Феликс Зигельбаум, Германия

МИР

Наполняя, как тайна улитки — малюсенький дом,
Мир, под зренья углом — никому не знакомым другому,
Красоты и флюида гармонией свят и влеком,
С позволения сердца — Путь Млечный по Кругу Большому*.

Нет, не свет и не звук до микрон растворяя в себе,
А движенье и суть отражённых зеркально субстанций:
Беспредельностью мук он себя проявляет в судьбе
И, как к минусу плюс, абсолютной любви постоянством!

Нет масштабов таких на отрезке земного пути,
Но душа – без границ – не преминет себя увеличить,
Исповедуя общность миров, чтобы с этим уйти
В то единство, где с Богом одно мы — как тело и личность

*Большой сердечный круг кровообращения.

ОСЕНЬ ОДЕССКАЯ

Осенька, осенька, осень одесская,
Листья качаешь серьгой!
Скоро ли молвишь весомое веское
Слово, наполнив слезой?..

Где растворённую точку последнюю
Небо глотает и ждёт –
Помнит одесскую силу осеннюю
Птичьей судьбы перелёт.

Как ты бульварными держишь платанами
В кронах янтарь!.. изумруд!..
Но пропадает оно, бескарманное,
Падая рядышком тут.

Как преподносит бульвару Французскому
Ветер прохладу морей!..
Только всё чаще короткое, грустное
Солнце страшит матерей.

Осенька, осенька, наша красавица,
Плавно ступай, не спеши.
Если ты хочешь Одессе понравиться,
Тихим прибоем дыши...

Парками, пляжами радужно мешанный
Пышный осенний пирог
Предоставляет прогулкою сдержанной
Каждому вкусный кусок.

И переулками, и промежутками
Тянет особой листвой.
И, восхищённая местными шутками,
Осень смеётся со мной!

УВИДИТ, УСЛЫШИТ

Сердиться нет красок на облако белого света –
В двухкомнатной, окнами к берегу, каменной норке,
У дрожи гардинной, пронзённой скрижалями стёкол;
Во мне истощившей твою новизну и далёкость…
И всё тяжелей оползают нелепые тени!
Я этим плачу и уже о тебе не заплачу.
…Я лебедя видел – я чуял немую улыбку,
Таившую цвет – обрамлявшую спящее чувство.
Но звёзды разбились о звёзды – и пусто, и грустно,
Но день за гардиной отныне представится лишним,
А ворот небесный – навеки с неласковым солнцем,
Любил, не любил что – прологом о жизни микроба…

…Нигде образуясь, открылась мне новая горечь:
И всяким мгновеньем оттенки души превосходит;
И всякого вечность – потухшее пламя Вселенной...
Пусть ласточки гнёзда из глины себе сочинили,
И детскою ножкой на поле весна наступает,
И катится слов не разобранный вовремя жемчуг:
Мне чужды остатки дневного разлитого дыма
И льнущая к окнам, озябшая улиц припухлость,
И тянет поверить безбрежно загробному счастью.
Оно, как сомнамбул – легко от земли отрывает,
О... так, неизбежным, звенящим: что будет иначе…
...Что кто-то далёкий безмерно увидит, услышит…

НАПОЛЕОН

Мне жаль, что я уже смышлёный,
В немалом дока – и большой…
Что вижу знак определённый
И час, так связанный с душой…

Знакомцы мне тюрьма и воля,
И камню пыльному цена.
Уж отличу рассвет от сна,
Уж ясны мне границы поля.
…Ах, тягость – эта новизна!..

Когда я рос её не зная,
Со мною лёгкость за спиной
Росла, зовя… Ко мне слетая,
Играли равные со мной.

В полёт над всяческою болью
Я за мечтою ускользал.
И никакой беды вдруг боле
Мне рока не сулил оскал.

Как жаль, что я теперь – не он:
Высоких звёзд Наполеон,
И возрастом совсем готов
Любое понимать без слов!

СТИХОТВОРЕНИЕ О ЛЮБВИ

Ты молишься – что скрипка плачет.
Ты сетуешь – что медь поёт.
Я слышать не могу иначе:
Я, видишь, крестный вешний ход

Твой первый в жизни и последний!..
Но твой лирический герой,
Я предок твой и твой наследник,
В ту ночь придуманный тобой!..

