Елена

ХЕЙФЕЦ

Нет действия более бесполезного, чем сожалеть о том, что не случилось. У Киры Дмитриевны не случилась жизнь. То есть, в общем, она случилась. Но, если это понятие сузить до словосочетания «женская судьба», тогда нет. Только теперь, когда позади столько лет, Кира Дмитриевна поняла это окончательно.

Нет мужа, нет детей и внуков и от этого страшно. Раньше не было страшно – всё ещё впереди, всё поправимо. Теперь же очень угнетает пугающая пустота комнат. Старость и одиночество – неважный союз.

За окном майский дождь. Очищает город от зимней скверны. Капли слезами стекают по стеклу...

О чём грустишь, май?

Май – месяц не для старух. Старушечий месяц – это ноябрь, душа в тучах, болит печень, в природе усталая обречённость, такая же какую ощущает Кира Дмитриевна, глядя в зеркало. У неё ноябрь.

Давно прошла весенняя вакханалия чувств, пролетели летние грозы, отшумел осенний листопад...

Кира Дмитриевна – старая красавица и бывшая балерина. Бывает порой так: смотришь на женщину в возрасте и не замечаешь её старости. Редко, но такое бывает. Так и здесь – старости нет, её подлый приход не обезобразил черты, а просто как бы изменил их, не уничтожив красоту до конца. До сих пор поражает её хореографическая спина, тонкие кисти рук, величественный изгиб шеи, красивые седые волосы, убранные ракушкой и прихваченные старинным серебряным гребнем. Гребень - подарок Сергея Сергеевича.

...Балерины могут заводить романы, но очень долго не должны заводить детей. Если танцуешь, то не логично, заявив о себе и достигнув успеха, терять форму, роли, время, в конце концов, когда век танцующей женщины и так не долог.

Кирочка, очаровательная и талантливая, всё откладывала – то возлюбленный был, по её мнению, ненадежен, то дают главную роль, то ещё что-то. А теперь – сожаление... Абсолютно пустые хлопоты печалиться о том, чего нельзя поправить...

– Как я была глупа! – думала Кира Дмитриевна. – Сергей Сергеевич так просил, умолял оставить ребёнка, последний шанс был – не воспользовалась, боялась лишиться роли.

Давали главную роль в новом современном балете. Она эту роль так ждала, ей было уже чуть за тридцать. Скоро совсем не та будет лёгкость, не та гибкость, прыжок не тот – «вот оттанцую – тогда...». Случившаяся в это время беременность была не нужной, мешала планам, раздражала. Решение было однозначным – не сейчас, чуть позже!

Муж очень переживал, он был старше Киры на двадцать пять лет, уговаривал не делать ошибку... Но ошибка была сделана. А через несколько лет он умер, оставив Киру одинокой до её ноябрьской старости.

Кира Дмитриевна проводит сухой узкой ладонью по туалетному столику, будто вытирая пылинки, которых нет.

Телефон молчит. Зачем он ей? Позвонить некому.

Из окна виден кусок тротуара возле подъезда, там собрались люди. «Собрание, что ли?»

Она вспоминает изнурительные репетиции, не проходящее чувство усталости, измученные ноги, когда перед выступлением внутрь пуант вкладывались кусочки свежего мяса, чтобы натруженным пальцам было чуть легче. Никто не знал, какую цену она заплатила, готовясь к новой роли. Случилось непредвиденное – роль, о которой она мечтала, неожиданно отдали племяннице художественного руководителя. Она была моложе, но танцевала не лучше, чем Кира.

Кира Дмитриевна после этого события неделю лежала, не поднимаясь, находясь чуть ли не в коматозном состоянии. Переживая случившееся, страдая от несправедливости, горюя о прерванной беременности, она не выходила из депрессии очень долго.

Театр, который, казалось бы, должен быть заполнен людьми возвышенными и целомудренными, славился интригами, всяческими наветами, наушничеством и ложью. Кира никогда не умела противиться этому, молча, принимая то, что с ней происходило.

Кира Дмитриевна, боялась, что на этом её взлёт закончится и хороших ролей не будет, но она ошиблась – впереди у неё было много замечательных ролей, слава и любовь зрителей, поклонники, подарки, корзины цветов, ухажеры и радость от победы над собой.

