Игорь Карамнов

Поэма
1

Далеко – зима,
ругань,
кутерьма,
стены комнат, будто картины,
на одной – в лесу ищет смерть косу,
на другой – донны, как дыни.

Но сейчас Десна – будто кровь – красна!
Слева – рощица,
тихие ивы...
Соловьиный щёлк –
словно звука шёлк,
в небе звездочки – будто нарывы.
А поверх ветров:
перегар костров...
Кто их жжёт?
Опять конокрады?
От цветов в полях – и в закат – пестро
без собак цепных толстозадых.

У родных берёз – зов вчерашних гёрлз:
„На минут на пять заходите...
Нет, не в семь,
к восьми...“
А по стенке полз
паучок, как солнце в зените.
Золотился дым, сигаретный нимб,
за окном мандолина бренчала,
и казалось мне:
я плыл за ним
по венецианским каналам.
Чуть сгущалась тьма позади сама,
пахло тенью Палаццо дожей,
и, дрожа в воде, плескались дома
Атлантиды чуть помоложе.
Плыл восторг толпы
и столетий лбы,
карнавала пляски и хари,
и мгновенья жизни
или судьбы
под мелодию Карло Феррари.

Паучок уполз на свой
на Парнас,
мандолина стихла...
Ворвались
три луча Луны, учуявши враз
притяженье...
Неандерталец
из долины Рейна в генах не спит –
я смотрю первобытным взглядом
на Татьяну,
которой решать:
я – разбит,
неотёсан
или всеяден?

И бокал „Изабеллы“ подан мне был
с растворившейся капелькой яда...
Я б, наверно, выпил
и мордой бы – в пыль
через час на дороге проклятой.

Но Луна, коснувшись девичьих рук,
с небесами вмиг их связала,
и в глазах – не жалость:
боль от разлук
или ревность –
прекрасна Валгалла!
И ладонь поверх бокала легла,
чуть касаясь губ, отнимала...
Почему?
Зачем?
А рука так смугла
и еще прекрасней Валгалла!

Я ушел домой.
Дорога – длинна.
Воздух – словно пропитан Луною,
а у ног – Десна
растворена,
лодка узкая – будто каноэ.

2

Но сейчас иду по асфальту-льду,
слева – дом
и справа – безлицый...
Через метров сто к Татьяне зайду
на минут на пять...
Может, смыться?
И поехать туда, где восторг,
где пюпитры, будто крылаты,
и послушать Верди,
что чуть жесток
к чудной женщине – Травиате.

Как же Таня? Одна – как Луна?
Не считая книг вереницы,
где судьба не одна обожжена...
Столько золушек!
Только без принцев!

Я стучу в темновато-бурую дверь,
кое-как,
словно нехотя,
верьте...
А в ответ – тишина:
как холод в тюрьме
для приговорённого к смерти.

Я стучу еще,
погромче чуть-чуть...
Может, Таня не слышит
из зала?
Аль слова свои
возьми да забудь
про минут про пять,
как про шалость?

При чем тут шалость? Сейчас на часах –
три минуты девятого...
Может,
в больнице – Таня
или – в лесах,
где дворцов никаких нет дожей?..

Вот бы мне бестревожья ажур,
ведь к двери,
как в Рим,
путь – не к раю...
Боже, я мертвых всех разбужу,
если жизнь, и впрямь, есть вторая!

И вдруг:
за дверью – плач
и шаги,
и шелест зелёного платья...
И чувственней,
и утончённей фольги:
– Вы дверь могли бы
сломать бы?.. –

3

Вечеров пятнадцать аль пять,
отгорев, дымком золотится,
Таня с Ниной нынче опять
в стольном городе,
как в столице.

Без цены предчувствия плен,
будут запись слушать, как дети,
тихо так, что слышно, как тень
от судьбы буравит паркеты.

Не аккордов Брамса полет,
но поэмы Гарсиа Лорки
танец за душу, нет, не берет –
нежно склеивает осколки.

И так ясен не силуэт
петенеры в муаровой юбке –
бёдер бронзовых фуэте:
ста влюбленных сердец зарубки.

Ах, какой к фуэте пиетет!
Но затем объявление-стужа:
–... Так и так,
неизвестный поэт
нам прочтет посвященье...
Не нужно? –

Диск не кружится связкой планет,
голос громок,
но чуть простужен:
– Что нас ждет через столько-то лет?
Что?
Не знаете?
Верите в душу?

Я пришел – как идут на огни –
прямо с улицы,
где собаки
из-за кости грызутся...
Им гнить
под забором...
Но некому плакать.

Ну, да ладно.
Прекрасен момент.
Да, не каждый, конечно...
Но всё же...
Что мне нравится?
Мыс Фиолент
от макушки
до самых до ножек.

Ну, а клуб ваш не знаю какой...
Обещал посвященье? Как розы?
Но шипы, ведь колют легко,
клубу вашему – ода построже.

