Борис Москалюк

ПРИСУТСТВИЕ

На какое-то время, пока закипал электрочайник, он задержался у окна. Там, за широким панорамным стеклом стояла настоящая зима. Со слабым морозцем и умеренно спокойным снегопадом, когда каждая снежинка, падая, медленно кружась, исполняла свой ритуальный танец.

Очевидно, поэтому и всплыли в памяти мелодия и слова песни «Снегопад, снегопад, если женщина просит…». Помнилось, что в этой романтично обаятельной песне о любви ( популярной, особенно в исполнении Нани Брегвадзе) присутствовали ноты душевной мольбы…

Нечто схожее приглушенными нотками порой звучало и в пении его жены. Особенно, когда она просила его бывать все-таки подольше с ней, дома. От случая к случаю, отголоски этого соло по-своему переходили в речитатив увещаний.

Вот и сегодня, провожая его ранним утром на работу, она настаивала опять на том, чтоб он (будучи на пенсии) оставил врачебную практику - отказался от той четверти профессорской ставки, которую медуниверситет пока сохранял за ним. И чем чаще она на этом настаивала, обычно в непогоду, тем все упрямее, наперекор ей он поступал.

Не стал он спорить и на сей раз. Выслушав ее советы, вновь поступил так, как счел нужным. К семи утра был уже в больнице. Проспать, что потерять! Характер он имел жесткий. К тому же не терпел манерность. О себе говорил скупо, как о человеке предельных обстоятельств.

Вставал рано. На работу и с работы, хотя был далеко не молод, предпочитал в любую погоду добираться пешком, Мужики после сорока пяти лет, как бы они не хорохорились, испытывают страх (знал по себе) потерять не столь потенцию (что чаще всего на уме у женщин), а, мышечную силу, что для работяг – особенно. Интеллигенты ж – боятся выжить из ума, потерять память. А общим уже для всех, действительно присущ – это уж страх утратить «мужскую силу». Поэтому на вопросы как уйти от этих трех бед у него был один ответ: двигаться!

В своем небольшом «профессорском» кабинете, о чем говорила табличка на двери с перечислением званий: «заслуженный врач, профессор, доктор наук»; этот день привычно начал с кофе. Кабинет был для него нечто большим, чем сам по себе кабинет. Здесь, в окружении картинок-аппликаций и различных поделок, им же созданных на досуге, грамот и наград, сувениров и прочих причиндалов, вроде скальпеля с гравировкой «Большой скальпель - Большому хирургу от благодарных пациентов и больных…», он чувствовал себя самим собой. Профессор обожал эту маленькую служебную комнату - с дорогими ему фотографиями, аккуратно вывешенными на стенах; справочниками и научными трудами, выставленными в ряд в шкафу. Досадно, в этот интерьер ни совсем вписывался рабочий стол, заставленный по краям приборами, заваленный стопками бумаг и другими памятными вещицами. Вместе с креслом он практически превращали кабинет в коморку.

Приготовив себе чашку другую растворимого кофе (делал он это почти механически), пил небольшими глотками, не торопясь, вприкуску с сухариками и вареньем, зачерпывая его из банки серебряной ложкой с удлиненной ручкой. Варенье у него в кабинете было понедельное разное, из ягод и плодов собственной дачи, сменялось оно как при дегустации, периодически, одно на другое. Любил любое, ощущая в нем тепло лета и теплоту женских рук, жены и невесток. Особенно нравилось ему - клубничное, - с приятным вкусом и сильным ароматом.

Все же странно, подумал он, людям хочется, почему то зимою лета, а летом – зимы. С этой нелепо-назойливой мыслью и вышел в коридор. День предстоял тяжелый, операционный. Уже идя в ординаторскую, длинным просторным коридором, он вновь ненароком приостановился у окна: зимняя картинка завораживала. Все еще кружил и падал снег, надевая на темную аллею деревьев стерильно белые халаты.

Мысленно, по ходу обдумывая дневной план действий, приостанавливаясь подобно часовой стрелке на циферблате у постов дежурившего медперсонала, бегло интересовался самочувствием больных. Зашел в ряд палат к послеоперационным больным. Кого-то там приободрил, кого-то, шутя, пожурил. Слово лечит. Как врач-хирург считал аксиомой: медицина держится на трех китах - диагностике, хирургии и послеоперационной заботе, где и необходимы ни меньше чем лекарства, вовремя сказанные слова поддержки. В те годы, при необходимости, врач проводил различные плановые операции, больным из тех палат, которые были закреплены за ним. Лучше или хуже было это, по-своему рассудило время

Тем не менее, по натуре профессор был человеком не многословным, скупым на похвалу. Слыл даже ворчуном. Но себя таким он не считал. В молодости оперировать приходилось почти ежедневно, случалась и по несколько операций на день. Справлялся. Казалось даже, в самых безнадежных, сложных, нештатных ситуациях. Без такой практики, считай, хирург ни хирург, а ни более чем врач. Был убежден - выскочка не может быть хирургом.

В последние время, его более всего раздражало то, что в местной медицине стало все до безобразия шатко, валко. Сплошь выпирала отсебятина. С чем он смерится не мог. Винил и осуждал в этом леность. Не только окружающих людей, но и в себе.

И это утро не обошелся без замечаний. «Шапку сними!» - скомандовал, а затем отчитал в коридоре, у дверей заведующего отделением, пациента. Тот был с шапкой на голове и в верней одежде, хотя и в бахилах, небрежно натянутых на обувь.

- «Есть три места, которые должен уважать каждый человек, - поучительно наставлял он, - это храм, школа и больница! По тому надо чтить здесь установленные правила, вести себя с благочестием! Шапку надо снимать!»

Время подходило уже к полудню. Настроение у профессора было хорошие. Успешно прошла утренняя первая операция: по удалению грыжи - выпячивания между шестым и седьмым позвонками.

За окном продолжал кружиться и падать снег, надевая на темную аллею деревьев стерильно белые халаты. От этой картины шел какой-то особый настрой порядка. И все б так, если бы не случайно подслушанный им разговор, который, кстати, к месту или нет, шел у дверей его кабинета.

Задела за живое, обидела его в этом разговоре, фраза молоденькой медсестры Татьяны: «Профессор палаты в нашем отделении не ведет».

- «Почему? Что значит «не ведет»?» - робко, но с некоторой настойчивостью, уточняла у нее пожилая женщина. Вероятно, мать одного из больных.

- «У него нет своих больных», - ответила бесхитростно медсестра.

- «Но, он, же профессор?» - вновь переспрашивала посетительница.