До сих пор ей снится сцена, гримёрка, запах тяжёлых бархатных портьер, полумрак утренней сцены, томное движение музыки по вечернему залу, который ещё не заполнен зрителями. До сих пор она парит на сцене и ей слышится тихий чарующий шелест настраиваемых инструментов в оркестровой яме. Даже, если бы она хотела забыть всё это, ноги не дадут ей это сделать, они напоминают о себе постоянно. Она всё ещё танцует во сне…

Целый день Кира Дмитриевна передвигается по огромной пустой квартире – ищет себе занятие.

Большая библиотека заполнена старыми журналами, газетами, многочисленными томами классиков и устаревшими сентиментальными романами. Из современных книг она покупает только поэзию, справедливо считая, что хорошая поэзия находится вне времени. Книги спасают её от одиночества. Стихи гонят прочь унылое настроение. Доступное и приятное лекарство.

Вчера она приобрела тонкую книжку стихов Юрия Левитанского. Его стихи нравились. Они тихо ложились на её, в хмурых облаках, душу.

Кто-нибудь утром проснётся сегодня и ахнет,

и удивится – как близко черёмухой пахнет,

пахнет влюблённостью, пахнет любовным признаньем,

жизнь впереди – как ещё не раскрытая книга.

Это о ней. О прошлой Кире. Совсем недавно всё было ожиданием, а сейчас время подводить итоги и лечить свой разрушенный организм, живущий в отличие от души совсем в другом временном отрезке. Конфликт оболочки с содержанием...

Кто-нибудь утром проснётся сегодня и ахнет,

и удивится – как быстро черёмуха чахнет,

сохнет под окнами деревце, вьюгою пахнет,

пахнет снегами, морозом, зимой, холодами...

Домашние дела лежат на домработнице Клавдии. Как ни мала пенсия балерины, а отказаться от старых привычек Кира Дмитриевна не в силах. Сергей Сергеевич - её третий муж оберегал Киру от всех бытовых тягот. Его давно нет, а привычки остались. Кире Дмитриевне приятно, что живая душа приходит, несёт за собой шлейф впечатлений о настоящей женской жизни, гремит ведром и командует.

Домработнице за пятьдесят, она всю жизнь проработала в театральном буфете. С ней можно поговорить о театре. Она умеет слушать. Буфетчица Клавдия счастливая женщина. У неё есть то, чего не имеет Кира Дмитриевна. Иногда они сидят на старом кожаном диване и рассматривают пожелтевшие Кирины фотографии – осколки минувших дней.

Вот она на сцене в длинном белом хитоне, стремительная, утончённая, похожая на птицу, вот на Кавказе под пальмами с мужем Сергеем Сергеевичем, морским офицером – седым красавцем в белоснежном кителе.

За годы службы от него пришло 93 письма, они хранятся в шкатулке из слоновой кости, которая стоит на комоде. Она любит перечитывать эти утончённые образцы эпистолярного жанра, сидя в кресле под торшером с оранжевым абажуром.

Кира Дмитриевна бережно хранит все его подарки – черную люрексовую шаль, розовую сумочку, обшитую французским бисером, большой яркий веер из перьев райских птиц и множество разных безделушек. К сожалению, когда не стало хватать пенсии, пришлось отнести в ломбард тяжёлое жемчужное ожерелье в три нитки с серьгами и колье с крупными изумрудами – всё ушло за бесценок. Кто носит сейчас это чудо? Хотя, о чём сожалеть? Оставлять украшения некому...

У мужа был изысканный вкус. Он вообще был правильный и аккуратный, как английский газон. Лучше его не было.

...Когда-то на репетиции юная Кира упала в оркестровую яму; помимо двух поломанных рёбер у неё тогда возникла скоропостижная любовь со скрипачом Альфредом. Всё это было до главного в её жизни мужчины и ничего, кроме разочарования, не принесло. Не о чем вспоминать! Альфред был вторым мужем Киры Дмитриевны – эгоистичный самовлюблённый Нарцисс. Женщины его обожали. Он всегда находился в окружении влюблённых в него балетных див, худых, подвижных, как морские водоросли. Кире некогда было бороться с этими растениями, и она всё пустила на самотёк.

