписку...» а, как вы знаете, «Мертвые души». К тому же, здесь имеет значение мое увлечение мистикой. Оно сыграло со мной слишком злую шутку. Сейчас многие считают меня неуравновешенным, думают, что я сошел с ума... А впрочем, меня и тогда считали «прокаженным»... Но я абсолютно нормален.
- Нет сомнений.
- А всей моей мистике сейчас можно найти вполне логичное объяснение. Вот «Вий», к примеру. Панночка впала в летаргический сон, потом проснулась, философ испугался и умер. Ещё говорят, что он не то что трое суток, но даже одной ночи не продержался. А все эти чудовища... Жить было бы скучно, если бы не было мавок, леших, колдунов и ведьм. Все это легенды, веками передававшиеся из уст в уста. И все-таки «Вий» при всей его чертовщине - очень христианское произведение, где есть вечная борьба добра со злом, борьба с соблазном и страстями.
- Что бы Вы посоветовали всем писателям-мистикам и фантастам? - поинтересовалась Юля.
- Не надо этим увлекаться сверх меры. Потом дорого приходится платить. Примером служит моя жизнь. Ведь не зря же в вашем мире меня называют «мистическим гением».
- И последний вопрос. Николай Васильевич, скажите, кем Вы себя считаете - русским или украинцем? Вы родились в Украине, писали о ней, но писали на русском языке...
- Сам не знаю, какая у меня душа, хохлацкая или русская. Знаю только, что никак бы не давал преимущества ни малороссиянину перед русским, ни русскому перед малороссиянином. Обе природы слишком щедро одарены Богом, и, как нарочно, каждая из них порознь заключает в себе то, чего нет в другой...
Гоголь замолчал. Юлия ещё раз внимательно посмотрела на портрет великого писателя. Ей показалось, что черты лица «печального насмешника» несколько смягчились, в глазах появилось какое-то умиротворение, острый нос писателя закруглился, приобрел несколько иную форму. Девушка поняла, что интервью окончено. Уже собираясь уходить, она внезапно подумала о том, что не задала «мистическому гению» главный вопрос: «В чем же он видит смысл жизни?» Журналистка в последний раз бросила взгляд на портрет, мысленно повторяя вопрос. И вдруг увидела на полотне слова, ставшие ответом: «Быть в мире и ничем не обозначить своего существования - это кажется мне ужасным...»

* * *
Юлия сидела в переполненной электричке, идущей в Полтаву. Она была под впечатлением разговора с писателем. «Оказывается, все, чем нас так упорно «кормили» скандальные статьи и документальные фильмы - утка? Нет, Гоголь не сумасшедший. Так думать отвратительно. В разговоре со мной он был адекватен до крайности... Черт, не могу больше...» - такие мысли терзали её до самого дома.
Войдя в квартиру, девушка почувствовала себя опустошенной. Только она закрыла за собой дверь, как в неё тотчас же позвонили. Юлия открыла. На пороге стояла юная особа, несколько взъерошенная, но симпатичная.
- Извините, что я так поздно, - сказала гостья. - Два часа назад я узнала, что вы берете интервью у Гоголя. Я - Даша Мельник, - девушка протянула руку. - Можно войти?
Юля пропустила Дарью в квартиру. Они сели за стол. Предложив неожиданной гостье чаю, хозяйка спросила у неё про интервью с Пушкиным.
Даша стала рассказывать о своей встрече с поэтом.
- Я приехала к тебе потому, - сказала она Юлии,- что не хотела, чтобы с тобой случилось то же самое, что и со мной. Я тогда чуть с ума не сошла. И листы эти...
- Да уж. Ну, спасибо, что приехала. Знаешь, я из своего интервью вынесла очень ценный урок, - задумчиво сказала Юля.
- И какой же?
- Каждому человеку на его долю выпадает столько испытаний, сколько отпущено судьбой. И они не всегда легкие. И только от нас зависит, как мы их перенесем. Ведь не каждый человек может все выдержать. А Гоголь их преодолел. По крайней мере, мне так кажется. Но он был одинок и от этого несчастен. Мне его жаль... Он хороший человек, просто судьба ставила ему слишкомного подножек. И поэтому он рано ушел из жизни. Мне кажется, он сам захотел уйти из неё раньше: истово молился, перестал есть, полностью отказался от мирской жизни...
- Да, да, конечно, - поддержала девушку Даша. - Я знаю, что после смерти поэта Языкова, близкого друга Николая Васильевича, здоровье впечатлительного Гоголя пошатнулось, он перестал спать, практически не ел и умер.
Девушки замолчали. Потом Юлия, подумав, сказала: «Знаешь, Даша, когда-то мы считались самой читающей нацией. Неплохо было бы возвратить эту традицию и начать перечитывать классику. Н.В.Гоголь ещё многое может нам поведать. И многому научить. Надеюсь, что этот год, год двухсотлетия со дня его рождения, объединит два наших народа - украинский и русский. И мне кажется, что читая Гоголя, мы пьем из одной чаши родниковую воду, в котором отразились звезды двух наших культур».
Даша согласно кивнула головой.

* * *
Проводив Дашу, Юля ещё долго сидела за столом, перелистывая произведения писателя. Она размышляла о прошедшем дне, о том, что ей несказанно повезло. Ведь взять интервью у писателя, умершего много лет назад, - это что-то сродни мистике. И ей вряд ли кто поверит... Уже засыпая, она подумала о том, что никто ещё не разгадал загадку Гоголя. Она не выдумана, она существует. И, может быть, именно она, Юля, сможет разгадать когда-нибудь мистическую тайну его жизни, творчества и смерти...