Сергей Кривонос

* * *

Над бесконечностью полей

Висит прохлада дождевая

И вьется нитка журавлей,

Разрывы облаков сшивая.


И хочется сейчас пойти

Туда, где затаилось лето,

И ветер, спутав все пути,

Прилег вздремнуть у бересклета.


Где, яркой желтизной горя

Над ветками усталых кленов,

Бежит счастливая заря

На цыпочках по небосклону.


* * *

Зарождался рассвет за селом,

Чуть румянился дымчатый воздух.

Месяц в озере тихо веслом

Выгребал запоздалые звезды.


Сонный берег, туманом дыша,

Подымал камышовые веки.

А к окошку, как чья-то душа,

Потянулась озябшая ветка.


* * *

Тонких лепестков осенний цвет

Вновь укрыт разбросанными росами,

И крадется по лугам рассвет,

Сиевой туманов заполосканный.


Слышен скорбный голос тополей

В шорохах сентябрьских розорений.

Как ни странно, но судьба людей

Схожа иногда с судьбой деревьев.


Проползет вдали холодный скрип

И в шуршаньи лиственном растает.

Знаю я, что это горький хрип

Из души деревьев вылетает.


Растеряв весеннюю красу,

Не оставив молодую поросль,

Вместе выросли — в одном лесу,

А страдают, как и люди, — порознь.


* * *

Тускнеет весенних картин акварель,

И травы к земле припадают.

По светлым аллеям худых тополей

Лирический дождь проплывает.


Апрельской грозы торопливый раскат

Над мокрыми крышами мчится,

А капли на вымытых ветках висят,

Как слезы на теплых ресницах.


И сад обновленный вот-вот зацветет,

И колосу быть полновесным.

Об этом, об этом сегодня поет

Лирический дождь свои песни.


* * *

На тропинках небес тучи в звездной пыли,

Непоседливый ветер гоняет их резво.

И краснеет восток, словно кто-то вдали

Тонким месяцем небо разрезал.


Наполняется сад хриплым криком грачей

И стучится в окно веткой ясеня сонно.

Вот и ветер уже за поводья лучей

На дыбы подымает гривастое солнце.


А у чувств моих нежности есть два крыла,

И к тебе тороплюсь, чтобы сердцу открылось:

Жизнь моя неприметна и очень мала —

На ладонях твоих поместилась.



Любовная лирика

* * *

Терзают ночь свирепые метели,

Холодной грустью снег летит опять.

Был Ваш уход — как выстрел на дуэли,

Он мог бы все навеки оборвать.


Ушли Вы неспеша, несуетливо,

И надломилось сердце, но — терплю.

Совсем не потому, что терпеливый,

А потому, что нежно Вас люблю.


Мне всякий раз удачи не хватало

И слов, чтоб очень важное сказать,

Но то, что наши помыслы связало,

Сильней того, что может развязать.


Я задохнусь надеждой, Вас встречая,

Я превращу в рассвет любой закат...

Когда уходит женщина печальной,

То в этом лишь мужчина виноват.



* * *

В твоем лице есть что-то от весны,

От всех апрелей будущих и прошлых.

Проталины морщинок осторожных

Улыбкой добрых глаз освещены.

В твоем лице от лета что-то есть,

Когда приходишь ты, теплеют будни,

И на душе становится уютней,

Как будто добрую прислали весть.


В твоем лице и белизна зимы,

И осени задумчивость лесная.

Что будет с нами завтра, я не знаю,

Но знаю, будет мир с названьем «Мы».


И, небо исписав наискосок

Безоблачными буквами созвездий,

Хмельная ночь нам окна занавесит

И бережно прижмет к виску висок.



* * *

Снег на губы ляжет, обжигая,

Затоскует по теплу земля,

Вы со мной проститесь, дорогая,

Потому что снегом буду — я.


А у снега доля непростая,

Он порою гибнет на лету,

Ну, а я от Ваших губ растаю,

И в печаль раздумий упаду.


Знаю, Вы, конечно, не напрасно

Среди вьюг искали свой успех,

Потому от Ваших губ прекрасных

Не один успел растаять снег.


Ну, а я среди беспечных весен

Время порастратил впопыхах,

Но хочу еще не раз замерзнуть,

Чтоб потом растаять на губах.


А сейчас скажите: «До свиданья»,

Пусть Вас ветер дней не холодит.

Посмотрите — вновь из мирозданья

К Вам снежинка хрупкая летит.


* * *

Хорошо, что мы снова вдвоем,

Что осенней печалью не найдены.

Посмотри: как летящие ангелы, —

Журавли над притихшим селом.


Завтра может быть где-то вдали

Вновь окажемся под снегопадами,

Но сегодня мы теплыми взглядами

От ненастий друг друга спасли.


Замечаю в безбрежности дней,

Сколько грешного в них и безгрешного.

Ну, а главное — сколько есть нежного

На обычной ладони твоей.


И, даруя тепло нам опять,

Журавли над полями ковыльными

Тень ночную раздвинули крыльями,

Чтобы солнце на небо поднять.