Альфред метался, сомневался, любил и расставался, но это подводное царство никак не устраивало Киру. Жизнь со скрипачом была похожа на расстроенный музыкальный инструмент, который всё время фальшивил.

...В дверь позвонили. Она теперь рада любому событию, нарушающему гнетущую тишину дома.

На пороге стояла соседка Зина.

– Кира Дмитриевна! Пожалуйста, спуститесь вниз, у подъезда собрание жильцов. У нас неприятности! – выстрелив заранее приготовленной фразой, Зина умчалась оповещать другие квартиры.

Вот кто живёт полной жизнью, - трое детей, шестеро внуков и два правнука. Зина всё время стряпает, кого-то встречает, провожает, лечит и выгуливает. Она всем нужна. В подъезде она главная, успевает следить за чистотой и решать всякие общественные проблемы. Милая женщина.

Кира Дмитриевна красит губы яркой, чуть подсохшей помадой, пудрит лицо, поправляет причёску – привыкла шикарно выглядеть. Это неистребимо. Она и к мусоропроводу никогда в халате не выйдет.

– У вас гости? – каждый раз удивленно спрашивает Зина, увидев её с мусорным ведром.

– Нет. А почему вы спросили? – И Кире Дмитриевне становится неловко от того, что у неё нет гостей.

Давным-давно у неё были две близкие подруги, но одна уже в мире ином, а с другой она рассталась сорок лет назад, поняв вдруг, что одинокая подруга не против заполучить Сергея Сергеевича. Предательство во все времена являлось одним из самых тяжёлых испытаний. С тех пор подруг нет.

Свыкнуться со старостью таким женщинам, как Кира Дмитриевна невозможно. Эта боль ежедневно созерцать своё увядание, перерастает в какую-то душевную болезнь, муку, и она занозой будет сидеть внутри до гробовой доски, будет терзать и мучить невозможностью повторения триумфа, славы и молодости. Красивой женщине стареть тяжело...

Кира Дмитриевна боролась со временем, пока не поняла окончательно, что старость - болезнь неизлечимая. О смерти она думает без каких-либо внутренних истерик. Часть её уже умерла, унеся с собой ясность взгляда, упругость кожи и лёгкость движений. Это страшнее, чем то, что ждёт её впереди.

Кто-нибудь утром сегодня совсем не проснётся,

кто-нибудь тихо губами к губам прикоснётся

и задохнётся – как пахнет бинтами и йодом,

и стеарином, и свежей доскою сосновой.

Ну, что ж, так будет и с ней...

На комоде в старинной вазочке из тонкого коричневого стекла, уже две недели стоят ветки черёмухи. Сегодня произошло чудо, в домашнем тепле распустились до срока белые пахучие грозди. Будто маленькие белые облачка зацепились за тонкие ветки. Наверное, поэтому сегодня ей вспомнилось это пронзительное стихотворение.

Кира Дмитриевна закалывает белую крепдешиновую блузку брошью, душит запястья, поправляет причёску и спускается на лифте вниз.

На улице шёлковый воздух коснулся лица, утро оглушило запахом намокшей земли, вновь удивляя яркостью травы и ароматом весеннего солнца.

У подъезда толпился народ, в основном старушки и мамы с колясками, всем остальным не до разборок.

На вышедшую из двери подъезда Киру Дмитриевну все обернулись и на секунду замерли. Так было всегда. Но сейчас это её тревожит: «Может, смотрят потому, что она выглядит смешно? Старушка из сундука, старомодные туфли на каблуках и эта её белая блуза с брошью...»

Наверное, она вызывающе одета. Она всё ещё не понимает, как должны одеваться старушки. Не понимает или не хочет смириться... Пора перебираться в тапки, в каких ходит Зина, а не совать свои ноги в лодочки, которым почти столько же лет, сколько Кире Дмитриевне.

Народ был возбуждён. Мария Ивановна с первого этажа что-то громко говорила высокому мужчине в рабочей одежде. Для большей убедительности, она стучала своей палко -клюкой об асфальт. Женщины галдели и поддерживали активистку. На скамейке сидело трое рабочих, а неподалёку стоял экскаватор и урчал, отравляя выхлопными газами чудесное майское утро. Зина подошла к Кире Дмитриевне:

– Надо подписать письмо от жильцов. Приехали эти варвары, – она показала рукой в сторону рабочих, – чтобы уничтожить все деревья, которые мы тут третий год выхаживаем. Вы ведь тоже их сажали и поливали в жару.

