Откуда приходят такие стихи 

Откуда приходят такие стихи ,
что плакать заставят последнего сноба;
что вдруг проберет до такого озноба,
возьмет до такой запредельной тоски?!
Откуда приходят такие слова,
мелодии, краски, движенья и формы,
что враз отступают безликие нормы
по воле явленного вдруг божества?
А вдруг из страны запоздалых прозрений,
несказанных слов и непройденных вех
все это, а наши плоды вдохновений –
лишь эхо того, что угасло навек?


Королевство прямых зеркал 

Королевство прямых зеркал ,
Предсказуемых снов обитель.
Там убогие правят бал,
Унижается победитель.
Ты – юродственник бедный здесь,
Свой всему в гробовую доску.
Закадычных врагов не счесть
И заклятых «друзей в полоску».
Как теперь разобраться, где
Быть до вздохов последних здешним:
В ослепительной темноте
Или же на свету кромешном?


***
Последний троллейбус ушел, а я опоздал на полмига.
С прозрением наедине на улице темной стою,
Как спятивший тот Робинзон в пустом ожидании брига.
Последний троллейбус ушел в такой долгожданный уют.
А я недобрал-то всего полмига… Полмига… Полжизни
Легко уместились бы в том, что я не успел и не смог.
Полшага, полслова, полсна, полвздоха, полвзгляда, полмысли…
Сложились вдруг в целый и до мурашек кошмарный итог.
Троллейбусу вслед посмотрю. Неспешно зажгу сигарету.
Позволю годам и судьбе закончить свое колдовство.
Послушаю шум проводов, как будто по линии этой
Струится сама благодать. Но мне-то теперь что с того?


***
Уходит в интернет литература
Уходит в интернет литература.
Страницы были, стали килобайты.
Web-время, web-сознанье, web-культура…
Тебя нет вовсе, если нет на сайте.
Три «дабл-вэ» - забор, отгородивший
Нас от чего-то, что вернуть не в силах,
Что было проще, медленнее, тише,
Что лишь в воспоминаньях не остыло.
А где-то всем провайдерам провайдер
Открыл портал «три дабл точка вечность».
Апостолом с админскими правами
Там каждый отщепенец будет встречен.
И я, устав от вас, уйду когда-то
Туда, куда никто не ходит в гости.
И спросит там вселенский модератор:
«Ты заплатил судьбой за вечный хостинг?»


Из цикла «Мизантропия» 

Я ненавижу ментов и гопников,
как, впрочем, и всех остальных людей.
Городских тополей неказистая готика
мне гараздо Нотрдамов и Домских милей.
Что еще остается! В пучину неводов
сколько не брось, а зажилит златую вода.
Жизнь все чаще мое торопливое «некогда»
превращает в застывшее «никогда».
Ну приплыли, слезай, дармоед ублюдочный,
злой завистник чужих витрин…
Закурю после сытной жратвы в закусочной,
никотином разбавлю холестерин.



Декабрь 2006-го

Ты ждешь веселых новогодних тайн.
Вдруг будет праздник радостен и ярок,
Как в детстве… Но у Господа прайм-тайм
В который раз – не для твоих заявок.
А город, как стареющая б…ь,
В безвкусные рядится побрякушки.
Опять за честь считаем отдавать
Последние гроши за безделушки.
…Капканы разукрашенных витрин…
Разгул нелепой, бесшабашной фальши…
И, кажется, что в мире ты один
Вдруг осознал, что только стали старше
Мы все. И – всё. Чего еще желать
От перемены календарной даты?
Но вновь стремимся ближних ублажать,
Как будто перед ними виноваты.
…В такие дни уюта и тепла
Ждет даже распоследний горемыка.
…К кому-то мчится Санта Николай,
Идет к кому-то – друг Колян с бутылкой.



***
Несмотря ни на что и всему вопреки
Что-то здесь происходит и что-то творится,
Что-то в небыль уходит, чтоб возобновиться
Несмотря ни на что и всему вопреки.
Появляются дети и пишутся строки,
И творят чудеса чудаки-добряки,
Что ошибок былых позабыли уроки
Несмотря ни на что и всему вопреки.
Даже если планета изменит орбиту
И сольются в единое материки,
Для других хоть одно будет сердце открыто
Несмотря ни на что и всему вопреки.



