Сергей Кривонос

* * *
Дороги потерь
Не напрасно учили: коль рьяно
Распахнута дверь,
Перед нею возможны капканы.

Дни стали мрачней,
И немало вокруг фарисеев.
Чтоб стало теплей,
Облака опрокину на землю.

Увидит земля,
Что иду я по ним, как по насту.
И рядом — друзья,
А без них кто спасет и предаст нас?

Нельзя - наугад,
Но мы часто беспечно ступаем
По тропкам, где ад
Прикрывается маскою рая.

И много потерь.
Не хватает ни силы, ни прыти.
Распахнута дверь,
И услужлива надпись — "Входите".

* * *
«…Легче там, где поле и цветы».
Николай Рубцов.

Цветы и поле,
и поле и цветы.
Река.
И вздох проснувшейся планеты.
И нету никого, лишь я и ты,
И тишина на сотни километров.

Вот так бы и ходить среди полей,
Не чувствуя былой обидной боли,
Влюбляясь каждый раз еще сильней
В зарю и это небо голубое.

Прерывисто дыша, спешит вода
За горизонт, куда скатился Млечный.
И дремлет одинокая скирда,
Рассветной дымкой прикрывая плечи.

Спасибо, мир, за поле и цветы,
С которыми душа моя навеки.
Непогрешимо оживляешь ты
Все то, что человечно в человеке.

Здесь неизменно умирает ложь,
А ковыли к ногам бегут, встречая.
Светлеет день.
Он тем уже хорош,
Что в глубь полей запрятал все печали.

Я тихо стану на краю мечты,
Поймаю на лету случайный ветер…
Среди рассвета — только я и ты,
И тишина на сотни километров.

* * *
А в крае родном в облаках паутиновых
Запуталась, сонно колышась, заря.
И тихо качает листочек осиновый
Разлитую солнцем печаль сентября.

Там летней порою яснеет под радугой
Прошитый дождинками неба лоскут,
Там вновь оживают забытые радости
И так же, как в детстве, счастливо живут.

Мы столько раз преданы, столько раз проданы
В безликих уютах комфортных квартир,
Что думаем часто о маленькой родине,
Где детства остался доверчивый мир.

Где клены приветливо ветки раскинули,
И куры освоили край пустыря,
Где тихо качает листочек осиновый
Разлитую солнцем печаль сентября.

* * *
Хорошо, что мы снова вдвоем,
Что осенней печалью не найдены.
Посмотри: как летящие ангелы,—
Журавли над притихшим селом.

Завтра, может быть, где-то вдали
Вновь окажемся под снегопадами,
Но сегодня мы теплыми взглядами
От ненастий друг друга спасли.

Замечаю в безбрежности дней,
Сколько грешного в них и безгрешного,
Ну, а главное — сколько есть нежного
На обычной ладони твоей.

И, даруя тепло нам опять,
Журавли над полями ковыльными
Тень ночную раздвинули крыльями,
Чтобы солнце на небо поднять.

* * *
Мы ощутили к вечному причастность,
Когда печали ветер ворошил.
В твоих глазах так мало было счастья,
Что я свое отдать тебе решил.

И, несуразно шапку нахлобучив,
Промолвил, будто сам себя виня:
"Цветы прекрасны и среди колючек
И правда может жить среди вранья...”

Пусть все уходит зримо и незримо,
Теряясь в нескончаемом снегу,
Останется всегда неуходимость
Любимых глаз,
любимых рук
и губ.

* * *
— Вот распроклятый дед,— ворчит старуха
(Ворчать— святое дело для старух),—
Хоть плачь, учует сразу медовуху,
Имея на нее особый нюх.

Старуха знает: деда жажда мучит,
Кряхтит он, льдинки приложив к вискам:
— Сто грамм неплохо выпить бы, но лучше,
Пожалуй, двести или триста грамм.

Дед обожал всегда поесть редиски.
Под рюмку водки — чем не благодать?
И то любил потискать, что с редиской
Легко,
на женщин глядя, срифмовать.

И затянуться круто сигаретой,
И строчки написать о тишине.
Он был, пускай семейным, но поэтом,
И это очень нравилось жене.

Промчалась жизнь.
И в общем — неплохая:
Остался и поныне бодрым дух...
Дед смотрит вдаль
и глубоко вздыхает,
Грудастых заприметив молодух.

* * *
В стране бессмысленных приказов
Все вымрет.
Строчка оживет.
Ведь быть глашатаем обязан
Поэт,
когда молчит народ.
И если треснет мир громово
И стихнет, спрятавшись во тьму,
Поэзии живое слово
Придет спасительно к нему.

* * *
Верю в простое:
победы и мне предназначены.
В душу свою не случайно
и ярость, и злость,
Словно бы гвозди,
старательно я заколачивал,
Чтоб никому натыкаться
на них не пришлось.

Жаль, не друзьям
помогала моя расточительность,
Добрые чувства—
вот все, что для них я сберег.
И, как заметил приятель,
вполне поучительно
Выглядит мой
отощавший совсем кошелек.

Все же холодные сумерки
стали уступчивей,
Много у них перед миром
рассветных долгов.
И молодая заря
подрастает за тучами.
И надо мной—
полнолуние новых стихов.