Николай Хапланов (1936-2009)

 ФАМИЛИЯ НЕЗВОНКАЯ
Юный поэт с неудачной фамилией
Для псевдонима искал имена.
Слово такое найти бы, чтоб с крыльями,
чтобы запомнила сразу страна.

Что же вы, предки поэта далёкие!? -
Дали вы юноше дивный талант,
Только фамилия очень незвонкая.
Как он фамилии этой не рад.

Нет, чтобы что-то красиво-воздушное,
Чтоб поражало, манило, звало...
- Ладно, подпишемся собственной - Пушкиным, -
Молвил поэт и вздохнул тяжело. 


ДАНТЕСЫ
Сколько бы мир ни верил –
Нет на свете чудес.
На каждого смотрит зверем
Собственный наш Дантес.
Схватившись рукой за рану,
Пал на снега поэт.
Дантес, улыбаясь странно,
Дует в свой пистолет.
И, повернувшись круто,
Уходит убийца вдаль,
Чтоб снова где-то кому-то
Лапой залезть в печаль.
Чтоб снова, не дрогнув бровью,
Спокойненько, как паук,
Насытиться юной кровью
На склонах горы Машук.
В душной тиши лазарета,
В глазах чахоточный блеск,
Пал Полежаев… Это
Сделал тоже Дантес.
Ходит Дантес по свету
Сотни и сотни лет.
Слышите выстрел? Это
Где-то упал поэт.
Только он в «Англитере»
Высосать вены мог.
Это ему поверил
Юный рязанский бог.
Только Дантес так просто,
Спокойно может смотреть,
Как в руки берет Маяковский
Свою свинцовую смерть.
Ходит Дантес, не пойман,
Нами не обличен.
В его пистолетной обойме
Есть патроны еще.
Завтра, неслышной тенью
Подкравшись, он может пальнуть
Иль Евтушенко Жене,
Иль Окуджаве в грудь.
Сколько бы мир ни верил –
Нет на свете чудес.
Может, за этой дверью
Ждет и меня Дантес.

/Из книги "Я-айсберг в пустыне", 1994 г./

С ПУШКИНЫМ В ДОЖДЛИВЫЙ ДЕНЬ...
Пошёл сегодня крупный дождь,
Рванул на всю катушку.
Прогулка по боку. Ну что ж,
Давай присядем, Пушкин.
 
Поговорим о чем-нибудь:
О прошлом, о сегодня.
И примем кое-что на грудь,
Чтоб настроенье пОднять.
 
Скажи, ты думал в те года,
Что час такой наступит
Ии новой масти господа
Всё в мире оккорупят?
 
Заводы будут покупать,
Дороги и вокзалы…
И будет даже не хватать
На Украине сала.
 
Да, мы свободою горим
В тумане революций.
Но Киев, Львов, Донбасс и Крым
За власть в стране дерутся.
 
Побольше каждый хочет взять,
В мечтах – одна нажива.
Не вправе многие сказать:
«Сердца для чести живы».
 
Совсем с ума уже сошли
В том мираже туманном:
Тебя, мой Пушкин, нарекли
Поэтом иностранным.
 
Такое даже Бенкендорф,
Дантес такое даже,
Наверно б, выдумать не смог
Тогда, в столетье ваше.
 
Есенин, Блок и Лев Толстой
Отрублены, как пальцы…
Для Украины – звук пустой,
Чужие, иностранцы…
 
Поэт мой слушал монолог,
Поэт вздыхал и охал.
Понять поэт никак не мог
Мою с тобой эпоху.
 
Качал кудрявой головой,
Что на глазах седела.
И лишь сказал мне, как живой:
- Нет, это, брат, не дело…
 
И, завернувшись в серый плащ,
Ушёл в обложку тома.
Я долго слышал стон и плач
В глухих раскатах грома.
 
А ливень бился мне в окно
В какой-то злой обиде.
Неужто больше не дано
Мне Пушкина увидеть?

/Из книги "Не держите меня", 2005г./