- «Ну и что?- продолжала отстаивать свое, отвечая вопросом на вопрос, медсестра Танечка. - Теперь он только консультирует».

- «А, если не профессор, то кто тут главный?» - спрашивала женщина.

- «Главные здесь нынче те врачи, которые оперируют. Делают же операции из них ни все, - разъясняла она. – и, то, каждый по своей специализации. У нас, в отделении почти 120 больных и всего 12 врачей…» - по- свойски продолжала вести этот «ликбез» медсестра Таня.

«Лупанария», - про себя в сердцах обругал медсестру профессор. Однако тут же мысленно сам себя за это осудил. В древнем Риме так называли легкомысленных женщин.

Причиной его раздражения, этой передряги было то, что в бесхитростных наивных рассуждениях молоденькой медсестры была горькая для него доля правды.

Был-то он здесь «гастом», по-немецки, профессором по приглашению. Такая служба и на русском языке в прошлом тоже называлось весьма однозначно: «присутствие». Его нынешнее положение при больнице объяснялось тем, что он в основном консультировал тамошних врачей, если они обращались, при сложных операциях. Иногда оперировал и сам. Дважды в неделю участвовал в общих обходах больных, как поговаривали злые языки, в качестве «свадебного генерала».

Считай, он давно добровольно служил больнице и больным, находясь в этом учреждении не столь за деньги, как по совести и призванию. Взятки и поборы ему были чужды, так же как и альтруизм. Если люди благодарили за помощь подарками и деньгами – не отказывался, брал. Был убежден: «Врач, который не берет платы, - как писано в Талмуде, - не заслуживает её». Фактически же его удерживали здесь две причины. Первая, как не суди, он был востребован. Вторая ж – персональный кабинет.

Заслуги. Должности и чины (заведование кафедрой, статус главного специалиста области) - всё осталось в прошлом. Перед начальством не заискивал и на паркете не расшаркивался. Как-то его пригласили к первому секретарю обкома партии, на пригородную дачу для консультации и уточнения ранее поставленного диагноза. Не мешкая, без прелюдий осмотрел больного до пояса, потом привычно скомандовал: «Снимите штаны! Штаны , пожалуйста , снимите!» Вначале после этого была немая сцена, затем последовали замечания и реплики возмущенных подчиненных, готовых разом по команде вместо босса снять с себя штаны. После чего он как врач был вынужден строго спросить: «Кто у кого по вызову?».

Как-то в миг все прожитое спрессовалось. От подслушанных реплик было досадно и неприятно. Но это тоже его жизнь.

Голоса за дверью в какой-то миг разом смолкли. И вместе с этим сникла как-то обида на девушку, которая в своей наивной болтовне, как уже казалось профессору, была проста и естественна.

-Слава Богу! Голова есть. Есть руки. На ногах стою твердо, - подумал про себя профессор. И не было никаких сомнений, как поступать и жить дальше.

Был День Святой Мученицы Татьяны. По канонам церкви - мученицы за веру, к тому же и покровительницы студенчества.

И грешно было бы в этот день ему, эскулапу-профессору, с высоты своего положения и прожитых лет, обижаться на суждения молодости, тем более по имени Татьяна.

11 февраля 2012.

ПОД КРОНАМИ ВЕРБ

Посвящается моей жене – Валюше.

В этих местах летом, здесь под вербами у реки, собирались на отдых – загорать и купаться – преимущественно дачники. Пригляделись они им. Благо, солнечных полянок и тенистых лужаек, окаймленных камышовыми зарослями и прилегающим ивняком, хватало всем. И дачным старожилам и новичкам.

Кроны верб, сотканные из красноватых ветвей и узких голубоватых снизу листьев, были, пожалуй, самым лучшем укрытием от летнего зноя. В тени перисто-ветвистых вязов, плакучих ив и их собратьев кустов и кусточков, люди как-то, на удивление быстро, сходились между собой. Не то, чтобы сразу знакомились, а просто начинали с ничего незначащих фраз вести разговор, вначале о погоде, затем о жизни, а там о роли случая в судьбе каждого…

Словом, дачники встречались, узнавая, друг дружку в лицо, если не на базаре или в магазинах, то обязательно на берегу реки. Тасуясь меж собой, словно здешние муравьи, растаскивавшие по прибрежным пескам семена ив, они тоже вслед за скользящим солнцем перемещались со своим нехитрым скарбом с одного места на другое. Люд тут собирался самый разный.

Среди них своей разговорчивостью и распорядительностью выделялась женщина, на вид чуть более средних лет. Особенно тем, что всех поучала. Пристроившихся рядом девушек предупреждала - надо «избегать» водные процедуры после еды, при недомогании, разумеется, при месячных. Другим разъясняла, что при правильном дозировании пребывания на солнце, солнечные облучения положительно влияют на здоровье. Улучшают функциональное состояние нервной системы и обменные процессы в организме, что только загар способствует образовании витамина «Д»

Звали женщину Ниной Николаевной. По профессии была она, как выяснилось, врач-пульмонолог и будучи уже пенсионеркой, продолжала работать в специализированном научном институте.

Загорала она не одна. Чаще с мужем. Вместе с ними были мальчишки-погодки, Ярослав и Игорь, которые между купаньем в реке резались в «дурочка», под интерес – на щелчки по лбу.

Прийти сюда, на берег реки, с утра пораньше и занять «своё» ранее облюбованное место, было подобно ритуалу, частью дачной жизни. С необъясним постоянством каждый возвращался туда, где бывал уже раньше или накануне.

Одни - «фанатели» под прямыми лучами солнца, распластавшись с вытянутыми ногами на цветастых ковриках и полотенцах. Другие же упорно прятались от солнца в настойчиво ускользающую тень деревьев.

Время от времени, обычно ближе к полудню, сюда на велосипедах подъезжали и местные жители. Чаще, чтобы продать отдыхающим вареную кукурузу, свежеиспеченные пирожки с фруктовой либо ягодной начинкой, яблоки и груши. На эту простоватую снедь, словно осы на лакомство, мигом сбегались вкруговую у торгашей пляжники, наперебой суя им деньги. Заканчивалось эта купля-продажа тем, что перекинувшись несколькими словами о том - сём, каждая из сторон с нескрываемым удовлетворением расходилась.

Во всем этом незримо присутствовал дух маленького городка. Был даже осязаем – неторопливостью, добродушием, временной оседлостью самих отдыхающих.

В больших городах народ почти всегда спешит, торопится, перегружен заботами и делами. Большой город поглощает человека, превращая его в некий продукт урбанизации. В людской массе, как и средь громад строений, человек теряется. Достаточно, наверное, припомнить слова песни: «небоскребы, небоскребы, а я маленький такой».

