- Вот, Анатольевич, наше Фёдоровское кладбище, – сказал Игорь Дудаков, показывая рукой на заржавленные решётчатые ворота. 

Пройдя в приоткрытую калитку, они осмотрелись. 

- По-моему нам туда, вдоль ограды.

И они двинулись вперёд, по тихой аллее.

- Там напротив памятника есть «своя» калитка, но она скорее всего закрыта, поэтому пройдём через эти ворота…

***

Алексей Анатольевич Ленко переехал в Горнозаводск не так давно. Его долго переманивали на завод «Уралхиммаш», ещё с той поры, когда он в конце девяностых впервые попал на это предприятие. Именно тогда руководство родного Пролетарского станкостроительного завода отправило его настраивать новую производственную линию. В тот период он очень сдружился с начальником цеха Николаем Семёновичем Мурзой, и тот, когда стал главным инженером предприятия, несколько лет бился над тем, чтобы переманить Ленко к себе. Но тот долго отказывался, ему так не хотелось покидать Слобожанщину. Прошло три года, прежде чем Алексей решился. И то случилось это только после развода с женой. Оставив ей всё совместно-нажитое имущество, чтобы сжечь все мосты, он поддался на уговоры и переехал по приглашению Мурзы на Урал. Николай Семёнович предложил ему возглавить конструкторский отдел и предоставил Алексею Анатольевичу ведомственную квартиру в пятиэтажном многоподъездном доме, построенном для рабочих завода ещё при СССР…

Коллектив был дружный, что очень радовало Алексея Анатольевича. И вот вчера в пятницу после работы в бюро отмечали день рождения конструктора Елены Соломенцовой, и после небольшого застолья мужчины, посадив дам на автобус, сами не поехали, а решили не торопясь прогуляться. Начало октября, городские аллеи горели в лучах заходящего солнца. Озолотившиеся деревья дарили не только буйство красок, но и непередаваемый листвяной запах. Конструкторы шли по улице Альпинистов и вполне мило беседовали обо всём понемногу. Заговорили и об альпинизме, и о туризме в СССР. Внезапно выплыл разговор о погибшей в горах на северо-западе области в 1959 году группе туристов на перевале Желнова. Тут-то Игорь Петрович Дудаков и оговорился, мол, семь человек из девяти участников группы захоронены на Фёдоровском кладбище в центральной части города, там стела с портретами установлена. 

- Слушай, Игорь, может ты как-нибудь сводишь меня туда? – Поинтересовался Ленко, – я хотел бы глянуть на их памятник.

- Да не вопрос, Анатольевич, – ответил Игорь, – хоть завтра.

Назавтра была суббота, и Алексей Ленко, проснувшись и вспомнив о разговоре, решил, что сегодня ему хочется расслабиться после напряжённой недели. Но интерес попасть на Фёдоровский погост не пропало. Позавтракав, он позвонил Дудакову и попросил:

- Петрович, помнишь о нашем вчерашнем договоре, о братской могиле Желновцев? Если завтра время позволит, проведёшь мне экскурсию?

- Да о чём речь, Анатольевич? Сходим!

*** 

Не смотря на то, что кладбище находилось в центре города, оно было заросшим, полудиким. Запущенности особой не было, но и ухоженным некрополь назвать было нельзя, скорее всего из-за буйной растительности, чуть ли не «подлеска». Поражала тишина. Вот позади за стеной проспект Гагарина – шумная автострада со звенящими трамваями, а такое ощущение, что город заснул, затих, замер, город просто не ощущался. Ленко даже не успел осмотреться, а они уже были на месте. Серая стела над братской могилой находилась совсем близко от входа, который действительно оказался закрытым. Девять фотографий на бетонном обелиске, небольшая площадка, низенькая ограда и семь гранитных камней с именами. За стелой буйной стеной возвышался почти что лес: берёзы, сосны, ели, на фоне которых памятник смотрелся впечатляюще. Молодые ребята, в основном от двадцати до двадцати пяти лет, так нелепо погибшие. Споры об их гибели тянутся с тех самых пор и, скорее всего, долго ещё будут продолжаться.

- Мой батя был на похоронах Желновцев, – сказал Игорь, – правда, на вторых, в мае. Первое захоронение было в марте, а троих подзахоронили позже. Батя рассказывал, что оставшиеся тела нашли в День Победы…

- А почему их здесь семеро? Их же на фотографиях на памятнике девять?