***
Завжди чогось не вистачає
Й не вистачатиме завжди.
Найбільш пекучої печалі
Ніде й ніколи не знайти.
Заможний ти або злиденний,
Невпинний пошук – ось твій рок.
Усяк із нас – повік нужденний.
Всього не має навіть Бог.
У монастирську йдемо тишу,
На дальні зорі летимо
І на загибель найлютішу
Заради чогось ідемо.
Так і було, і є, і буде,
Від сотворіння повелось:
І нас веде, й планету крутить
Це рятівне трикляте «щось».



***
Лишь расписание движенья поездов
Осталось от размеренности жизни.
И снова: путь, запутанность следов,
Прозрения приход в преддверьи тризны.
Но сквозь поток огней и холодов
Проходит некто, взявший из-под крова
Лишь расписание движенья поездов
И жажду своевременного слова.


Три вариации на тему ухода 

1.Серьезная

Брошу все, уйду водить троллейбус,
Годы на размеренность менять.
Гордиев вселенский мегаребус
Как-нибудь рубите без меня.
Повзрослею и душой, и телом
И остепенюсь в конце концов.
Надоело бегать перезрелым
Жалким заигравшимся юнцом.
Буду в выходные на рыбалку
Уезжать на стареньком авто.
Ничего из прошлого не жалко
Мне не будет в микромире том,
Где все так понятно, чинно, просто,
Без наивной жажды высоты.
И один ответ на все вопросы:
«Все пройдет, как с белых яблонь дым».

2.Ироническая

Я все же когда-нибудь брошу
Чудачества, остепенюсь.
Отцом и супругом хорошим
С победой в реальность вернусь.
От литературного зуда
Избавившись, сразу начну
Следить за собой, мыть посуду…
Обрадую, в общем, жену.
Деньжат накоплю наконец-то,
И летом махнем на Азов.
Клянусь, обещаю железно:
В себе заглушу этот зов
И жажду неясного света.
Всегда буду бриться с утра
И в клуб анонимных поэтов
Захаживать по вечерам.
Таким же, как я, исцеленным,
Рассказывать, как мне везет.
А если вдруг неизреченным
Повеет и сердце сожмет,
Вниманьем смущусь привлеченным,
Спокойно отвечу: «Пройдет».


3.Пародийная

Брошу все, уйду в ассенизаторы,
Чтоб с душой работать и с душком.
Всем назло, конечно, триумфатором
Стану в этом деле непростом.
Принял я решенье окончательно,
Мне уже не нужен путь другой.
В новые дела предельно тщательно
Буду погружаться с головой.
Путь сожрет вас, гады, зависть черная,
Пусть не стать мне мастером пера,
Но смогу однако же хоть в чем-то я
Быть недосягаемым. Ура!


***
Как же милы и забавны
дети, щенки и котята.
Словно о чем-то о главном,
но позабытом когда-то,
глядя на них, вспоминаем.
И отступают тревоги.
Будто и жизнь – не шальная,
и времена – не жестоки.
Как же милы и забавны
мы для кого-то, кто свыше
шлет испытанья исправно.
Но все ж живем, все же дышим
мы, озорные творенья
силы, что не угасает.
Только ее умиленье
нас, может быть, и спасает.


Хочу 

Не править бал, парадом не командовать,
А просто жить на радость и назло,
Хлебнуть прозренья зелья горьковатого
И нарубить запутанных узлов.

Ко всем чертям послать мирские почести,
Махнуть, не глядя, их на что-нибудь.
И получить не больше одиночества,
Чем нужно для того, чтоб отдохнуть

От суеты. Хочу не разувериться
В себе и тех, кому не изменить.
Чтоб в горе было на кого надеяться,
И радость с кем по-братски разделить.

Чтоб сил хватило не просить о помощи,
А веры – о прощении просить.
Чтоб правда обо мне не стала колющей
И чтобы ложь не умалять: «Спаси!».

Чтоб в час исповедального прощания,
Дела и дни зачтутся мне когда,
В последнем вздохе не было отчаянья,
В последнем взгляде не было стыда.