В малых же городах каждый - почти всегда у всех на виду. Странно, но, городишки роднят человека со всем, что его тут окружает. И прежде всего, с природой. Тут она рядом – за околицей, прямо на окраине. Природа ж, известное дело, очищает наше сердце и душу.

Дачниками местные жители называли всех, наезжавших к ним летом на отдых. На отдых в их тихий, зеленый, провинциальный городок. Два раза в году лета не бывает, а от постояльцев-дачников какой – никакой приработок, доход есть. Отсюда и отношение к приезжим было двояким.

Люди, решившие на время сбежать подальше от смога, шума и суеты больших городов, за ценой особо, вроде бы, не стоят: поторгуются, сойдутся в цене c хозяевами, да и приживаются. Сезонный постой – недешев, но с деньгами он везде разрешим. Будь-то семья или одиночки с детьми, старики-пенсионеры сами по себе или с внуками, каждый как водится, и снимал жильё, в зависимости от возможностей: кто комнату, а кто дом с подворьем. Всякий находил то, что его бы устраивало.

Возникал и всплеск цен и не только на жильё, но и на все и вся, на рынке, в магазинчиках.

Вместе с тем праздная публика вносила разнообразие, оживляя преимущественно однообразную жизнь провинции. Так, местечко летом становилось городом преимущественно детей и беременных женщин, что создавало и местным порой непредвиденные хлопоты, а то и расходы.

В знакомый город либо село дорога всегда, кажется, шире. Что касается дачников, то многие из них, отдавая предпочтения этому городку, стали приезжать сюда почти ежегодно, заранее созваниваясь с хозяевами о сроках пребывания и об оплате. К числу таких относилось и семья Нины Николаевны, собиравшая деньги в течение года на отдых и оздоровление детей.,

Коренные киевляне, из потомственных врачей - Понамаревы снимали здесь уже ни один год флигелёк, по улице «Пролетарская». Подстатью названию было и их временное жильё: две комнатушки, маленькая кухонька, да еще душевая. Право, туалет (хозяева называли его «скворечником») находился особняком, во дворе. Детей забавляло то, что в деревянной будке был установлен фаянсовый унитаз. Взрослых же умиляла непосредственность местной детворы, ярким выразителем которой была соседская девчушка с неиссякаемыми вопросами, вроде - «Это вы тут потрошку оселитися?»

Но все, же примечательностью и достоинством этого места была старая груша. Посреди просторного двора, в самом центре. Под её сенью за столиком можно было посидеть, балуясь чайком в полдень и вином вечером. А примечательностью - был яркий необычно крупный задиристый петух-каплун, который подобно башенным часам регулярно в полдень громко кукарекал.

В общем, Понамаревым здесь все нравилось, даже временные неудобства. Нравилось «бичевать»: обходится минимумом одежды, простой едой, бездельничать и бродяжничать по городу и его окрестностям.

Городок для отдыха действительно был хорош. Компактный, уютный и чистый, располагался он в долине полноводной, спокойной реки, давшей вместе с этим и название городу. Исторические сведения о нём упоминались ещё в грамоте Владимира Мономаха. Теперь о загадочном прошлом этих мест напоминали лишь развалины старых военных казарм и ныне разносящийся окрест перезвон колоколов Николаевской церкви, поставленной здесь в конце 17 века.

Присущ был этому городку еще и какой-то особый микроклимат с влажным воздухом, насыщенным плодово-цветочным ароматом…Зеленые воды реки, извиваясь и петляя по-змеиному, через весь город, создали здесь фактически три полуострова, обросшие ныне домами, пристройками и садами.

Дома эти были по-своему живописны. Тем более, что смотрелись они не где-то в расплавленном мареве, скажем, донецких степей, а в прохладном зеркале полноводной реки, которая полукруглыми заливами вдавался в берега в нескольких местах города. Прибрежные по обе стороны реки улицы, с пыльной дорогой, повторяли её очертания.

На просторном, светлом от солнечных бликов фоне реки отчетливо вырисовывались деревья, которые вместе с камышовыми зарослями обрамляли берега. Некоторые из них в отдельных местах переступали через урез воды. Мелкая волна оплескивала их стволы, обросшие космами тины.

Тина темнела и под кронами плакучих беглецов – верб и вязов. Но вверху, она лепилась не мокрыми, а сухими кружочками, и эти кружочки отчетливо обозначали, уровень на каком стояла вода в поводок.

В отличие от деревьев, погружение же в воду человека – это всегда испытание и определенный риск. Боязнь воды естественна. Разве только отчаянная ребятня, молодо зелено, бросается в воду очертя голову. И на вопрос - холодная ли вода? – может, стуча от озноба зубами, ответить - «так, теплая немножко».

- Потому и важно соотносить продолжительность, температуру воды и регулярность купанья в реке или озере - примерно, таким образом, наставляла Нина Николаевна своих внуков, - с возрастом, полом, темпераментом, состоянием здоровья и погодой.

Она не скрывала от них, что с рождения побаивается воды, хотя и любит поплескаться в реке. Поэтому для купанья место выбиралось неслучайно.

Место было неплохое. Имело относительно пологий вход в воду, песчаное дно и почти полное отсутствие течения.

И всякий раз, входя в воду, Нина Николаевна осторожно шаг за шагом ощупывала дно, остерегаясь оступиться на глубину. С такой же осторожностью потом приседала в воде, окунаясь, раз за разом там, где была отмель, сожалея о том, что не умет плавать. Мальчишки же в свою очередь ироничными возгласами, как: «Бабушка, смотри не утони!» или «Бабушка, осторожно!» - над нею подтрунивали.

Научиться плавать у Нины Николаевны охота была. Но, вот преодолеть страх, преодолеть себя у неё как-то не получалось. Часто саму себя ругала: «Дура, трусиха!», « Люди вот не боятся?» Спрашивая себя, тут же себя и убеждала - «Даже малыши плавают!».

Однако этим летом, почти перед предстоящим отъездом, она, на удивление близких и окружающих её людей, вдруг поплыла…

Случилось это внезапно. Накануне прошел сильнейший ливень. Шел он почти всю ночь, вероятно, этим и был вызван подъем уровня воды в реке. Но это мало кто заметил. Утром, уже по привычке войдя в воду, Нина вдруг ощутила, что дно, из под ног уходит. Сердце её вмиг упало. Мурашки – по коже. Вода сомкнулась над головой. Судорожно взмахивая руками, женщина неожиданно поняла, что её тело держится на воде, надо только не паниковать. Начав инстинктивно двигать ногами так, как будто крутя педали, одновременно не переставая шлепать руками по воде, Нина Николаевна почувствовала, поняла, что она плывет. Плывет «по-собачьи». Ощущение радости спасения, преодоления страха сменила радость от сознания того, что у неё есть воля.