- Честно признаться, не знаю. Двоих похоронили на Арсеньевском кладбище. Тоже в центре города. Скорее всего, родственники заартачились.

- Ну что, пойдём домой, или есть что ещё показать?

- А давай просто пройдём через весь погост до центрального входа и там на улице Блюхера сядем на автобус.

И они неспешно пошли по одной из аллей. Они миновали памятник умершим бойцам времён Великой Отечественной Войны, которые скончались в местном госпитале, минут через пять они прошли ещё один мемориал, памяти чешских легионеров. Постепенно, разглядывая могилы, подошли к Всесвятскому храму. Судя по всему, это была самая старая часть кладбища, надгробия были совершенно разные, необычные со статуями и декоративными украшениями. Когда маленькому Лёше Ленко было восемь лет, он видел подобные памятники на Иоаноусекновенском кладбище в родном Пролетарске. Правда через пару лет, остаток этого кладбища смели бульдозером и на костях построили спорткомплекс одного из вузов.

- Слушай, давай обойдём вокруг храма, уж больно надгробия здесь оригинальные, – попросил Алексей, – хочется рассмотреть.

- Да время терпит, почему бы и не пройтись, – ответил Дудаков, – давай с этого фланга обойдём, – и указал влево. 

Они свернули с центральной аллеи и пошли петлять между памятниками. Купцы, горнопромышленники, представители дворянства и интеллигенции. И вдруг, среди этих неухоженных древних обелисков из мрамора и гранита мелькнул полуразвалившийся бетонный памятник в человеческий рост с вазой наверху. Как среди таких представительных надгробий мог оказаться бетонный? Словно среди престарелых, но чопорных франтов – лохматый джинсовый хиппи. Ленко подошёл к этому щербатому «дольмену» и, раздвинув сухую поросль мятлика и пырея, откинув засохшие лозы девичьего винограда, прочитал надпись «Аркадий Аронович Данин, автор русского текста «Интернационала» годы жизни 1872-1943». 

- Как, неужели он похоронен здесь у вас в Горнозаводске?

- Кто? – удивлённо спросил Игорь Петрович.

- Данин, поэт!

- Не знаю такого.

- А знаешь крылатые выражения: «Кто был никем, тот встанет всем» или «Кипит наш разум возмущённый», или «Это есть наш последний и решительный бой»?

- Ну конечно же, знаю, это ведь строки из «Интернационала».

- Ты представляешь, как его помотала жизнь?! Он ведь родился в Хаджебее, учился в Рудничном училище Корсуньска, которое спустя восемьдесят лет заканчивал я, правда это уже был Каменноугольный техникум. Я ведь по первому образованию механик-электрик. Это потом я вернулся в Пролетарск и закончил Политех. У нас там, в Корсуньском техникуме был музей, там Данину два стенда были посвящены. Он ведь после рудуча в Парижском университете горному делу обучался, там с социалистами и сошёлся. По-моему он в министерстве угольной промышленности работал в Москве, но то, что он умер в Горнозаводске, я не знал.

- Ну, а я, честно признаться, до этой поры и не знал, кто это такой, – сказал Игорь и хотел уже пойти прочь.

Но Алексей Анатольевич ещё несколько минут задержался возле памятника, оглядывая трещины и выщербления, которые оставило время. А ещё его просто смутило, почему могила в таком запущенном состоянии, заросшая.

После того, как Алексей и Игорь покинули некрополь, они не сели на автобус, а не торопясь пошли к трамвайной линии.

- Может, по кофейку с коньячком? – спросил Дудаков и кивнул на другую сторону проспекта, где виднелась вывеска «Кофейня №7».

- Давай просто по кофейку.

Они зашли в кафетерий, сели за круглый столик, возле которого стояла вешалка, стилизованная под уличный газовый фонарь. Скинув плащи, заказали кофе. Игорь увлечённо о чём-то рассказывал, но Ленко его не слышал. У него из головы не шла заброшенная могила поэта. Нет, Алексей Анатольевич не был поклонником поэзии. Тем более пролетарской. Но ведь это имя три четверти века назад было на слуху, поэт, драматург, переводчик французской поэзии, а в итоге заброшенная могила…