***
Когда темно и тихо,
О чем-то вспоминаешь,
Как будто вещей книги
Пергаменты листаешь.
И, кажется, навеки
Простился с суетою.
А цель того побега -
Грядущего устои.
Ответы на вопросы
Нашлись в теченье мига.
Как ясно все и просто
Пока темно и тихо.

19.04.99


***
Когда вселенской скорби звукоряд
Когда вселенской скорби звукоряд
И до моей печали доберется,
В ней растворится, словно в кубке яд,
И эхо полумертвое проснется,
Тогда сквозь слезы тихо я скажу
Быть может, людям, может, провиденью:
«Прощайте. Не грустите. Ухожу.
Мне нечем заплатить за просветленье.».
1995



***
Ходят псы бездомные
улицами зимними,
Злобою ведомые,
холодом гонимые.

С ними плохи шалости.
Небом позабытые,
загрызут без жалости.
Трепещите, сытые!

Ненавистью дружные,
жизни тратят пусто.
В мире что ненужнее?
Разве что искусство.


Парадокс

Когда не в силах более спешить
Куда-то, убегая от чего-то,
Мы нестерпимо жаждем для души
Высокой, упоительной работы.
Внимаем нотам, смотрим на холсты
Иль прозреваем, вчитываясь в строки.
Хотя б на миг становимся чисты,
Творцам хвалу возносим за уроки.
Но, парадокс, для наших душ уют –
Мелодии, слова, движенья, краски…–
Порой такие люди создают…
К ним подойдет не каждый без опаски.
Тому, кто души взялся врачевать
Чужие, сохранить свою непросто.
Ведь обрести он может благодать,
А может – мрак. Был прав старик Ламброзо.
Какие муки нужно пережить,
Себя низвергнув в пропасть с пьедестала,
Чтоб детище одной больной души
Для многих тысяч душ лекарством стало!
Мир будет жить, покуда в нем живут
Те, кто не куплен ни рублем, ни чином.
Не красота, а люди мир спасут,
Больные красотой неизлечимо.



***
Довольствуюсь тем, что есть,
а большего и не надо.
Души погасила спесь
рассудочности прохлада.
Все – в меру, что нужно – впрок.
Долги раздаю с зарплаты.
Из прошлого я урок
извлек. Что еще мне надо?
Не вышел в начальство, но
изгоем не стал. Спасибо
на том. Кутежи, вино –
не мой уж давненько выбор.
Такой идеальный весь
от страха чего ж немею?
Выходит, уже старею:
довольствуюсь тем, что есть.


***
Заставила любить,
Заставила страдать
И напрочь позабыть
Покой и благодать.
Заставь теперь гореть,
Мгновения ценить…
Заставь не захотеть
Жизнь без тебя прожить.


***
Вот так и живем, не тужим,
Поскольку давно разучились.
Пускай неуклюжи души,
Наиграна пусть учтивость.
Такою ценой поспеваем,
Чтоб в ногу идти со всеми.
А вольницу воспеваем
В свободное от неволи время.



***
Город статуй из пепла и взглядов усталых,
Город болей фантомных и чахлых аллей,
Прорастают из мифов твои пьедесталы.
Знаю, нет для тебя ничего их родней.
Суждены ли мне все из твоих испытаний
Или встретит меня неизведанный край,
Но забуду ль как мучил меня неустанно
Твоих каменных весен безжалостный рай?

1996

***
Часто беру то, что не по плечу.
Своими ошибками ближних учу.
Обижусь, но чтоб не обидеть, молчу.
Но все же не знаю, не знаю, не знаю,
Какую награду за это хочу.
Что-то на ухо любимой шепчу.
Верю дорогам и полдня лучу.
Верю – сумею, смогу, получу.
Хоть и не знаю, не знаю, не знаю,
Какою за это ценой заплачу.