Быстро, войдя во вкус, она словно наверстывая, упущенное, день за днем увеличивала продолжительность своего пребывания в воде и длину заплывов. Плыла, что называется, взахлёб от удовольствия. Сперва доплывала до ближайших зарослей кувшинок. Эти - местами крупные, местами мелкие желтые цветы с распластавшимися по воде широкими листьями, были для нее и стимулом, и ориентиром. Полюбовавшись ими, быстренько возвращалась назад, на мелководье.

Потом стала заплывать до середины реки, всякий раз определяя для себя на воде новые конечные ориентиры.

Плавала она как умела. Оттолкнувшись от дна ногами, начинала скользить вперед, не погружая голову в воду, несмотря на возгласы внуков, - «Бабушка, когда гребешь правой рукой – голову поворачивай налево! Левой – направо!»

Частым, попеременным движениями рук без выноса их из воды, делала под грудью гребки подобно тому, как плывут собаки. Дышала, не поворачивая голову, через нос и при выдохе раздувала щеки, вытягивая, словно для поцелуя слегка приоткрытые губы. Со стороны выглядело это забавно и комично. Потом стала заплывать до середины реки, всякий раз определяя для себя на воде новые конечные ориентиры.

Муж вначале осуждал такое, по его мнению, чрезмерно излишнее в последнее время пристрастие жены к купаниям в реке. Тем более её, не по возрасту длительные, заплывы. Не помогло. К тому же у внуков этот бабушкин марафон на воде встречал только восхищение и зависть.

Поэтому им в последние дни только и оставалось, припрыгивая и размахивая время от времени руками, с берега вглядываться в разлившуюся в этих местах водную гладь реки, отыскивая там напоминающую рыбачий поплавок красную панаму, покрывавшую голову пловчихи. А далее, глазами терпеливо провожать её скольжение по течению воды.

Август 2012 г.

УТЕХА

Осень – хорошее время года,

если вы не ботаник…

И. Бродский

Шел второй день отпуска. И его Лика Петровна (вообще ее полное имя было Анжелина, но оно ей казалось легкомысленным и чужим, потому и не нравилось), была намерена посвятить «девичнику». Ранее как-то не хватало на это времени, Встречам, тем более, посиделкам с давнишними подружками мешала работа…

Что ни говори, а человек - существо, зависимое от многих обстоятельств. Более всего от того, чем он занимается и чем зарабатывает на жизнь. Лику часто огорчало, что работа занимает почти всю её сознательную жизнь. Вопрос же, что на деле значит в жизни каждого работа, был для неё далеко непраздный. Теперь она ни считала работу как безоговорочную необходимость, чтоб материально обеспечить свою жизнь. Работа для неё давно стала чем-то между занятьем по призванию и местом спасения, бегства от дома. Заметим, последнее - присуще части женщин и большинству мужчин. Но принимать это в толк для себя Лика и не пыталась. Как и разбираться в собственном статусе? В том, кто есть она?

У деловых людей города она была известна как бизнес-вумен , преуспевающий владелец местного автосервиса. Она же считала себя не иначе как служанкой автосервиса. Для неё, человека неугомонного по натуре, автосервис стал всем, местом службы и дружбы, и давала почти все. Сколь помнит – работать начала рано. Приходилось, вкалывала, хотя и жилы не рвала. Зато уже имела то, что многие, прожив годами, не имеют. Другие бы на её месте, но не она, считали бы, что жизнь удалась. Но философствовать ей на сей счет, вроде не было никакого повода.

Женщины, открыто завидовали ей. Кое-кто из них говорил: «Она просто везучая». На что она отвечала: « везение, как правило, догоняет бегущего, а не ждет сидящего. Ну, а кому везет, у того и петух несется».

Меж тем, день имел не самое лучшее начало. Ранним утром в районе, где жила, во дворе, колодце, обставленном многоэтажными домами, возник непривычный человеческий гвалт. В приоткрытые окна врывались громкие фразы возмущений и отрывистого мужского мата. Причиной переполоха было то, что ночью кто-то, наверняка, из-за баловства, облил растворителем красок кузова легковушек, оставленных во дворе на ночлег. Удивительно, что ни у одной из машин не сработала сигнализация.

«Пачкуны!», шутников - подумала Лика, - хватает. Хорошо, что не было там ее «тачки». Но, потом, предположила, что, вероятно, владельцы новых парковочных площадок, не так давно присоседившихся к микрорайону, так завоевывают клиентуру. Мысль эта, как-то царапнула её, оставив неприятный след.

Но, сейчас, расположившись в одном из уютных уголков города, ей было беззаботно хорошо. На аллеях сквера, соревнуясь меж собой в ловкости и дерзости, назойливо дрались за прикорм неугомонные, проворные воробьи. Их же здесь бесцеремонно разгоняли не менее пронырливые городские голуби- птицы жадные и драчливые, хотя глянешь – красивые. В сторонке степенно словно знатные «горожане» на прогулке по газону вышагивало вороньё. И наблюдать за этой птичьей сварой, в чем-то похожей на людскую, было забавно.

Стоял ясный, погожий день. Один из тех вначале золотой осени, когда соблазнительно хочется, уподобляясь домашней твари, понежиться на солнышке. В прозрачном воздухе над землёй витали нити – паутинки «бабьего лета». Нарушали эту благость лишь редкие внезапные порывы ветра. И всякий очередной набег вихря дерзко, по-мужски тут же срывал с деревьев, словно стремясь их вмиг обнажить, пожелтевшие, слега зажухнувшие листья, одномоментно разбрасывая окрест, щедро, пригоршнями созревшие плоды каштана. Те ж, в свой черед разлетались врознь куда попало. Падая наземь, часть их, задевала припаркованные у тротуаров автомобили и вызывала поочередно у тех завывание сторожевых сирен.Подобно певцам в хоре, подхвативших не в лад припев, в какое-то мгновение срабатывали почти одновременно все сигнальные устройства. Вызывая, у прохожих, лишь раздражение и досаду. Однако эта какофония клаксонов, Лику как-то не беспокоила.