– А почему уничтожают деревья? – удивлённо подняла брови Кира Дмитриевна.

– Рядом с нашим домом будут строить супермаркет, а деревья мешают. Вон посмотрите, – Зина показала на яму и три выдернутых деревца-подростка. Они лежали, как лежит раненый, надеясь на помощь.

– Какое безобразие, – искренне возмутилась Кира Дмитриевна. – Я, конечно же, подпишу письмо!

Кире Дмитриевне искренне было жаль деревца. Два года назад она участвовала в субботнике, сдавала деньги, вместе с соседями по дому, решала какие саженцы покупать, а потом пришла на своих каблучках, копала ямки и втыкала в них деревья-прутики. Летом в жару Зина организовывала дежурства по поливу молодой аллейки. Было радостно, что благодаря общим усилиям деревца принялись. Такие вот пустяки могут радовать, так же как и отбирать радость. Сейчас её хотели отобрать. Жизнь – это вообще очень короткий отрезок времени, подготавливающий нас к разлуке с тем, к чему ты успел привязаться.

Кира Дмитриевна с болью вспомнила историю, которая случилась в далёком детстве. Рядом с домом, где она жила с родителями, росли пять огромных старых тополей и небольшая ольха. Тополя были сказочными гигантами с узловатыми ветвями, глянцевыми листьями и толстой корой, в лабиринтах которой деловито бегали суетливые муравьи. Кроны исполинов возвышались над крышей двухэтажного дома. Под тополями было тенисто и прохладно даже в самую невыносимую жару. Как-то Кирочка вернулась с уроков и увидела, что один тополь спилен, а над следующим колдуют рабочие. Со своими огромными топорами они были похожи на палачей. Рядом стоял грузовик, который должен был увозить спиленные деревья. Кира была потрясена. Душа рвалась на части, казалось, будто она теряет друзей. Сколько игр было проведено под этими тополями! Каждую весну Кира вместе с мальчишками в пушистых от весеннего цветенья ветвях ольхи ловила большущих и шумных майских жуков. Пленники неуклюже отбивались мохнатыми лапками, желая освободиться и, получив через некоторое время свободу, включали свой моторчик и с шумом улетали в неизвестные дали. Очень хотелось узнать куда и дети фантазировали что-то про волшебную страну эльфов. Кира хотела, чтобы всё вокруг было красивым и правильным, эта детская наивность присутствовала в ней потому что была
«Жизнь впереди – как ещё не раскрытая книга»...

Почему же на первых страницах её должно быть так больно? Она тогда ничего не смогла изменить. С этими тополями всё закончилось так, как решили взрослые, и дома даже никто не понял её слёз.

Тогда тоже был тёплый ласковый дождь, тихая музыка утра, которую дарил май, сулящий впереди вечную молодость, юную радость жизни, созидание и счастье...

Почему почти та же ситуация должна была повториться через столько лет?

Не грусти, май! Всё плохое пройдёт!

Кира Дмитриевна подошла к мужчине, с которым воевала бойкая старушка.

– Будьте так добры, объясните, почему сложилась такая нелепая ситуация? Ведь это наш двор и наши деревья!

У высокого мужчины лицо было, как бы плотно занавешено. Наверное, с таким лицом легко жить. Для кого раздвигались занавесочки – неизвестно, но очевидно было, что для собравшихся жильцов он делать этого не будет.

– Это решение горисполкома, – твёрдым голосом говорил занавешенный мужик. Изменить его я не вправе. Вы мешаете нам работать и совершенно зря затеялись с писаниной!

Мужчина шагнул в сторону, показывая, что говорить больше не о чем. Зашторился полностью. Рабочие встали со скамейки.

Мария Ивановна подскочила к главному и вцепилась в его рукав. Мужчина притормозил.

– Не вижу причин роптать. Для вас же строится магазин! Повторяю – решение о строительстве принято не мною! А письмо ваше будет валяться месяц, если его вообще прочитают. У нас рабочий день. Мы из-за вашего собрания теряем рабочие часы. А тут уж, извините, время – деньги!

