Волшебное слово
Дали бы мне волшебную палочку, я бы всех сказочников отправила на лесоповал пни выкорчевывать, то есть делом заниматься. А то развелись иждивенцы. Пятьдесят грамм хряпнет такой экземпляр, в халат махровый закутается, закурит и примется по клавиатуре долбить, свои (если б умные) мысли выплёвывать. Напишет ересь, ручками всплеснет, поскачет к издателю, сунет ему под нос, на мол, печатай, братишка. Еще и денег потребует за работу. Совсем обнаглели лодыри.
Потом мамашенция топает в лавку, покупает (опять за деньги) это бездарное хорошо оформленное издание и читает на ночь ребенку. Читает и при этом хочет, чтобы тот засыпал поскорее. Да после такой галиматьи не то что б не заснешь, а подпрыгнешь и сам за бумагу сядешь, лучше напишешь.
А заливают эти рассказчики как. О чем сами, тунеядцы, мечтают, о том и малякают. И щуку-то ему говорящую подавай. И скатерть-саморазливайку вынь да положи. Печка сама растопись, работа сама поработайся. И жену-королевну не забудьте подогнать вместе с ковром-дельтопланом к подъезду.
Вроде бы невинно всё, красочно, да только детям бошки-то засоряют, впаривают неправильные идеалы. Вырастают они с запросами сказочными. Мужчины работать не хотят, а желают лёгких денег, да чтобы мешки потяжелей. В транспорте место никогда не уступят ни молодухе, ни старухе, хоть корону на шапку цепляй и королевой прикидывайся, а иначе бесполезно.
Женщины тоже в сторону таких даже не чихают. Физиономию отвернут к окошку и, вздыхая, смотрят в даль на проезжую часть, выискивая принца на коне. Того не понимая, что нельзя на коне по городу так запросто без номеров разъезжать. Оттого и ушли принцы все из города. Куда? Туда, где принцессы ходят по тротуарам в вечерних нарядах и где коня можно припарковать без проблем.
Вот и бьются наши идеалы о реалии жизни. В голове сказка, наяву бытовуха. Смотрю на людей, а они все несчастные какие-то, застиранные жизнью. Едут каждый по своему адресу. Молча, хмурясь, читая, разговаривая с телефоном. Глаза отводят друг от друга, будто боясь получить за это двойку или штраф. Не все конечно такие. Есть те, кто тянутся к диалогу, улыбаются и лоб не хмурят, но мы таких называем сумасшедшими и шарахаемся от них.
Помнится, был такой товарищ из этих самых детских писателей по фамилии Осеева. Рассказ мне её еще с малолетства в голову засел, называется «Волшебное слово». Там старичок науськал пацана слово волшебное говорить, чтобы просьбы мальчика исполняли с большим процентом вероятности. Рассказик этот небольшой учил советских детей вежливости и уважению к окружающим.
И я, как любой тогдашний ребенок, верила в эти простые истины, растила их в себе. Но время стареет и с ним иссыхают обычные человеческие понятия, становятся бесценными и бесполезными. Одни волшебные слова теряют магическую силу, другие приходят на их замену. Да простит меня писатель Осеева, но слово «пожалуйста» уже не имеет той силы, которая, по-видимому, была в те далекие времена, когда маленький мальчик был маленьким.
А вот слово из трех красивых букв, можно склонять, изменять род, в общем, мять и выкручивать, как хочется. А главное, оно всем доступно для понимания, даже маленьким мальчикам.
Вот, к примеру, уволился человек с работы. Хороший такой работник был, ответственный. Но не заладилось у него с начальством и он собрал сменку, кружку, удалил аську с компьютера и ушел. А расчет не выдают, кобенятся, лишь бы насолить хорошему бывшему работнику и не самому плохому человеку. Ходит этот ущемленный товарищ, выпрашивает честно заработанное, а в него фигушками бросаются и обещаниями выпроваживают. От такого даже самый скромный субъект проглотит свою скромность, да и просклоняет эти три буквы четко, громко, с выражением, как в школе учили стихи читать. Да еще и настучит бывшему начальнику, а теперь просто гражданину по куполу. Да стучащему откроют.
В знакомых у меня числится один писатель. Тоже сказочник, только по части взрослых небываек. Так он представьте, писал пьесу полтора года. Не ел, не пил, на женщин не заглядывался, всё как положено истинному гению. А театр возьми да и не прими рукопись трудовым потом пропитанную. Что не так? – обмяк автор. А всё не так, перепишите, будьте любезны. Переписал. Принес – опять от ворот девяносто градусов. Еще пару главок подправьте, вот здесь и тут. Маялся полгода, но подправил. И еще правил, и еще ровнял, рвал и склеивал. А в театре морды кривят – не годится. Порвал тогда писатель свою недопьесу на мелкие клочки прямо на глазах скривленных морд и швырнул клочки в те самые морды. Ногой топнул, крикнул, мол, театр ваш трехбуквенный и вы все производные от этих букв. Пьесу всё равно не приняли, но согласитесь – приятно взять и охарактеризовать целое заведение прямо в нем присутствуя.