Радовало все, что было вокруг. Беспечная болтовня, напротив сидящих на скамейке, девчушек-хохотушек, очевидно, сбежавших с уроков. Пригретый солнышком придремавший пенсионер. Тронутые осенней ржавчиной, кроны разлапистых каштанов. Свежесть травы, вновь проросшей сквозь дерн и опавшую листву. Строгие, насыщенные цветом жизни, голубовато-зеленые ели и распластавшиеся по земле зелено- малахитовые кусты можжевельника. Правы люди, - весенняя песня осенью завершается.

Настроенная сутра на безделье и по выходу из дома уже завороженная чудной погодой, она ею наслаждалась. И в этом сибаритстве чувствовала себя счастливой. Удивлялась только тому, что рыжевато-оранжевый цвет осеннего увяданья придавал ей некоторую бодрость, а зелень газонов неожиданно стала для нее, впадающей временами в уныние, лучшим антидепрессантом. Дажевспомнились поэтические строки:

Золотом светлым своим дорожа,

Кленов кагорта

Высится, не доходя до гаража?

Но вскоре в это настроение, как всегда неуместно, нагло ворвался гудок мобильника. Сигнал был выставлен на звонки-вызовы клиентов. Внезапный ринг-тон песней Стаса Михайлова «Ну, вот и все…» - беспощадно быстро нарушил и, пожалуй, разрушил короткое блаженство. А судя ж по настроению Лики, лучше бы уж прозвучала песня Любы Успенской «А я сяду в кабриолет…».

Оби песни ей нравились, были созвучны её характеру. Человеческие чувства и отношения что ветер: приходят и уходят. Прозвучавшая мелодия, почти всегда вызвала у Лики потаенный отклик, на дремлющую в её душе жалость и злость. Злость – на присуще ей самоедство и недовольство собой. Жалость ж, к себе на надлом, разлад в семейной жизни.

Была замужем. По жизни, всегда была окружена преимущественно мужчинами. Работала среди них. Ни флиртовала и ни кокетничала, чтила библейскую заповедь «тело жены - собственность мужа, а тело мужа – собственность жены». Супруг же, выяснилось, изменял ей. К тому же постоянно ревновал по всякому надуманному им поводу. Развелись. Во второй раз – так и не вышла. Мешали уже: её осторожность и личное недоверие мужикам. В свою очередь, те, по работе, давно считали ее своим сред них человеком, называя за глаза «мужиком в юбке».

В свои сорок, она предпочитала ходить в брюках, со стрижкой на голове под мальчика. Казалось, а много ли надо, - челка, юбка, манера, - чтоб за спиной вслед прозвучало одобрительное - «сексуальная». Подругам, что были моложе её, назидательно персонально советовала: «Не будь, милая, дуррой! Вступая в брак, смотри, куда вступаешь!»

Оправдываясь средь знакомых за свой скромный «прикид», Лика утверждала, что такой «тюнинг»- ей чужд. Действительно, Лика Петровна была ни из тех разведенных дам, которые часами изучают «Соsmo», со стремлением поелозить глазами по блестящей странице журнала, примеряя чужое счастье (платье, часть тела, либо что-то другое) на себя. Шик, блеск, красота - удовольствие, не из дешевых! Да-да! Тюнинг же автомобилей, по её мнению, тем более своими руками, - вот это дело святое, стоящее. Он для автолюбителя, что макияж для женщин. Не важно, какой марки у тебя автомобиль, главное, чтоб было желание его «приукрасить». Настройка, регулировка, особенно небольшие внешние изменения, как-то «ангельские глазки» габаритных огней, меняют имидж авто до неузнаваемости. Удовольствие тоже не из дешевых, как говорил её знакомый, - «понт» - дороже денег!». Так автодело стало судьбоносной для неё стежкой-дорожкой. К тому же предносила в её бытие некую скорость, в прямом и переносном смысле английского слова «драйв», а жить с драйвом ей нравилось.

Лика обожала тест- драйв и дорогие машины. Роскошь машины, полагала она, в её эксклюзивности. Когда-то «перегоняла» те для продажи. Бывало - и угоняла, из-за озорства и азарта. Сбывала их. Ныне ж мечтала о «Ferrari». Например, нынешней ее супер-кар – выглядел и был всегда, что она ощущала по взглядам со стороны, более привлекательной машиной среди «соседей по потоку».Она умела зарабатывать, умела - и тратить, не приминая, при каждом удобном случае, замечать - «Я не настолько богата, чтоб покупать дешевые вещи».

Нравились ей и всякие другие дорогие штучки. Например, модный шлем мотоциклиста могла предпочесть даже бриллиантам. Меж тем, и разговаривала она в данный момент по айфону, который стоил-то недешево, ни одну тысячу гривен.

Звонил ей давний знакомый, Павел Александрович.

- Выручай, надо срочно машину посмотреть!

- Но, я ж не доктор Айболит, - ответила Лика

- Не шути. Приезжай. Надо!

- Я в отпуске, - продолжала уже с некоторым раздражением Лика Петровна, – к тому же и «Ласточка» моя на ремонте.

«Ласточкой» она звала свою новую иномарку (спортивное, двух-дверное, ярко-красное купе- кабриолет «Ауди» с посадочной формулой 2+2). Легковушка была куплена более года назад. И, скорее всего, Лика, с началом отпуска, свое авто поставила на профилактику.

Еще с детства её интересовало и нравилось все, что могло двигаться: не просто двигаться, а – быстро! Скорость, темп, ездить с драйвом стало ее второй натурой. В аварию не попадала. Излюбленной ее прибауткой стало выражение: «Не держи руль как птицу – не улетит!» В детстве, в то время когда подружки играли в куклы, она сломя голову, гоняла без устали по улице и, фырча, подражая автомобилю, крутила руками воображаемый руль.

- Пришлю – такси, - последовал ответ собеседника.

- Ну, это другое дело. Оплатишь в оба конца?

- Да!

-Ладненько.

Наверное, ничто не воодушевляет личность сильнее, чем ответственность за поручаемое, пусть и небольшое, дело. Лика Петровна сразу ж оживилась. Голос ее приобрел твердость и уверенность. Она тотчас скомандовала: «Заводи! Заводи авто, Саныч! Послушаю...»

- Что слушать? Зачем?- переспрашивал, в ответ на её команду, будущий клиент.

- Приставь, мобильник на минуту к двигателю. Послушаю… - настаивала на своем женщина.