– Плевать нам на ваш рабочий день и на ваши деньги! А в магазин я и подальше могу сходить, – громко закричала Зина.

– Вы понимаете, что такое проект? – раздражённо объяснял мужчина. – Сколько людей участвовало в его создании? Сколько надо было работать над каждой ерундой и сколько согласовывать подписей!? Кто, когда и почему будет этот проект переделывать? Из-за ваших деревьев? Не смешите меня! Вам жаль своего труда? Ничего – посадите новые, юные натуралисты! Не вижу причин мешать планам серьёзных людей! Эта стройка стоит больших денег. А на другой чаше весов ваша болтовня! К чему она, граждане тимуровцы?

Мужчина, отвечая, смотрел на Киру Дмитриевну, решив, что она человек из всей толпы наиболее понимающий. И потом, интеллигенция обычно пасует перед грубой силой и резкими словами. Киру Дмитриевну он выделил, как звено слабое в этой непробиваемой стене человеческого упрямства. Она первая должна дрогнуть и стать примером мирного урегулирования вопроса.

– Расходитесь! Нечего шуметь зря. Посадите ещё деревья, вам всё равно делать нечего – с усмешкой бросил он в толпу, пытаясь подвести всё вышесказанное к общему знаменателю.

– Постойте, – неожиданно резко для себя самой, сказала Кира Дмитриевна. – Письмо нигде не будет валяться, я сама сегодня же, сейчас же поеду туда, где это решение выносилось. Я добьюсь приёма и уверена, что нас поймут.

Ей очень хотелось спасти деревья, как бы извиняясь перед прошлым, за то, что много лет назад она не смогла это сделать.

Кира Дмитриевна и в самом деле готова была бежать в горисполком и доказывать свою правоту. Она сделает это немедленно и добьётся справедливости!

В разговор вступила Альбина, молодая беременная мама, держащая за руку двухлетнего ребенка, который жаждал свободы. Юная мать без устали жевала жвачку и боролась со своим малышом. Похоже, что ребёнка она родила прямо в школе, читая про первый бал Наташи Ростовой.

– У нас уже забрали кусок двора за домом под детский сад. Теперь негде поставить детям горку, скамейки и песочницу!

Все посмотрели на кривой треугольник двора, который украшали мусорные контейнеры. Возле них сиротливо сидели два грязных кота бомжеватого вида.

– Я бы на вашем месте, мамаша, радовался, что ребёнка в детский сад недалеко водить. Я так понимаю, что для вас это актуально-занавешенный выразительно посмотрел на вздернутую, на животе Альбины подростковую юбчонку. Такие как вы, вечно всем недовольны! Детский комбинат рядом, магазин будет рядом. Что вы поднимаете шум из-за ерунды?

– Это совсем не ерунда - возразила Кира Дмитриевна. Вы не желаете нас слышать, вы игнорируете наши права и наши желания. Так нельзя поступать. Это не по-человечески! Это жестоко, в конце концов!

Она разволновалась, в висках стучало, видно поднялось давление.

На щеках проступили красные пятна.

Дядька в робе не отступал.

– А вы, бабуля, не волнуйтесь, поберегли бы лучше здоровье! Гулять идите в парк, он тоже недалеко от дома. Зачем под подъездом сидеть? Сплетничать?

Кира Дмитриевна чувствовала, как горят щёки.

– Если вы такие неугомонные, я скажу вам ещё кое-что, – продолжал свой монолог защитник супермаркета. – Хотите правды?

Народ хотел правду, но хорошую.

– Стройка эта не городская, магазин будет частный, так что решение, сами понимаете, поменять невозможно, по всем инстанциям прошла вся необходимая оплата. Ребята уже позвонили хозяину. Он обещал подъехать. Если хотите – ждите. А вот, кстати, и он!

К подъезду подкатила шикарная красная иномарка. Из неё вышло лицо кавказской национальности средних лет в чёрных очках, с огромным перстнем на руке и толстенной цепью на волосатой груди. За ним вышел бритоголовый охранник. Он был решителен, как солдат, штурмующий Зимний. Ну почему подобные персонажи всюду одинаковые? Их высмеивают, рассказывают про них анекдоты, но они не узнают в них себя и продолжают быть самими собой!

