Дмитрий Фельдман


* * *
А там у нас уже идут снега,
застыли дали в синеве тумана,
и тишина широкая легла,
как предисловье нового романа,

А здесь у нас просторы высоки,
точь-в-точь,
как в Дни Великого Творенья.
И облака - как белые стихи
или всего одно стихотворенье.

* * *
По холмам пустыни древней,
обойдя вечерний зной,
мимо кранов и деревьев,
над горячей тишиной
проступила, чуть легка,
и на лоб легла усладой,
словно женская рука,
долгожданная прохлада.

* * *
Кончились февральские дожди,
отступают сырость и прохлада –
время межсезонья впереди,
у порога призрачного сада.

Но не стоит торопить весну,
коль она ещё не подоспела,
каждой жилкой тянется ко сну
недозревшее природы тело.

И не стоит душу теребить,
будоражить жалким ожиданьем:
что должно на этом свете быть –
вовремя придёт, без опозданья.


* * *
Зима меня заворожила.
Она, прозрачна и легка,
снегами всё запорошила:
деревья, скверы, берега.

Неразличимы очертанья
холодных берегов реки,
стоят деревья возле зданий -
седые, словно старики.

И тишина на удивленье,
что, кажется, одной строкой
она войдёт в стихотворенье,
рифмуясь с белою пургой.

* * *
Владимиру Кологриву

Рисовальщик фантазий и вымыслов
и ловитель созвучий и слов,
ну, куда по весне тебя вынесло
и каков фантазерский улов?

Знаю, это не враки досужие,
сам такой, и с тобой заодно
обхожу деревенские лужи я
и смотрю в них, как будто в окно.

Вижу в них отраженья, и верится,
что с тобою мы лужи – одной.
В луже нашей есть столик и деревце,
как по пьяни, всё вниз головой.

* * *
Погоди, не оставь на распутье,
хоть душа моя, знаю, грешна.
Только в жизни земной,
в этой смуте
быть не может безгрешной она.

Может, впору бы остановиться,
осмотреться, наметить маршрут,
ведь себе перелётные птицы
тоже отдых в полёте дают.

Даже зверь, что блуждает по лесу,
залегает на отдых порой,
даже рыба не прыгнет на лесу,
уходя глубоко на покой.

Я лишь странник
обычный по сути –
собиратель житейских тревог.
Помоги, не оставь на распутье
средь нехоженых мною дорог.

* * *

Откуда появляются стихи?
О, если б знать,
но кто об этом скажет?
А если б знали и могли поведать –
тогда бы просто не было стихов.
Откуда появляются стихи?
Подобные вопросы неуместны.
Ну, просто появились и живут,
как всё живое, что имеет душу.

Зимний вальс

Чёрная гроздь винограда.
Качели
в скверике тихом вблизи у вокзала –
вместе с природой они коченели
и на морозе скрипели устало.
В снеге утоптанном тёмные пятна
листьев застывших, из прошлого года –
им не вернуться на ветви обратно,
слова – обратно – не знает природа.
Листья в снегу, виноград на ладони,
странный кусок натюрморта в пейзаже,
в сумерках зимних случайно утонет –
завтра, быть может,
не вспомнится даже.
Чёрная гроздь винограда – насмешка
в этой чреде холодящих деталей.
Поезд, с далёкого юга, замешкав,
эту деталь в натюрморте оставил.

* * *
Есть в красоте успокоенье духа
и тихая надежда бытия,
когда смиренье зрения и слуха
важнее даже пищи и питья.
Гармония одна всему основа
и дарит сердцу звуки и цвета,
и главное в душе восходит слово –
другим словам, случайным, не чета.

* * *
Ещё не вечер, – говоришь, – ещё не вечер,
но солнышко давно легло за сопки,
и птичий свист уже оправдывать нам нечем.
Тогда давай за птиц ещё по стопке.
И листьев шум у нас над головами,
шуршанье веток под ногами, и опрятна
луна вкатилась незаметно, словно в прятки,
играет, с чуть подвыпившими нами.
Давай по сто и за луну, на всякий случай,
на всякий случай, чтоб не обижалась,
и, чтобы завтра было всё немного лучше,
а этот день прошёл.
Какая жалость…


* * *
Есть назначенье памяти простое:
не становиться новому преградой.
И осуждать, и восхвалять не стоит,
что было, то и было, всё как надо.
Всё вовремя: и август, и декабрь.
Всё поделом: и слава, и забвенье.
Но только речка памяти текла бы,
с достоинством спокойного терпенья.