Как врач, постукиванием по обнаженной спине больного и прослушиванием, может определить шумы и установить диагноз, так и Лика прибегала к подобной диагностики автомобилей, обладая своеобразной интуицией. Еще в школе, если кое-кто из одноклассников мог с закрытыми глазами разобрать, а потом собрать автомат Калашникова; то Лика могла с завязанными глазами, вслепую перебрать коробку передач износившегося школьного «Москвича». Уже тогда, копаясь в моторах машин, она поняла, что всякий навык – это ускоренное умение, вместе, с которым приходит и самостоятельность. Иными словами, приходит то, что являет собой полное, бесстрашное позволение - самому себе решать. Что касается мастерства, то оно, по мнению одного из ее наставников, рождается когда «что» и «как» приходят одновременно.

Молча послушав где-то с минуту, она произнесла: «Свечи барахлят. Да, да! Свечи!»

Вероятно, с той стороны последовало нескрываемое удивление, подкрепленное фразой: «Ну, ты, даешь подруга?!»

Лика Петровна резко ответила: «Нет! Не даю, Павел Саныч, а работаю. Говорила тебе – не жлобись и не жмись! Стыдно! Клюнул. Позарился на старье. Видишь ли? – «Бентли»?! С твоими-то «бабками»?! Добавил бы еще десять «кусков баксов» (имелось ввиду 10 тысяч долларов) и новый «Бентли»(Bentley) мог бы купить, как «vipcar» для випперсоны. При твоих-то «бабках»?! Вот завтра и займемся «хренологией»: посмотрим, что и почем? »

По аналогии с «френологией» (искусством угадывать характер и способности человека по устройству его черепа) «хренологией» Лика называла диагностику автомобиля. В первую очередь, - двигателя. А уж, потом - привода, коробки переключения передач, подвески.

Далее диалог продолжался, очевидно, уже в полушутливой, дружеской форме: «Спрашиваешь, что приготовить? Что пью? – кокетливо переспросила Лика.

------------------------------------------------------

- «Тини Санджовезе»? Красное? Итальянское? Сухое? Не! Знаешь же - только шампанское?! Марочное. Только брют! – выпалила она на одном дыханье.

------------------------------------------------------

- Помнишь? Молодец!

………………………………………………...

- Люблю мороженное. Ага! С клубникой.

------------------------------------------------------- -

- Будет?! Хо-ро-шо! Буду. Буду же ! Присылай такси.

---------------------------------------------------------

- Когда? Да, прямо с утра!».

В таком тоне монолог Лики Петровны продолжался еще некоторое время.

-Но, Саныч, уговор! Чтоб не было как в анекдоте, - предупредила она. Наверное, ей и не надо бы усматривать умысел в том, что нередко вполне объяснимо глупостью.

- А в анекдоте, рассказываю, Саныч, дело было так: «В дом пригласили настройщика рояля. Через некоторое время ему хозяин с недоуменьем говорит - я таки пригласил вас настроить рояль, а не целовать мою дочь! В ответ услышал – но она тоже выглядит расстроенной?!».

-------------------------------------------------------------

К чему я это рассказываю? Да, к тому, что в начале – посмотри машину, а потом – и утешь Вас. Погодя, Лика снисходительно произнесла: «Ладно. Шутка!».

---------------------------------------------------------------

-А, чем займусь в отпуске? – повторив вопрос Саныча, продолжила она. – Сперва, на несколько дней в Киев. Потом - на Кипр или на Крит, в Грецию. Где-то там, послухам, из пены морской родилась богиня любви Афродита. Хочу посмотреть. Себя показать.

--------------------------------------------------------------

- Да, знаю, что там забастовки. Ну, и что? Они ж там проходят по графику. Да, к тому же – в Греции « все есть!»

Обычно на отдыхе, оставаясь одной, Лика Петровна любила вслушиваться в тишину. Но, почему-то об этом в сей раз смолчала, продолжая по инерции поддерживать «треп».

Закончив переговоры, Лика Петровна без промедлений перезвонила в мастерские автосервиса и распорядилась, давая кому-то четкие указания, что надо подготовить ей из инструмента, аппаратуры и оборудования к утру завтрашнего дня.

Смотреть, со стороны на тех, кто в делах расторопен и хорош в работе, вероятно, интересно. Это взрослая забава для любопытных людей со стороны, сопровождаемая зачастую рассуждениями. Ясно одно: «усложнять – всегда просто, упрощать же – сложно».

Отрицать или утверждать это Лика никогда и не пыталась. Знала только одно, что последнюю ступеньку - от навыка к мастерству – проскочить можно, научившись на какой-то момент «забывать» и свои умения, и советы других. Стоит лишь на миг так поступить… И все свое (знания, умения, навыки) вдруг откуда-то приходит.

Как бы кто ни считал, а дело, про себя подумала Лика ,– это всегда добровольный выход из зоны комфорта. Было уже за полдень. Да и «свежак» все настойчивее напоминал о себе. И оставаться на ветру, даже под щедро пригревающими лучами солнца, час от часу было ни так уютно и приятно. Не та утеха.

НА ЗАРАБОТКАХ

До отправления поезда оставалось не более получаса. Но служивые, московские «менты», никак не хотели этого понять и войти в положение Виктора.

- Колись, хохол! Таксу знаешь? – дыша ему в лицо, произнес с баском в голосе, грузный телом сержант. – Шабашил, шабашил же нелегалом?

Другой мент, напарник, перелистывая отслюнёнными пальцами из конца в конец паспорт Виктора, гнусаво, говоря себе под нос, проворчал: «Ша-башил».

- В прошлом году же ша-баш-ил? – продолжал он, обращаясь в никуда, - компьютер показал, что был же в наших местах.

- На заработках, не иначе?! Подхватил реплику милиционер-толстяк.

- А заработал! Делиться надо, – пробурчал поучительно младший.

Их своенравие - его бесправие. Виктор чувствовал себя затравленным зверем. Знал ведь, что такие как он, «заробитчани», да и любые нелегалы, здесь в России, лакомый кусок для милиции, работодателей, криминала, мошенников, и еще невесть кого, желающих « развести, кинуть на бабки»… к чему и шло сейчас дело.

. Готовый работать за копейки, он старался эти «капканы» обходить, где можно, десятой дорогой. Однако его, в сей раз, предательски выдали неуверенная походка и рассеянный взгляд - искал глазами вагон. Жертвой мошенника на вокзале в подобной ситуации по статистике становиться каждый десятый.

И хотя, в тот день, 18 декабря, когда задержали его, и был «День мигранта» ( в знак защиты трудовой миграции), он, для Виктора, явно был ни его. Слышал – поговаривали: « У московских ментов руки загребущие, длинные и цепкие – своего не упустят»». Те ж всем своим поведением эти суждения и его опасения подтверждали…

Лихорадочно соображая, как вырваться из милицейских «объятий», вдруг что-то словно щелкнуло в его голове. Виктор вспомнил случай, когда он – солдат стройбата, будучи в самоволке, удачно ушел от военного патруля.