Народ как-то сжался, прогнозируя неприятности. Обдав граждан удушливой волной заморского одеколона, владелец будущего супермаркета оглядел собравшихся - будто снежный ком в лицо бросил, достал из кармана тонкие коричневые сигареты, красиво закурил, наконец, слегка улыбнулся публике золотым ртом и представился:

– Меня зовут Карен. По какому поводу стачка? Не вижу причин для волнений! Надеюсь, мы найдём с вами общий язык! Ссориться не хочется. Зачем ссориться? Не хорошо это! Всё мирно решим.-

Все замолчали, и в этой тишине раздался голос Альбининого малыша: « Почему дядя так громко пахнет?» Собрание засмеялось и чуть расслабилось.

Прояснив обстановку, Карен спросил: «Кто у вас главный?»

Зина замялась, но подняла руку.

Судя по выражению лица золотого Карена, он не сомневался, что принимает Соломоново решение. Мысли его струились, как вода в горном ручье – легко и равнодушно. Благодетель достал из дипломата конверт, демонстративно сунул в него деньги и протянул Зине.

– Это вашему дому за неудобства. На эти деньги можно разбить хороший сад и ещё много чего сделать, вон слева ещё сколько места!

– Хочется не сад разбить, а вашу физиономию, – выкрикнул пожилой мужчина с пуделем, который с самого начала был уверен, что дело не выгорит. – Не надо нас тут денежными знаками забрасывать! Совесть себе на них купи, если получится.

Мужчина резко повернулся, махнул безнадёжно рукой и ушел, громко хлопнув дверью подъезда.

Притихшая было, толпа опять загудела. Мнения разделились.

Если золотого Карена всё равно не победить, то глупо отказываться от денег? Проблем у дома достаточно – надо стёкла поменять на лестничных клетках трёх этажей, а то ветер гуляет, пока ЖЭК спит, докупить два новых мусорных контейнера – из старых, дырявых постоянно вытекает зловонная лужа. Необходимо, наконец, ликвидировать течь в подвале, где благодаря хорошим условиям в любое время года живут и размножаются вечно голодные комары, давно забывшие о временах года и мучающие жильцов даже зимой. Помимо всех этих необходимых дел можно купить новые саженцы и посадить их на оставшемся треугольнике земли.

Обсуждать стало нечего, толпа начала расходиться. Зина засунула деньги в карман фартука, пообещав отчитаться.

Кира Дмитриевна расстроилась. Деревья она не спасла. Как грустно! Было жаль и того, что теперь двор превратится в строительную площадку – будет пыль и грязь, шум и неудобства. Но ещё большую неловкость испытывала она от мысли, что так легко сдались люди, поменяли своё мнение под магическим влиянием денег.

В её жизни подобный гипноз был в самом начале юности. Магия денег имеет невероятную силу. Первый раз Кира Дмитриевна выходила замуж за денежный мешок, не подозревая об этом. Ей было 17 лет, и она думала, что влюблена. Эту любовь сопровождало то, что тянется обычно за богатством – свобода действий, покупок, поездок, дорогая мишура. Тогда казалось, что только так должно быть в жизни. Как скульптор, который берёт камень и отсекает всё лишнее для своего произведения, так жизнь, убрав богатство, обнажила пустоту и скуку этого нелепого союза. Долгое время безуспешно они пытались отыскать в чёрной комнате чёрную кошку, которой не было. На то, чтобы разобраться в этом потребовалось пять лет.

Сейчас для Киры Дмитриевны деньги ничего не значат. Жаль, что свой опыт ей некому передать…

Кира Дмитриевна вернулась в грустный покой своего жилища, где помимо запаха старых книг, сердечных капель и пустых флаконов из-под духов, еле улавливался аромат распустившейся черёмухи.

Она пододвинула стул к окну и села, глядя на улицу. Город был умыт и улыбчив. Май набирал силу, добавляя ярких оттенков к своей размытой дождём милой акварели. Кире Дмитриевне очень захотелось прочитать понравившееся стихотворение о черёмухе, она не помнила его полностью. Найдя на полке с поэзией тонкую книжечку и надеясь, что получит необходимое лекарство от душевной хвори, она открыла нужную страницу и прочитав, вернулась к последим двум строчкам:

Что бы там ни было с нами, но снова и снова
пахнет черёмухой – и ничего не поделать!

__________________________________________________________