Непридуманная история

Мой дед по маме Павел Ерофеевич был небольшого роста, худощавый или, точнее, жилистый. Бабушка же Марфа, наоборот, была высокая и дородная. «Когда мы с подругой Женей,- рассказывала бабушка, – обе весили по центнеру не меньше, в цветастых крепдешиновых платьях и с химической завивкой «юность мира» прогуливалась до войны по проспекту Карла Маркса, то мужикам своим говорили: «Ребята, идите или впереди нас, или сзади! Но не рядом! Не позорьте нас, а то люди еще подумают, что мы вас не кормим!»

Дед был сыном раскуркуленного зажиточного крестьянина-кулака. У его отца Ерофея Силовича было шесть сыновей, на каждого из которых полагалась тогда земля. Невестки управлялись по дому, а сыновья - в поле. Все трудились, не покладая рук, - вот и был достаток: свои лошади, свои волы, сеялка, веялка, два просторных дома на две половины каждый. Все это при раскулачивании в 1930 году отобрали, а деда и всех его домочадцев сослали в Сибирь.

Мой дед Павел к тому времени уже отделился и жил с бабушкой в своем доме. Он участвовал на стороне красных в гражданской войне, даже окончил школу полковых командиров. Групповая фотография в рамке под стеклом висела в хате на самом видном месте. Она и спасла деда. Когда местные активисты-комбедовцы (т.е. коммунистическая беднота), привели к деду членов комиссии из района по раскулачиванию, те, увидев фотографию, ахнули:

- Кого, интересно, вы хотите раскуркуливать?  Это же красный командир! У него же при обыске во всем доме - ни зернины  не нашли!

- Затаился и маскируется, гад! Все равно он – сын куркуля и натура у него куркульская! Мы его звали в члены комиссии, а он отказался! Сказал, что обижать тружеников, что кормят всю Россию и заграницу, - преступление.

Тогда председатель комиссии, бывший военный, отвел деда в сторону и посоветовал: «Если не хочешь с нами, немедленно уезжай, жить тебе эти горлопаны тут все равно не дадут!»

Ночным поездом дед, захватив с собой только документы и эту фотографию, уехал в Днепропетровск. Утром же деда пришли «высылать в Сибирь». И, поскольку того не оказалось, арестовали бабушку и бросили в каталажку при сельсовете. Она была родом из бедняков, потому высылке не подлежала. Но держать, сказали, будут без хлеба и воды до тех пор, пока не признается, куда делся дед. Ночью же – бабушка так до конца жизни и не узнала, кто был ее благодетель, - заскрежетал засов, дверь приоткрылась, и к ногам узницы упал какой-то узелок... За дверью никого не оказалось. И бабушка, в чем была, прихватив подброшенные и завязанные в платок кусок хлеба и документы, побежала, что есть духу на станцию и отправилась вслед за дедом в Днепропетровск.

В городе их ждала  нелегкая жизнь. Несколько лет, куда бы дед ни устроился на работу, через несколько месяцев его увольняли, как сына куркуля. Жили по квартирам  на зарплату бабушки, которая устроилась на завод имени Ворошилова, где и выучилась на токаря-операционщика. Точила стаканы артиллерийских снарядов. Завод до самой войны был военным  предприятием, а  после войны стал комбайновым.

Дед Павел мытарился, пока не встретил бывшего командира по гражданской войне. Тот и предложил своему бывшему бойцу место стрелка в отряде Вооруженной охраны моста через Днепр. Когда приходили и ему анонимки на деда, он их рвал и говорил: «Товарищ Сталин ясно сказал: дети за отцов не отвечают!» Тогда же дед получил и квартиру в поселке Новые Кайдаки.: одну комнату с  маленькой кухонькой на втором этаже двухэтажного деревянного дома   Это неподалеку от того места, где вытекает, направляясь в Днепр, горячая вода легендарного завода имени Петровского. Тут и дожили дедушка с бабушкой до самой войны. Тут же родилась и моя мама  Александра Павловна.

Своего отца мама вспоминала, как очень веселого и сильного человека.

- Мама, - спрашивала я, - ну как может  человек невысокого роста и щупленький быть сильным? Ты что-то путаешь.

- Ничего я не путаю. И был отец не щупленький, а худощавый. Вот тебе один пример. Бабушке твоей перед самой войной болванкой снаряда, которая сорвалась со станка, перебило обе ноги. Она семь месяцев лежала в гипсе. Отец сам ее поднимал, переносил, обмывал. А когда, она, наконец, встала на ноги и пошла в баню – ту, что до сих пор стоит на той стороне завода Петровского, - поскользнулась и упала. Ее нога попала в сливное отверстие, не закрытое решеткой...  Вгорячах, она дошла до дома, но перед ступеньками крыльца упала. Отец выскочил и на руках отнес ее в медпункт, хотя весила твоя бабушка, как она сама говорила, больше центнера. Опять случился перелом, и снова деду пришлось с ней возиться, как с маленькой.

«А затейником, - рассказывала бабушка, - дед был, несмотря ни какие трудности. Всегда что-нибудь да придумает. Чтобы я не заживалась, а двигалась, изобретал какой-то повод вывести меня на прогулку. Приходит однажды с работы и говорит:

«Марфуша, собирайся, душа моя, и пойдем  с тобой чудо смотреть!»

«Что будем смотреть? – спрашиваю»

«Увидишь! – отвечает».

Идем по улице, а он все  в кусты вдоль дороги заглядывает.

«Что ты там все высматриваешь? – спрашиваю».

«Да тут, когда я только что шел, голова лежала!»