Служил он тогда в Калининграде, когда-то немецком Кёнигсберге. В городе «кораблей, бл…дей и воинских частей». Точнее - не скажешь. Право, Виктор потом, почти подобное вычитал у Генриха Гейне в книге «Путевые картины». Тот писал (хотя и время было другое, и город был другой): «В общем, жители Геттингена делятся на студентов, профессоров, филистеров и скотов, причем эти четыре сословия отнюдь не строго между собой разграничены». Виктору в то время казалось, что эти слова подходят и к определению его армейской жизни. Задержал-то его патруль морячков. «Моряки-срочники», прозванные «безкозырниками», почему-то не жаловали сухопутных. Вот и придрались к нему: для них был он не более, как «кирзовые сапоги».

Тогда, спрыгнув с пригородной платформы, он дал деру по слабо всхолмлённой местности в лес. Бежал во всю прыть, плутая, словно заяц меж деревьев. Ушел. Отстали морячки. После того случая прозвали его сослуживцы Мотовиловым.

Но, от этих, подумал Виктор о милиционерах, Мотовилов ли ты или «Мотовило» - так просто не отстанешь и не уйдешь: беда не в лесу, а среди людей.

Москва для него была сейчас не более, чем «бл…ский» город. Город профессоров и скотов, невежественных нуворишей и самодовольных обывателей, отличающихся от настоящих русских, лицемерным, ханжеским поведением. Однажды он слышал публичные откровения одного московского деятеля районного масштаба, председателя Общества добрых дел о том , что общественным транспортом он не пользуется, «там грязные украинские гастарбайты ездят…» Гастарбайтер (в народе часто употребляемое искажение «гастрабайтер») с немецкого дословно –гостящий работник. Москва таких - не любила и не любит. Но, - принимает ...Почти каждый третий доллар, переведенный украинцами, работающими за рубежом, выслан с территории России, а привезен в основном из Москвы. Судя посему, ждать Виктору поддержки, помощи было не от кого.

Перрон Павелецкого вокзала жил своей привычной оживленно- шумной жизнью.. Кто-то спешил, поторапливая своих сопровождающих. Кто-то кому-то на ходу давал наставления. Другие, из числа провожающих, застыв у окон вагона, эмоционально жестикулируя, шумно выражали свои напутствия. Мысленно Виктор уже ощущал себя там… Ногами, руками, всем телом, если и не в вагоне, то – у вагона. И отделяло то - всего лишь десяток, другой метров. Тело, руки, ноги ждали команды, некого импульса для рывка, чтоб вмиг очутиться там, в плацкартном вагоне. В висках стучало, ускоренно пульсируя, тикало как в часах: «д- о- мой, до- мой, до- мой». Казалось, это ощущение ничто уже не остановит: оно было уже в дороге.

- Уехать хочешь? - спросил тот милиционер, что держал паспорт. Второй ж - тотчас возразил ему: «Зачем спрашиваешь? Выяснять личность надо. Где был гнида? Чем занимался? Почему не регистрировался? Давай его - в «обезьянник», до выяснения?» И продолжал говорить, монотонно внятно в полголоса, произнося, вопрос за вопросом. Казалась, внятнее и не бывает. Ситуация была для него нешуточная, но очевидно для привокзальной публики - привычная. Мало ли что выясняют милиционеры?! На то и Москва!

- Домой еду, гостил, - показывая железнодорожный билет, робко, совсем безрадостно произнес Виктор. И после образовавшейся паузы, собравшись духом, приглушенно спросил: «Сколько?»

В ответ последовало: «По двести. На каждого!».

Виктор хотел было возразить, разжалобить (в хороший то день он зарабатывал не более 20 долларов). Однако, передумал. Это в своем краю - поступай, как хочешь. А в чужом – как скажут. Иначе – себе ж дороже обойдется.

Уже в тепле вагона, лежа на верхней полке, подумал: «хорошо, что еще до отправления с вокзала, до всей этой истории не стал звонить домой, жене»…

ПРОХОДНОЕ ЗНАКОМСТВО

На городских остановках в ожидании общественного транспорта случается всякое. Забавное и грустное. А ожиданья эти, известно, бывают как скоротечные, так и томительные.

Трамвая, тринадцатого номера, давно не было. К павильону на остановке поодиночке, неспешно стекался народ. Подходили почему-то только мужчины. И, если кто-то из них вступал в общение с другими, то только с вопросом: «13-го давно не было?» Неожиданно из ряда подобных вопросов, ставших почти дежурными, возникла, не к месту сказана фраза: « Тяжело быть алкоголиком! Тя-же-ло –о-о!»

Кто- кто, а мужчины из личного опыта уж знают, что хмель дело коварное и действительно тяжелое. Недоумение вызывало то, насколько и в какой мере это откровение было здесь уместно. Все меж собой переглянулись, ища глазами того кто эти слова произнес.

Слова подобно эху вновь повторилась. А высказал их человек высокого роста, стоявший от всех в сторонке, спиной к проезжей части дороги. И сказаны они были им толи в сердцах, толи специально, чтоб обратить на себя внимание.

. Но многие на остановке тотчас, же заметили, как мужчина торопливо понес к лицу что-то спрятанное в твердом бумажном пакете. После суетливых манипуляций с пакетом, скрытых в какой-то момент от посторонних глаз, мужчина повернулся лицом к людям. Нетрудно было предположит - пил. Возможно, утолял жажду пивом, ведь на улице стояла полуденная жара, а распивать пиво в общественных местах недавно запретили.

На вид он был средних лет, опрятен, тщательно выбрит, пострижен. Стройная осанка и уверенный взгляд ничем, даже в далеком приближении, не могли говорить, тем более напоминать пьяницу, выпивоху. Лицо мужчины оставалось спокойным, без ужимок и гримас, которые частенько возникают при употреблении крепкого алкоголя, задерживаясь наподобие некой маски.

- «Вот не пил, не пил и сорвался с катушек», - оправдываясь, как алкаш, нудно заладил свое мужчина,

- «Несколько лет держался. Теперь опять запил. Тяжело быть алкоголиком». Ненароком в подтверждении, от него стал предательски расползаться запах сивухи. - « Вот, самогонку себе купил. Здесь, недалеко от рынка» - вынуждено признался мужчина-алкаш.

После чего, вероятно желая спрятаться от людских глаз, он в пол оборота повернулcя и вновь приложился к бумажному пакету. Его шейный кадык учащенно заходил в такт с жадными, присвистывающими глотками. А сильновыпуклый затылок указывал, что его владелец отличается к тому же - привязчивостью.