Окрестили смешно, не смешно, –
несоединимое соединив...
Хотя, впрочем, не всё ли равно:
как назвать?
Хоть – локомотив!

Дайте вслушаться: А-по-ди-он...
Хоть сейчас, возьми да молись.
И, наверно, не спит Аполлон,
и не пьянствует Дионис.–

В зале – шум...
– Да кто он такой?
– Ты смотри, какой скандалист! –
Кто-то „браво“ кричит,
кто-то – „ой...“,
но всех громче – „авантюрист!“

Голос хрипло в ответ:
– Боль и смех
правят бал пока на земле,
будь, хоть кто – король
или смерд,
но от боли каждый в петле.

Ну, а смех, быть может, и – грех,
но раз пляс, так боль не тая,
не любви я жду:
мой успех –
как строка
распятая... –

4

Повстречал я Нину.
Иду
из вечернего вешнего сада,
и у рынка, как на лету:
– Почему не заходишь?
Не надо? –

Я смутился.
Мысли – не в ряд...
– Мой визит – визит хулигана:
дверь ломаю, словно заря,
неостановимо и рьяно. –

Нина чуть улыбнулась...
– Пойдем!
Мы вчера тебя вспоминали.
Что ты думаешь?
Есть у нас ром
и бутылочка цинандали. –

Добираемся на такси,
смена зданий, словно на слайдах,
хоть бы чуточку Сан–Суси,
но тюльпаны – точно – Голландий.

Тормозим такси за квартал:
ни к чему развлекать соседей...
Помню крик, как будто аврал:
„На такси, знать, хахаль-то едет!“

Рядом с дверцей вишня одна
никакой фатой не одета...
Но, куда же смотрит весна?
Зачарована Каналетто?
Позабывшего Альбион
и Венеции киновари,
но не церковь Джованни...
Пардон,
сколько вишенку можно мытарить?

Во второй от больницы подъезд
направляемся медленно,
чинно,
словно только что из Одесс
мы приехали –
Игорь и Нина.
А из окон прямо на нас
смотрят рожи...
А из подъезда
тот крикун – как жирный карась –
выползает, будто бы бездарь.

Слава Богу, меня не узнал
аль мозги пьянее, чем песня...
Словом, свой везде карнавал:
хоть сейчас умри, но – воскресни.

Дверь на стук открыта...
Мой Бог!
Таня в шортах – словно на даче.
Улыбается через порог:
– Заходите
или заплачу... –

Пьем мы чай, забыв про вино,
из намедни купленных чашек,
опьяняемые весной,
что у окон вот-вот запляшет.

Узнаю, что были в гостях,
про сюрприз не Диснейлэнда:
неизвестный поэт-варяг
пел-читал, но – не за деньги...

Нине времечко уходить
на дежурство ночное
в больницу,
за окном: как будто финифть...
Млечный путь – плебей ли?
Патриций?

Провожаем Нину не в шторм,
вишен цвет – как туман...
Забыла
Таня ключ,
теперь – на простор
рвётся мысль...
Молчу – как могила.
– Да, решать, Игорь, мой черёд...
Так и быть: до утра гуляем.
– Ночь загадочнее, чем чёрт.
– А вы знаете чёрта?
– Узнаем! –

Мы проходим мост наплавной,
ночь глазища звёзд раскалила:
смотрят вниз змея,
осьминог
и, как будто – даже горилла.

В плеск реки, дрожа, будто вор,
втиснул мост соловушки трели,
по-над рощей – месяц
остёр,
как гроза в Баксанском ущелье.

В роще – тихо,
дым от костра
тянет руки к верху деревьев:
ангел ночи
аль конокрад
забирается на Говерлу?
Тень от дыма рвётся,
дрожит,
то – светлей,
то – темней...
О, Боги!
У костра, как сторож, кажись, –
катафалк
и – цыган безногий.

В пятках, что ли уже душа:
леденеет кровь не немного...
Таня шепчет: „Вы – не левша?“
– Нет...
А что? Обнять осьминога? –

Между веток – звёздочек ветвь,
чуть мерцая, светит,
не светит...
– Таня, знаете: в звёздной Неве
осьминогов-самочек нету.
– Вы всё шутите...
– Это восторг:
рощи ночь жестоко прекрасна!
– Да, особенно, если мы в морг
попадём...
– В один
или в разный?

– Игорь, быть нам вдвоём
аль не быть
после смерти не скажут ладони...
– Как кричит, как будто судьбы
близкий родственник
или любовник! –

Мы выходим к спящей воде,
кругло озеро, словно арена.
Сколько нам отпущено дней,
не скрывай же жизнь, что бесценна!

Лилий лёд не жив и не мёртв,
тонет месяц, будто бы жертва,
и летит над нами „Конкорд“,
лобызаясь с смертью бессмертно!

Май – август 2010 г.


Отдельные главы поэмы были напечатаны в литературном альманахе «Свой вариант», а полностью поэма опубликована в первом номере журнала «Современная литература России» за 2011год.