Пьесу тогда, кстати, написал сам театральный постановщик. Так себе пьеска, больно похожая на первовариантную. Но в начале спектакля главный герой посылает всех на художественные буквы и премьера произвела фурор.
Вон за окном сын учителя литературы и русского языка в школу пошел. Большой уже, в шестой класс нынче перевелся. И сигареты сменил, с фильтром стал курить. Хороший пацаненок, но я с ним не здороваюсь. Он меня однажды за замечание на счет окурков на лестничной клетке валяющихся, отфутболил на три буквы. Я всё четко поняла, не безграмотная ведь.
Жизнь какая-то нервная, недопонимающая. А вы со своими сказочками. На лесоповал бы всех.



Холостяк

Решил никогда не жениться. Дал зарок - ни-ни. Если когда-нибудь вдруг сорвусь – берите меня без спроса и сажайте на кол, ни шелохнусь, ногу на отсечение даю.
Я, конечно, не всегда такой железный был. Думал, буду как все. Познакомлюсь с девушкой, полюбимся друг дружке, поженимся, детишек настряпаем. Ну да. Так оно вроде и пошло. Познакомился с одной. Она меня в гости зазовет, накормит борщом с салом, картошкой со шкварками, то блинами со сметаной да с маслом, а бывало и тефтелями с подливкой. Наемся, до кровати доползу, а она уже с поцелуями да приставаниями тянется. Вот думаю жизня, чего не жениться. Сытно и радостно.
Походил к ней с полгодика, покруглел, а там она и говорит, чего, мол, деньги на маршрутку тратить, переезжай ко мне. Радуюсь, что такую заботливую отхватил. Приволок свое приданое – штаны, ботинки да попугая с клеткой.
Месяц жили душа в душу. Борщ – поцелуи, оладушки – поцелуи. А потом понеслось. Не сразу. Сначала косяки бросать стала, потом зубами скрипеть. А после и вовсе разошлась. Поесть приготовит, меня накормит, посуду вымоет и ко мне ногами шаркает, но не с поцелуями приставать, а чтобы гвоздь забил. А я на сытый желудок только прилягу, телевизор на кнопочку нажму. Ну не подскакивать же ей богу ради гвоздя.
Или бывало стиркой увлечется, кричит мне из ванной - за хлебом сходить нужно. А я мальчик на побегушках что ли? Тебе надо, ты и сходи. Если б за пивом, тогда другое дело.
Надо говорит ремонт в доме сделать, а то с потолка известка сыплется. Ладно, отвечаю, так и быть, соскребу потолок, чтобы не сыпалось. И еще годика четыре продержится. А она, тоже додуматься надо, говорит, устраивайся на работу, ремонт вложений требует. Я так рот и открыл. Как на работу?! Это ведь каждый день вставать ни свет, ни заря. Не могу я жить в таком графике, я сова. У меня по утрам самый сон.
Она-то змея безжалостная еще измывается – в ночную смену, говорит, тоже люди работают. Задергала окончательно, пришлось походить работу поискать. Поискал, чуть до двери дотащился, устал, оголодал за день. Не нашел работу, везде оказывается работать надо, а просто так не берут.
Поел сытно, на диван забрался, она еще повозилась по хозяйству часа четыре, легла в кровать и вырубилась в раз. Не понравилась мне ее выходка, обиделся, два дня не разговаривал.
Стал замечать, что у нее такое поведение нормой становится. Придет с работы, сумки разгрузит, ужин приготовит, постирает, погладит, полы вымоет, одежонку заштопает, за попугаем клетку приберет, до кровати и спать. Как будто меня и не существует вовсе, ну там поговорить, приласкать. Следить за собой перестала. Некогда как будто даже ногти подпилить, да прической заняться. Нырнет с джинсов в халат вот и вся красота. На людях неловко показаться с такой. Подумают, что это за уборщицу себе отхватил?
Я ей дельное замечание сделал по этому поводу, а она в слезы. Рукой махнул, больше поплачет, меньше по… Пива выпил полторалитражку, и спать было собрался, да думаю еще бы литр влез полюбасу. Сходил до ларька, догнался там же. На этаж поднимаюсь, слышу, попугай чирикает. К квартире подхожу, а на лестнице пожитки мои в узле стоят и клетка с птичкой.
Бабы дуры, всё ноют и вопросом задаются, как нормального мужика приручить, чтобы не сбежал вот так же как я. А ларчик прост. Берегите мужчин, не заставляйте перетруждаться. Готовьте, стирайте, деньги в дом приносите, детей воспитывайте и не забывайте при всём этом, что вы женщина.