«Мужики, я вас не нагружаю?» - вроде извиняясь, спросил мужчина-алкаш у рядом стоявших горожан. Те смолчали, позволив тем самым ему продолжать кураж.

Трамвая долго не было. Тем временем, алкаш стал, со знанием дела, рассуждать о том, что хронический алкоголизм – это болезнь, от которой трудно избавиться. И что даже весьма опасно для пьющего человека, если тот вовремя не опохмелиться. Об одном таком случае он было начал рассказывать, но что-то на дороге его от этого отвлекло.

Внешне поведением и манерой говорить, он пока никак не выражал типичные для похмелья проявления, как то: вялость и разбитость. Наоборот казался собранным, весь во внимании. Однако частое попеременное прикладывание рук с вискам, потирание их - косвенно свидетельствовали как раз о другом. О болезненных ощущениях тяжести в голове. О недовольстве человека собой и скрываемой им раздражительности.

«Да, Анатолий Пантелеевич Жуков» - представился он. И далее продолжил свой рассказ о роковых последствиях похмелья., о том , что знал человека, которому не хватило всего нескольких минут, нескольких шагов до спасительного опохмеления – тот умер от алкогольной комы, всего в нескольких метрах от магазина. Поэтому прав знакомый врач- психиатр, который якобы предупредил его о том, что резко из запоя выходить нельзя. А у него сейчас именно запой.

«Знаете, тело ноет, голову ломит. Организм требует алкоголь! Да, да! Это болезнь» – объяснял он.

«У нас в роду это наследственное. В запой по рассказам предков, бывало, уходили и прадед, и дед, и отец – продолжил он свои откровения.

Прадед был рабочим-путейцем. Революционером. Имя его занесено на стелу- памятник «Борьбу познавшим борцам за коммунизм». Был он и чекистом. Спасся в 30-х годах от «ежовщыны», добровольно подавшись служить в калмыцкие степи.

Дед тоже был чекистом. В Отечественную - воевал десантником в Крыму, на Керченском полуострове. Трижды ходил в штыковую атаку. В третьей – сам попал на немецкий штык. Спасли. После госпиталя был направлен на Северный Кавказ, там по приказу штаба фронта выводил из окружения молодежь призывного возраста. А когда в конце июля 42-го года наркомом обороны страны, лично Сталин подписал приказ № 227, известный как приказ «Ни шагу назад!», его дед был командирован в специальные заградительные отряды. Командиром взвода там и прошел всю войну. Он то и рассказывал отцу Толика, что на фронте перед боем все бухали, как наши, так и немцы. Иначе было нельзя. «Наркомовские сто грамм» - это железный закон военного распределения. Они не только снимали стресс и страх, но чаще всего вызывали решительность и отвагу. Разумеется, опьянение было совместное и повсеместное.

Да и моя бабушка, женщина просвещенная (гимназию окончила, знала несколько языков) говорила о том же. В оккупацию она оставалась в городе. Немецкий офицер был у нее на постое. Так, вражье офицерье глушило шнапс, что арканом не оттянешь. Но более – предпочитали нашу самогонку». С пафосом и определенной гордостью он подобно академическому лектору, казалось, закончил свой монолог.

.Однако оказалось, что Анатолий Пантелеевич закончил лишь его первую часть. Он вновь приложился к кульку.

Его лицо стало покрываться красноватыми пятнами, в глазах появился блеск, а ресницы охватила некоторая дрожь. Все это говорило о некоторой степени удовлетворения – психического и физического, наступившей у человека.

Прошли несколько трамваев других маршрутов, «тринадцатого» все не было. Перетасовался и круг ожидавших его пассажиров. Из первых - остались немногие

Исповедь пьяницы продолжалась… «Отец мой, - произнес он, с нажимом на первое слово, - был горным инженером – шахтостроителем. Конечно, пил. А кто из шахтеров не пьет? Но пил - то он как пел Владимир Высоцкий – на свои! В дни получки. Бывало и в разнос?! Всегда – только с корешами, по работе. Пришлось ему работать и в Сибирской глуши: строить шахты для пуска ракет».

По нарастающей громкости произносимых слов, уже отмечалась явная переоценка этим человеком собственных качеств. Чувствовал и вел себя он свободно, толи – от глупости, толи – от шизофрении.

«Выпивать я стал после окончания института, уже отслужив в армии, - продолжал рассказывать о себе Анатолий. Скорее всего «по подражанию» .Полагал, что употребление спиртных напитков – показатель зрелости, самостоятельности, силы и мужества. – Рассуждал он, продолжая и далее «понт бить» . - Пил при встрече друзей, по праздникам, печальным и радостным торжественным дням, словом, в радости и горе. Вот и сейчас запил то с досады и горя. Кинули меня на 375 тысяч гривен. Предприниматель я. Дело свое имел. Продавал кабельную продукцию. Кругом произвол. Иск в Хозяйственном суде выиграл, а деньги так не вернули. Козлы!». И приумолк…

Бытует расхожее мнение, что горлопаня, «любой дурак может критиковать, осуждать и жаловаться». И большинство так и поступает, зачастую неся чепуху.

Но в данном случае было непонятно, куролесил ли этот человек по привычке или же искал у людей сочувствия? Одобрения или поддержки? Но чего и в чем?

Хотел ли он тем самым сказать о «братстве выпивох», что алкоголь символизирует психологическое родство всех выпивающих, объяснить существование, так называемого, единства «крови» ( «мы оба братья по крови») как это было принято у древних племен.

Или же он, с наступившей эйфорией от первого действия спиртного, куражился, в этом «ловя кайф»? Кайф, когда язык болтает, а голова не знает.

В толпе ожидавших людей, кто трамвая, кто маршрутки - раздались возмущенные голоса: «Ишь, миллионер?!» «Да откуда такой мудак взялся?!»

Точку в этом ропоте поставила жесткая реплика мужчины грузный комплекции, вероятно, работяги.

- «Слышишь, мужик, кончай выступать! – громко, с матерком, сказал он, , - если с бодуна, то вали, вали отсюда подальше …!»

К долгожданному трамваю «13-го маршрута», Анатолий Пантелеевич пошел размашистым шагом, неестественно выкидывая вперед левую руку, правой же бережно удерживая кулек, по ходу твердя - «Козлы! Козлы!» Речь его стала излишне громкой и несколько смазанной…

Вдогонку ж - лишь дважды робко прозвучала реплика: «Чмо есть чмо!»

Р. S. Чмо - человек мешающий обществу – авт,