Игорь ТАРАСЕВИЧ

***
Калигула, люблю тебя, сынок!
Мы – Третий Рим: ни Запад,
ни Восток.

Мы – мужичок с дурацкою судьбой:
Любить – одну, а думать – о другой.

Ведь, как известно, свыше нам дана
Одна любовь, привычка и страна.

Но встать нельзя, пока не снят
запрет.
Уже вода слита. Уже погашен свет.

***
Настревающий звук водотока,
Твердь глухая – черна и пуста,
Маслянящая руки осока
Да решётчатый профиль моста.
Лечь на рельсы у пропасти тяжкой!
Половчей не пристроюсь никак.
Раскроит, как буденновской шашкой,
И на оси навьёт товарняк.

Уж не вы ли проедете мимо,
За стеклом, под защитою дня?
Эта ночь и для вас недвижима.
Ой, умру, не смешите меня!

***
Я люблю вас со злобой и страхом,
Как детдомовец – сжав кулаки.
Разорвать бы себя, как рубаху,
То-то ночи мне станут легки.

Ворожить – пожалейте сиротку
Хоть последним из ваших парней!
Иль со школьной доверчивой фотки
Оживить вас страстней и верней?

Да вы знаете в вашем Париже,
Что я порчу навёл на года?
И уж так, как я вас ненавижу,
Вас не будут любить никогда.

***
Тюбинги бурые, танк нефтяной,
Лёд промазученный передо мной.

Радость! Больная весенняя ширь!
Стройка беспечная!
Вечный пустырь!
Штабель в снегу.
Отражается взгляд.
Рельсы блестящие. Щёки горят.

Щёлкает ветер под свежей стеной
Волчьим флажком у траншеи
сквозной.

ПОГОДА
Последний рубль поставлю на ребро!
Жена не говорит, что денег мало.
Зима прошла. Земля блестит
пестро,
Как шёлковое одеяло.

С рукой протянутой – ни шагу
к февралю!
Всё врут календари! Я знаю
ваши штучки!
Я не терплю вас! Я вас лишь терплю,
Чтоб жить до мая, словно
до получки.

И день, и ночь я чувствую вину,
Что стоящей погоды я не стою.
Возьмите вашу мёртвую весну
И пропадите с вашею зимою!

***
Достоевский переулок.
Пахнет кошками подъезд.
Шаг – поспешен, отзвук – гулок
И рука выводит крест.
Чтоб вкрутиться, проявиться
Силуэтом на мосту –
Отрешиться, перелиться
В скачущую пустоту.

Чтоб глядеть в стальную воду,
Чтоб упасть в неё, как гвоздь,
Человечью ли природу
Второпях пройти насквозь?

Небоскрёбы ли, трущобы
Проходя наперебой,
Цапнуть дверь, как крышку гроба,
И захлопнуть за собой.

***
Кубарем катятся облака.
Впадины скал сыры.
Узкое тело товарняка
Жмётся к подножью горы.

Станешь косым, словно дождь
ночной, –
Сводят короткий взгляд
Тёмные осыпи за спиной,
Тёмных деревьев ряд.

Гул, поднимаясь, идёт назад,
Наверх, туману в лоб.
Сходятся оба и вот – молчат
Там, посреди чащоб.

Спустишься – катится гравий
вслед.
Рельсы блестят. Едва
Слышен состав. И железный свет
Впитывает трава.

ДОСКИ
Срез! Сухая сосновая боль.
Гнётся ленточка подмости плоской.
Как обрубок, застыла консоль,
Забинтована в свежие доски.

И слетают на выбранный створ
Пыль цементная, запах махорки.
Хочешь, выроню в воду топор,
Чтоб проверить тщету поговорки?

Ну а ты, появляясь из книг
И – без видимой миру причины,
Стройплощадкой идёшь напрямик
Под сочувственный шквал
матерщины.

Загляделся, порезался – кровь
Робу пачкает, катится с силой.
И напрасная рифма «любовь»
Покатилась – гвоздём по настилу.

Визг пилы, треск ломаемых слег
Звук иной заглушат без оглядки.
Срезы досок белы, словно снег,
Но краснеют на них отпечатки!

***
Грузовик модели АМО,
Допотопный грузовик
По колдобинам упрямо
Ковыляет напрямик.

Чтó металла в нём? Наверно,
И не сдать в металлолом –
Под кабиною фанерной,
Под коленчатым крылом.
Оттого-то, потому-то,
Что не нужен никому,
Всё идет он по маршруту
В громыхающую тьму.

Сколько той дороге длиться,
Нынче, право, невдомёк.
За рулём отец – в петлицах.
И грозит:
– Ужо, сынок!

***
Прошли охотники по краю
Стерни, сгоревшей дочерна.
Куда пошли они, не знаю.
Наш лес – две ёлки да сосна.

Шли трудно, словно поневоле,
Смотрели в ноги, молча шли,
Чужие убранному полю
И небу птичьему вдали.

Они свернули от дороги.
Я помню в сердце холодок,
Как ощущение тревоги
Собаки, рвущей поводок.

Я вспоминаю почему-то
Прошедших с ружьями двоих,
Наш лес, не давший им приюта,
Обветренные лица их,

Одежду бурую без цвета
В следах разжиженной земли,
Да исчезающее лето,