А на других условиях никогда не женюсь. Полюбасу!


Роковая любовь
.
Юрий Брусника не висел портретом в поликлинике над табличкой «Почетный донор села Багульдейка», но регулярно сдавал свою кровь, на что и кормился. Так кормиться мечтал бы каждый багульдеевец, да только исключительным требованиям отвечал лишь Брусника. На всё село он один имел сорокалетнюю девственную выдержку. При том, что не каждый школьник похвастался бы наличием своей.
Когда Бруснике было еще только двадцать восемь лет, прознала о нем одна местная ведьма. И тот час приметелилась на порог с просьбой капнуть пару капель в свое приворотное варево. Было у них, у ворожилок какое-то стопроцентное средство по этой части, в ингредиент которого и требовалась кровь совершеннолетнего девственника. Брусника смутился сначала, потом, когда сторублевку понюхал, подобрел, жалко что ли капли крови и хрусь в палец иголкой. Целых пять капель выжал по доброте.
Горевал, конечно, молодой и здоровый Юрий Брусника по поводу своей никуда не годной половой жизни. Погорюет и снова сторублевку на комод под вазу положит. Со временем горевать много легче стало. Ведьмы сползались со всей окрестности на его порог, каждая с колбочкой и подарком. Вот и крутанулась однажды его мозга в бок, что за коммерческую жилу в человеке отвечает. А у него в ту пору девка появилась из соседней деревни, чуть было уже не совратила, гадюка подлая. Да только он решительно отправил ее по прежней прописке и поклялся на небо, что до конца дней останется непорочен ибо душа того просит. Душой в тучу трясет, а глазами на комод поглядывает. Перекрестился, лбом к земле приложился и заодно расценки на бумажке написал и под стекло на входной двери приколотил.
Ведьмы загудели. Не по нраву им пришлись спекулятивные перемены в Бруснике. Погудели и умолкли. Делать нечего, другого не сыскать, хоть всю землю на метле облети. А Юрий Брусника отъелся, приоделся, автомобиль зарубежный купил, приемную сделал, график посещений отрегулировал, зажил, занасвистывал.
Люди не слепые, видя, как легко деньги к его рукам липнут, стали завидовать серенькой завистью, а то и черной. Некоторые особо впечатлительные мужики даже жен побросали, охладели к женскому роду и не в силах жить рядом с Брусникиным счастьем ушли кто далеко в тайгу, кто в монастырь.
И споры идут до сих пор, на ком вина лежит камнем за то, что случилось потом. Одни говорят, нарочно кто-то из местных насолил, другие склоняются к тому, что ведьма сама по склерозности старческой чего-то напутала, намешала не того, нашептала. Да если б ведьма та средних лет была, а то ведь совсем на ночь в гроб укладывалась на всякий случай. Ну, в общем приворожили Бруснику к той старухе.
Был бы жив товарищ Шекспир, такую бы пьеску слепил, что Ромео вместе со своей козой Джульеттой лет сто бы в гробу переворачивались, бессонницей измученные. В селе пыль столбами поднялась от страстей провинциальных. Стал сохнуть честный Брусника по трухлявой ведьме. Придет по ее местожительству, в дверь дубасит, кричит, носом булькает, взаимности требует. Сутками ждет, когда его возлюбленная за порог ступит или в окошко выглянет. Не ест, не пьет, исстрадался весь. Бабка перепуганная забаррикадировалась в избе и нос не высовывает. Перечитала все имеющиеся черные книги, переварила всю дрянь, какую хранила в чуланах. Коллег своих призвала на помощь. Не отвораживается несчастный и всё тут. До того он ее одолел, что молиться начала. Искренне так, усердно, перед образочком. В конце концов, достала из погреба бутыль со спиртом и напилась с горя. Напилась и нутро заиграло, в пляс пустилось, словно молодеть начало. Впустила она невинного Бруснику, да прямо в свои цепкие объятья. И выпустила только к утру. Сбросилась напасть как волчья шкура со страдальца, увидал он в отражении багрового восхода старухину морду и рванул наутек через лес да болото. Бежал трое суток не евши, не пивши. Остановился только когда понял, что носится, траву утаптывая, по деревенскому околотку. Поплакал недельку над загубленной своей карьерой, собрал пожитки, с комода подгреб заначки и ушел из села.
Говорят, пробовал он восстановить свой бизнес за морями, городами, но дураки быстро закончились, а вместе с ними и деньги. Пришлось за свою профнепригодность переквалифицироваться в плотники и доставать копейку на житье-бытье не кровью, а потом.
Мужики по такому случаю из монастырей возвратились, зажили все как прежде. А ведьмы разлетелись по миру в поисках совершеннолетних девственников. Долго они еще не вернутся.