Михаил Аранов

(Ганновер)

Черный пролёт

Если б было, чем дорожить. 

А тревогу раздать домам.

По уютным их окнам – глазам

полоснуть от щеки до щеки.

Захлебнутся в крике звонки.

И ступени под сотнею ног

задрожат, как изломы строк,

как под синею жилкой пульс.

Лишь в последний момент не трусь,

когда крикнут: «Бери, он наш!»

Вот пролёт и последний этаж.

Сам себе говорю: «Не жить».

Если б было, чем дорожить...

Этот приговор  – наповал.

Но я хлеб у детей не крал.

И не крал я цветы с могил.

И у нищих не крал пальто.

Может, Бог бы меня простил,

если б было за что.

И в смятении, в желтом бреду

сам не знаю, куда иду.

И на чью-то беду. И на чью-то беду.

На кого-то такого же вдруг набреду.

Предчувствие войны

Сижу в кафе на улице под тентом.
И замер мир. Недвижна тишина.
И горький вкус зелёного абсента
пролился в сумрак серого окна.
Фигуры движутся, размыты, как во сне.
И виснет шаг их плавно на полтона.
И лица опрокинуты во мгле,
как будто ждут открытия кингстона.
Чтоб всё снесло. И всё пошло на дно.
Чтоб крик о помощи завяз в тягучей вате.
Моих стихов прокисшее вино
нальют в стаканы к этой знатной дате.

Опять зима

Опять зима, как питерская осень.

И мелкой сеткой сонные дожди.

Опять душа покоя тихо просит.

Но вторит эхо: «Счастья уж не жди».

Не жди напрасно, вот усталость схлынет.

И смертный полог застит вдруг глаза.

Камин у ног погаснет и остынет,

и не нагрянет вешняя гроза.

И ни звезды и ни креста.

И мутный диск там тени водит.

И жизни миг. И неспроста

там путник дом свой не находит.

Мысль начинает новый круг:

«Когда-нибудь на этом свете

мы будем счастливы, мой друг»*…

За эту жизнь мы все в ответе.

Когда проснёшься на рассвете,

зажги в окне своём свечу…

Я постою и помолчу.

Я постою и помолчу.

Твой свет помог с пути не сбиться.

У незнакомого крыльца

помог святой водой напиться

под трели раннего скворца.

И снова тот же вечный круг:

- Мы будем счастливы, мой друг.

Когда-нибудь, когда-нибудь…

Ты моё имя не забудь.

Какую ночь мне всё не спится.

Не дай повеситься, иль спиться…

Мы будем счастливы, мой друг.

Мы будем счастливы, мой друг.

 * Н. Коржавин

Старый сад

Печалью вечною измены

ласкает тонкая вуаль.

И закрывает лик надменный

небрежно брошенная шаль.

Так прелесть в запустении сада

нежданно порождает страх:

вдруг юной зелени каскады

пронзает мёртвых веток прах.

Средь буйства трав: осоки клонов

и сныти блеклой белизны,

как дар из княжеской казны  – 

тяжёлые цветы пионов.

Забор  –  изломанные линии.

Здесь ядовитый борщевик

наладил строй. Пред ним поник

изнеженный куст жёлтых лилий.

Стоит по пояс лебеда.

Как будто скорая беда

её торопит жить всечасно.

И это, верно, не напрасно:

звенит хозяйская коса…

А утром выпадет роса.

Хозяин пьян. Он ждёт молодку.

Глядит задумчиво в окно.

Но счастья нынче не дано.

Утешится стаканом водки.

Средь ботанических услад,

для грусти  – вечное забвенье.

Какое сладкое томленье –

ночной жасмина аромат.

* * *

Дождь по беседке, как веришь  – не веришь.

Волосы – чёрной смолой.

–  Слышишь, шевелятся, будто, ветки.

Я задыхаюсь, постой.

Волосы пахнут дождём и ромашкой.

– Слышишь, стоят за спиной...

– Полно, 

то дождь запрягает упряжку

старых коней за водой.

Дождь по беседке, как веришь – не веришь.

Ливень рекой, не уймёшь.

– Слышишь, кого ты сейчас вспоминаешь?

Слышишь, 

закончится дождь, не уйдёшь?

Коричневый странник

Вы поблекли. «Я странник коричневый весь»*.
Даже память о прежних свиданьях истлела.
Но нежданно вдруг что-то забытое здесь
 заставляет меня оглянуться несмело.

Проезжая ваш ветхий, заброшенный дом
в дребезжащем на стыках старинном трамвае,
в горле чувствую ком, тот горячечный ком.
Почему  –  я не знаю, не знаю, не знаю.

Я иду средь отчаянно юной толпы.
Ветром невским, холодным простужен.
Я заброшен сюда не капризом судьбы,
но уже никому здесь не нужен.

Канул сон. Фиолетовый сон.
Вы опять предо мной в бледно-розовом платье.
Я дарю нерасцветший пиона бутон
торопливым и горьким объятьям.

Вы поблекли. Я странник коричневый весь.
 Я странник коричневый.

 * Л.Мартынов.

Но нежданно вдруг что-то забытое здесь
 заставляет меня оглянуться несмело.

Проезжая ваш ветхий, заброшенный дом
в дребезжащем на стыках старинном трамвае,
в горле чувствую ком, тот горячечный ком. 
 Почему  –  я не знаю, не знаю, не знаю."

И вырываются из души обострённые чувства ностальгии по безвозвратно ушедшему:

"Я иду средь отчаянно юной толпы.

Ветром невским, холодным простужен.
Я заброшен сюда не капризом судьбы,