* * *

Оттого ли, что счастье ко мне

приходило нечасто,

Мое сердце, как клетка,

в котором тебя я держу.

Но боюсь, что оно распахнется

и выпорхнет счастье

И не скажет: "Прощай", —

да и я ничего не скажу.

Нынче я в непредсказанной

и неразгаданной роли —

Птицеловом тебя запираю,

и в том — благодать.

Ах, как хочется мне,

чтобы в клетке была ты на воле,

Чтоб тебе не хотелось

от воли такой улетать.

А вокруг столько весен

и жизнь так прекрасно просторна,

Вот и ветер, проснувшись,

навстречу рассвету бежит.

Буду я оставлять

в клетке строчки, как будто бы зерна,

И живи не тужи,

если сможешь, конечно, так жить.


Словно высохший клен,

что от ветра надрывисто стонет,

Так когда-то и я

окажусь над обрывом пути.

Распахну сердце-клетку,

тебя подыму на ладони

И запрячу поглубже печаль,

и промолвлю: "Лети!"



Философская лирика


* * *

Васильковое поле. Тропинка. И ветер шершавый.

Паутинка сединки тревожно дрожит на виске.

И ползет муравей по своей муравьиной державе,

А потом по моей утомленной работой руке.


Отчего ж ты, храбрец-муравей, так беспечно рискуешь,

Вот укусишь меня, и прихлопну тебя сгоряча.

И никто не заметит такую потерю простую,

Нам ли, людям большим, небольших муравьев замечать?


Вот укусишь, и кончится сразу же век твой недолгий.

Страшный зверь — человек, но тебе, видно, страх не знаком,

И толкает вперед вечный зов муравьиного долга,

Без которого не был бы ты никогда муравьем.


Люди тоже чуть-чуть муравьи на огромной планете —

Мы вгрызаемся в мир, в суете бесконечной живем.

Посреди васильков, посреди скоротечного лета,

Понимаешь, что жизнь — изначальное счастье твое.


А когда мое тело засыплют землей землекопы,

Муравей, может быть, и к могиле моей приползет…

Да, любого из нас тоже запросто могут прихлопнуть,

Чтоб сидели в тиши и не лезли настырно вперед.


Вот пополз и второй муравей, презирая опасность,

По уставшей руке. И подумалось грустно сейчас,

Что среди муравьев есть какое-то крепкое братство,

А вот нету такого же братства, увы, среди нас.


Каждый сам по себе посредине занудного быта,

Каждый сам по себе, оттого и на сердце тоска.

Есть среди муравьев единящие накрепко нити,

Ну, а нам единящие нити — веками искать.


Поле. Небо. Заря. Запах скошенных трав освежает.

Золотится простор. Снова щелкнул вдали соловей.

И ползет муравей по своей муравьиной державе,

И не знает, что он — лишь частичка державы моей.


Палач

Приснится вой, приснится плач,

Приснится, как толпа клокочет.

И я, "бесчувственный палач”,

Проснусь в поту холодном ночью.


И мысленно вернусь назад:

Колода... снятая рубаха...

Беспомощно глядят глаза,

Объятые предсмертным страхом.


И вновь — толпы тяжелый вздох.

Вокруг — взъерошенные лица.

Пусть честно исполняю долг,

Но понимаю, я — убийца.


И кажется, достойна цель —

Казнить отъявленного вора.

Но маска на моем лице

Напоминает грим актера.


Вот выпью водки и — плевать,

Что этот вор — еще безусый.

Моя работа — убивать,

И я не должен промахнуться.


Топор... Удара звук глухой...

И состраданье... и злорадство...

И голова, как шар земной,

Летит сквозь время и пространство.


Спичка

Я всем порою друг, порою — враг.

И тьмы кошмар я.

Мое сожженье часто — первый шаг

К пожару.


Мое сожженье — и тепло, и свет…

На всех просторах

Дарю я радость людям сотни лет

И горе.


Я в небольшой, но все-таки цене,

Я дам согреться.

И огонек, что теплится во мне —

Как сердце.


Гореть иль не гореть — решать не мне,

Но не горюю.

Судьбу не изменить: в своем огне

Сгорю я.


* * *

Покоем мир кладбищенский согрет,

Ни мести здесь, ни лести, ни известий.

А наверху безмолствуют созвездья,

Похожие на кладбища планет.


И, пробивая длинный путь во мгле,

Погибельной пронзительности полон,

С небес неистощимо льется холод,

Желая отогреться на земле.


И все сметает время, словно смерч,

Ведь есть такой закон — ничто не вечно,

Но жизнь — непостижимо-бесконечна

Пусть даже в этой жизни — наша смерть.

* * *

Рискованно судить издалека:

На ровном месте не заметишь бреши.

Вот кажется — над нами облака,

Но, может, это дым домов сгоревших.


Издалека мир часто слишком прост:

Летит орел, в степной дали темнея.

Он, может, в клюве грызуна понес,

Но ведь возможно — печень Прометея?!