Настроение

И снова задаю вопросы,
и вновь не нахожу ответа –
становится
совсем несносным
всё поглощающее лето.
И кажется - в цветастых скверах,
на улицах, народа полных,
не так чтоб очень было скверно,
но всё же плохо.
И огорчает безопасность
на скоростных дорогах чёрных,
а девушка с лицом прекрасным
грустна сегодня отчего-то.
И я не в силах догадаться
ей сделать комплимент счастливый,
что ей к лицу платок и платье,
на фоне солнечной оливы.

* * *
Ни лавок, ни корыт, ни умывальников –
старинных знаков детства моего,
и нет зимы холодной, старых валенок,
перечислять немыслимо всего.
Но, вспоминая, улыбаюсь.
Искоса,
смотрю на внука, за компьютерной игрой,
а в доме всё иное, кроме фикуса.
Когда-то был у бабушки такой.


* * *
И мило всё, и всё знакомо:
ступеньки маленькие, двор,
и воробьи клюют у дома
какой-то им приятный сор.
И зацвели уже оливы,
ветвями к окнам прислонясь.
Есть в этих окнах молчаливых
бесстрастная с природой связь.

В январскую ночь

Уютна ночь в начале января,
воспоминанья о жаре давно забыты,
а в небо звёзды – ярче янтаря –
искусным ювелиром крепко вбиты.
Грешно печалиться при этой красоте
и грусти придаваться неприлично.
Луна в своей житейской простоте
в моё окно закрытое стучится.
Лежит на пальмах, отдыхая, ночь,
и сторож ночи, рыжий пёс соседний
усердие не может превозмочь
и брешет, словно брех его последний.
А странный кот мышей ловить не хочет,
он с голубем болтает в тишине,
и этим
весь кошачий мир порочит,
и за кота ужасно стыдно мне.

Нет дилеммы

На завтрак – два банана,
на ужин – Донна Анна.
Давид Лившиц, «Рыцарская диета»

Эти строки мудрого поэта
для себя хочу расшифровать.
Нравится мне данная диета:
и варить не надобно при этом,
и не печь, и не фаршировать.
На лицо все признаки достатка:
можно утварь не приобретать,
необременительна доставка
и здоровью мощная прибавка,
мебель вся – удобная кровать.
Ни к чему тут всякие дилеммы –
прав поэт, на верном я пути:
очень убедительная схема,
и бананы вроде не проблема…
Только Донну Анну где найти?

Поздний вечер

Борис Леонидович, знаете, давеча
время медлительно таяло к ночи,
молнии вдрызг разрывали играючи
темь облаков, по-звериному, в клочья.

Плакали медленным дождиком осени
и уплывали в бездонную тишь
лавочки в парке, деревья и просеки,
бабушка в ботиках, рыжий малыш.

Всё уплывало и тьмой покрывалось,
стало темно, свет в квартире погас,
кто-то сказал неожиданно: жалость,
свечи закончились в доме у нас.

Кто-то ответил: подумаешь, свечи,
и без свечи обойдёмся вполне…
Вы представляете – выдался вечер
с томиком вашим побыть в тишине.

Выпал мне вечер в грозе и печали,
только в начале я томик открыл,
вы мне присутствием вновь отвечали,
тем, что февраль и… достать бы чернил…

* * *
Светлане

С этой музыкой вечерней,
с этой песнею давнишней,
с кофе чёрным и печеньем
стало в мире как-то тише.

Мы печалиться не станем,
ну, а сориться – подавно
мы не будем, а в стакане
вермут колыхнулся плавно.

Вечер колыхнулся к небу,
небо в звёздочки оделось.
Я таким счастливым не был
с самого, пожалуй, детства.

Я смотрю, а ты такая,
как тому назад лет сорок.
Ты такая молодая
и состаришься не скоро.