Пуста в ней капля суесловья,
Но кровь воистину густа:
Когда пылала ты любовью
Неопалимого Куста…

Куда змеилась ты корнями
Божественной той Купины…
Мы ясно-чёрным перед нами
И тёмно-красным скреплены!..

Цветами мы живём – но чудо
Нас истязает до лица:
Что в окнах – нового Иуды,
Что в звёздах – нового Творца!

Пускай же скрипка чаще плачет!
И мягче!.. мягче!.. медь поёт!
Когда тобою я охвачен…
Когда в вине твоём мой «лёд»!..

НИКАК

У Фёдора писательская ночь...
Сижу вот, идиот, на берегу,
И месяц – кочет золотой точь-в-точь –
Приклёвывает "зёрна" мне ко лбу:

Мол, у Толстых сегодня новый день –
Не «Воскресенье» – так простой четверг...
Хоть в пятницу, крыло, меня задень,
Волшебное! ...я ж тоже человек!

На полках всё Цветаевы цветут!
Цветёт обычный даже Пастернак…
Мой Боже, что же делаю я тут?!..
К Тебе, Читатель мой, попасть – никак!..

 C
В
Е
Ч
 А
Когда робеющей свечи
На взмах ресницы дышит пламя,
Да лаской, трепетной почти,
Как будто посланное Вами:
Святая тихая тоска –
Где света зыбкая полоска
Не замечает слёз из воска,
Гуляя полем потолка.
Я знаю: то горят глаза!
И Ваши только дышат губы,
В одно молчание сугубо
Сливая наши голоса.
Свечою тающей, немой,
И Вы – не просто угасали –
А тёплым светом улетали;
Таким бесплотным, ангел мой,
За мир надоблачный – домой!..

О ПОСЛЕДНЕЙ ЭМИГРАЦИИ

В потоке огня голубого,
Над лёгкой звездою костра
Великое зиждется СЛОВО!
И тут согласиться пора...

«...что годы любови до боли?!
Когда над сознаньем плывёт
Высокая, Чистая Воля
За линии жизни!..» И вот:

Как в снег, оперяются крылья
Каких-то иных журавлей,
И Вышняя их эскадрилья
Душою зовётся твоей!

...И Сильный, – прощающий Землю, –
В последний, особенный взгляд…
Курлыканью Ангела внемля,
Не смеешь вернуться назад!..

РУСЬ

 «Пою тебя, небесная, хоть к нам,
 Поэтам бедным, ты неблагосклонна…»

БАЙРОН (George Noel Gordon Byron)
«Паломничество Чайльд-Гарольда», «Из песни второй»

Это Я,
Моя Русь —
У плетня
Серый гусь,
Тонкий блин,
Хлеб ржаной
И графин
(Без одной…)!

Я к тебе,
Вальс берёз,
Сонм в избе
Русых кос,
И баян,
И дудак*,
Долгих бань
Белый мрак!

Я люблю!
Я горжусь!
Русь моя!
Дух мой — Русь!..
Островок тополей,
Я сынок твой,
Еврей!

*просторечие, сленг, словопроизводное от «дудка», изредка локально употребляемое на территории бывшего СССР.

ЛУНА
По дну квартиры гостья бродит…
Себе ночлег устроив рядом,
Чело моё она находит.
Являясь честным лицекрадом,

Себя в глаза она впускает
И через них лучами ходит
По облаков гусиной стае,
По палубе на пароходе.

И мне за всё сама же платит
Серебряной – такою нитью,
Что будь «тем» Мастером – и платье
«Той» Маргарите мог бы сшить я!..

Tо bе or not tо bе

Люблю я, чтоб солнце не жгло, а ласкало,
И арии слушать, но слушать в Ла Скала,
И к девам апрельским приморской весною
В тумане кудрявом ходить под луною.

Люблю полумрак, если близко – что надо,
И то на губах, что не скроет помада,
И дерзкий контраст, и присутствие чуда,
И мудрость в глазах золотую Талмуда.

Но как мне любить ураганы раздора,
А в них отчужденья высокие горы:
Там тёмные, узкие злобы ущелья,
Где ведьмы, драконы, пройдохи и шельмы!

Наткнувшись на чью-то незрячую душу,
Дай, Боже, Закона в себе не нарушить:
«Любить-не любить» – не поставить вопроса,
Землёю ходить, чтоб ни криво, ни косо!..