«Чья голова? – ужасаюсь я»

«Да откуда ж я знаю? – отвечает».

«Так надо же в милицию заявить!»

«Да я хотел, чтоб ты сначала посмотрела, может, узнаешь, чья это голова!»

Идем дальше. Вдруг он отстал и зовет: «Марфуша, иди скорей сюда, нашел!»

Подхожу, а у самой поджилки трясутся.

«Где? – спрашиваю».

«Вон под кустом лежит!»

«Не вижу!»

«Да как же ты не видишь, вот же лежит! - и показывает на  селедочную голову, - от какой это рыбы, как ты думаешь?»

Даже в свой выходной день, вспоминает мама, отец  вставал рано  и сам готовил нам завтрак. Однажды забегает в комнату и зовет нас с мамой страшным полушепотом: «Марфуша, Шура, скорее идите сюда!»

«А что случилось? – спрашиваем».

«Вы не представляете, что я сейчас  пережил! Захожу на кухню, а там  - труп!..»

«Какой труп? – спрашиваем мы с мамой в один голос». «Кажется, мертвый! – отвечает отец и, схватив нас за руки, ведет в кухню»...

Посреди кухни лежит мертвая оса…Так,  дед частенько разыгрывал свою семью, изобретая все новые и новые «страшные» истории.

Ходил дед все время в военной форме, но ему хотелось, рассказывала бабушка, иметь на лето приличный легкий костюм. Она купила отрез добротного выбеленного холста и cшила ему модную пару и кепку.

«А не могла б ты, Марфуша, - попросил он, - эту красоту чем-нибудь покрасить? А то я в белом, как буржуй недорезанный!»

У самого дома рос шикарный куст бузины. Бабушка всегда подвешивала и сушила в кухне, на протянутой там  веревке, бузинные зонтики – на случай простуды. Вот, заварив эти ягоды, она и покрасила деду его «буржуйский костюм». Обув полученные на работе шикарные американские ботинки на толстой подошве, дед отправился в город, где его застал проливной дождь.

Вернулся он с фиолетовыми потеками по лицу и всему телу. Вместо ботинок его ноги были обуты в нечто, отдаленно напоминающее римские сандалии: подошва, привязанная к ступням шнурками. Оказывается, шикарные американские ботинки были картонными и предназначались только для покойников… Тем не менее настроение у деда было превосходным:

«Ты не представляешь, Марфуша, какой фурор я произвел твоим костюмом в городе! Все шли, оглядывались на меня и спрашивали друг у друга: откуда, мол, из какой страны прибыл к нам этот джентльмен?!»

В мае сорок первого года в ночь на  третье воскресенье дед вышел на крыльцо покурить и тут же вернулся. «Марфуша, Сашенька, скорее, скорее выйдите на крыльцо!» Сопротивляться было бесполезно, и бабушка с мамой, поднявшись с постели, вышли вслед за ним, ожидая опять какого-то розыгрыша. Дед показал на небо. В черном небе, прямо у них над головой, затмевая звезды, горело и переливалось огненное слово: «Война»… Ошарашенные бабушка и мама долго стояли молча.

«Павел, надо позвать соседей, а то нам никто не поверит! - предложила бабушка».

«Ни в коем случае! - категорически отрезал дед. – Никому ни слова, иначе завтра мы все – провокаторы и … покойники! Я и вам бы не показал, да хотел убедиться, что это мне не кажется,  и что  не один я это вижу!..»

Что это было за пророческое знамение, и видел ли его кто-нибудь еще в ту майскую ночь, я не знаю. О нем и бабушка, и мама боялись всю жизнь даже вспоминать, не то, что кому-то рассказывать… Только незадолго до смерти - в 1985 году, уже при Горбачеве, бабушка рассказала мне об этом странном событии.

Случилось им увидеть и еще одно странное знамение. 24 августа 1944 года  ни с того, ни с чего вдруг у них на глазах громко треснул и раскололся стакан с водой, стоявший на столе. Через две недели пришло из военкомата извещение о том, что дед «пропал без вести»  именно 24 августа…

Бабушка ждала его всю жизнь. Сразу после войны пожилая цыганка, гадая на куске сала, предсказала, что дед попал в плен, но обязательно вернется.

Неожиданное известие о судьбе деда пришло только в 1984 году. Написала нам восьмиклассница Нина из Каушанского района Молдавии. В августе 1944 года в Каушанах в каменной православной церкви на высоком пригорке располагался санбат с ранеными советскими бойцами. Фашистам зачем-то нужна была эта высотка, и они несколько раз предпринимали попытки занять ее... Раненые бойцы отбили несколько атак. Чтобы не нести дальнейших потерь своих солдат, фашисты пальнули в церковь из миномета. Так руины и лежали, пока при подготовке к 40-летию Победы, юные следопыты не решили их раскопать. Было найдено 36 солдатских медальонов с адресами  родных. Останки воинов с почестями похоронили в братской могиле в центре Каушан… На бронзовой стеле отлиты все имена не сдавшихся бойцов, в том числе и Прокудина Павла Ерофеевича – моего деда.

В мае 1985 года мама ездила на могилу  деда и привезла из Каушан горсть земли, политой дедовой кровью. В июне того же года в возрасте восьмидесяти трех лет умерла бабушка Марфа. У нее под подушкой мы нашли в мешочке ту  горсточку далекой молдавской земли. Ее мы и похоронили вместе с бабушкой…    Если правда, что кровь, пролитая за правое дело, как и души, бессмертна, то обещанная и долгожданная встреча душ погибшего Павла и верной Марфы состоялась