Июнь 1998


Из В. Стуса 

Живешь ты на забытом берегу
моих воспоминаний обмелевших.
И по пустыне счастья моего
блуждаешь белой тенью лютой скорби.
Нечасто бог дарует встречи нам,
Гораздо чаще я зову тебя,
зову сквозь сон,
чтоб душу утомить
навек забытым молодым грехом.
Прижат к стене (четыре из, четыре –
и – вечный поиск пятого угла!),
на исповеди будто бы, стою,
но нет не искупленья, ни спасенья;
и вновь на стенах проступает тень
твоей печали. И твои подобья
(ночной твой бенефис) – глаза, глаза...
в меня вонзают вновь немые взгляды –
найти исток души моей стремятся.
Ты вся во мне. И так пробудешь вечно
свечой, зажженною от адского огня.
И, полумертвый, лишь в тебе, в тебе
я веру обретаю в то, что жил,
и жив, и буду жить, чтоб только помнить
несчастье счастья, роскошь нищеты,
как молодость сожженную свою.
Моя живительная мука! Ты
остановила время для меня.
И каждый день к истоку возвращаюсь.
На безвозвратный путь ступаю тяжко,
где растерял начала и концы.
Продуманно живу. Не соберусь
утешиться гармонией ночной
с забвеньем вместе. Словно столп огня,
зовешь, влечешь меня ты из себя –
далеким, кареглазым, золотым,
погубленным. Куда же ты зовешь,
моя любовь мучительная?! Дай
мне одному испить страданья час.
Позволь с бедой наедине остаться.
И – умереть или же победить.
Но тщетно. Снова в снах моих ты бродишь,
легко проходишь сквозь громады стен.
И беспощадно карие глаза
со всех сторон вонзаются в меня.
И в плен берут.
И в молодость возносят.
Чтоб в пропасть вновь швырнуть.



Русская поэзия

Все как будто и написано уже,
все как будто бы и сказано не нами.
И не выдумать ни лучше, ни свежей:
в пух и прах растерты темы словесами.
Хоть один найти б незаданный вопрос,
убедиться, что и ты – не посторонний.
Сколько в строчках стихотворный тайных слез,
Сколько в рифмы переплавлено бессонниц!
Но находится шальная голова,
и тем лучше, чем ей горестней и горше.
И опять: «Слова, слова, слова, слова…»…
И опять: «Улыбкой меньше, песней больше»...
Так назло всему поэзия живет.
Так и будет жить (и вечность ей – отчизна),
чтоб хоть кто-нибудь при помощи ее
разобрался в этой броуновской жизни.



***
Мне страшно стать для тебя потерянным.
Даже, несмотря на то,
Что ты обязательно меня найдешь.
Ты найдешь меня во всем,
Что не сможешь понять,
Во всем, что будешь вынуждена простить,
Во всем, с чем будешь вынуждена смириться.
Ты найдешь меня в утреннем сне
и проснешься за секунду до...
Ты найдешь меня на истертых страницах,
Пытавшегося учить своих учителей.
Ты найдешь меня в глазах своего отражения,
и поймешь, что из них исчезло.
Ты найдешь меня,
когда не захочешь ничего искать,
но как никогда захочешь,
чтобы хоть кто-нибудь
нашел тебя.

1994


Мой юбилей

Когда мне стукнет кругленькая дата,
хранят к которым про запас елей,
присудят мне по случаю награду
и состоятся пышный юбилей.

Все будет чинно, даже благородно:
прибудут гости возносить хвалу,
улыбкой подавлять рефлекс зевотный
и с нетерпеньем ждать, когда – к столу.

И на застолье обо мне забудут,
но только после пятой. Нет, шестой.
Надеюсь, что не раньше. Я ж на чудо
Имею право. Юбилей-то – мой.

А после даже конченые снобы
заметят, вспоминая торжество:
«А юбилейчик в общем ничего был.
Жаль, юбиляр, не дожил до него».


***
Когда я перестану быть твоим,
я стану твоей тенью.
Был бы только свет.
Когда я перестану быть твоим,
я стану твоим эхом.
Были бы только звуки.
У нас могут отнять и свет и звуки.
Но ни у кого не хватит сил
помешать мне
стать твоей утратой.

Сентябрь 1994


***
Пластинки юности моей,
мои виниловые вехи.
Творили саунд этих дней
«Радиотехники» и «Веги».
С пеленок каждому знаком
тогда был знойный звук гитарный,
и из распахнутых окон неслось:
«Lasciate mi cantare».
Горою айсберг вырастал
и улыбались каскадеры…
Тот мир историею стал,
страной на памяти просторах.
Но вдруг превратности судьбы
все это фарсом воскресили:
для одурманенной толпы
ди-джеи «пилят» на виниле.