*** 

Прошло три дня, в течение которых Ленко заметил, что поход на кладбище его очень смутил, а открытие могилы Данина угнетает, не даёт покоя. И только в четверг вечером он понял, что именно нужно сделать. Через справочное бюро он узнал, где находится офис горнозаводского отделения КПРФ, выбрав удобный момент, нанёс им визит. Здание на улице Машинной, в котором находился обком компартии, было новостроем, в котором размещались всевозможные офисы. Красная квадратная табличка с серпом и молотом бросалась в глаза издали, поэтому искать вход не пришлось. Он сразу же отправился в приёмную, где молоденькая секретарь, записала его данные и препроводила в кабинет первого секретаря. Владимир Краснощёков, седой представительный мужчина с лицом, полностью оправдывающим фамилию, встретил Алексея Анатольевича с живым интересом, он как-то сразу угадал, что молодой мужчина пришёл не как проситель, а как деловой человек:

- Здравствуйте, – сказал Алексей, – вы здесь за старшего?

- Добрый день, я Владимир Михайлович, первый секретарь обкома, – пробасил он, – а вы кто, с чем пожаловали?

- Я начальник конструкторского отдела «Уралхиммаша» Алексей Анатольевич Ленко, а к вам я с претензией.

- Вот как? – приподняв правую бровь, удивился Краснощёков.

- Да, с претензией! Я хотел бы у вас поинтересоваться, какой гимн у коммунистической партии России?

- Ну, известно какой, «Интернационал», конечно же.

- А вы не подскажете, кто написал его? – продолжал Ленко.

- Ну, если память мне не изменяет, Евгений Потье.

- И вы его так и поёте на языке Потье, на французском?

- Нет, мы поём на русском, но я не понимаю, куда вы клоните? – удивлённо потянул Владимир Михайлович.

- Вы меня извините, я человек приезжий, в Горнозаводске только седьмой месяц живу, но на прошлой неделе меня с приятелем занесло на Фёдоровское кладбище, где мы нашли совершенно заброшенную могилу автора русского текста вашего гимна.

- Да вы что!? – удивился Краснощёков. – А ведь точно… Аркадий Данин… Я ведь ещё в воссьмидесятых годах с классом ходил туда перед Днём пионерии на экскурсию от Музея истории комсомола. Представляете, совершенно из головы вылетело. А вы сейчас свободны, показать мне не сможете? Я ведь лет тридцать там не был, по-моему, при Андропове последний раз.

- Да смогу конечно же.

И Краснощёков, покрутив диск на видавшем виды раритетном телефоне, прокричал в трубку:

- Семён, ты можешь нас на Фёдоровское кладбище с товарищем отвезти? Когда? Да прямо сейчас! Спасибо, мы выходим.

«Товарищ! – подумал Ленко, – какое старое доброе слово, за суетой и лётом лет совершенно выпавшее из обихода».

- Ну, вы готовы, едем? – спросил Краснощёков, он нахлобучил на голову ленинский кепарик, накинул холщёвую бежевую курточку, и они спустились к подъезду, где их поджидала вишнёвая «девятка». 

Остановившись возле кладбища, водитель спросил:

- Мне здесь подождать?

- Нет, Семён, бери фотоаппарат и пошли с нами, – сказал Владимир Михайлович, – будешь смотреть, запоминать и фотографировать.

Краснощёков пояснил Алексею Анатольевичу:

- Семён Михайлович наш курьер, а попутно и редактор отдела связи с общественностью в газете «Свердловская правда». Ведите, товарищ Ленко.

Шурша редкой опавшей листвой, они приблизились к Всесвятской церкви и пошли по тропке. 

- Ну вот и пришли, – сказал Алексей, указав им на выщербленный памятник, увитый засохшими лозами.

- А ну-ка, Семён, сфотографируй вначале так, – подождав, пока тот сделает несколько кадров, – а теперь давай обдерём эти щупальца спрута времени.

Они соскребли виноградные лианы, и Семён Михайлович сделал ещё несколько снимков.

- Спасибо, Алексей Анатольевич, – сказал Краснощёков.

- Да не за что.

- За неравнодушие. А нам это горький урок. И, честно признаться, мне стыдно. Я ведь знал, что Данин похоронен в нашем городе, но вот в рутинной суете вылетело из головы.

- А как он оказался в Горнозаводске? – спросил Ленко, – в эвакуации был?

- Да, насколько я помню, как рассказывал экскурсовод, его с супругой сперва в Молотов отправили, а через полгода он перебрался к нам. Здесь и умер от рака горла. Говорят, кто-то из Литфонда его сюда переманил, мол, здесь врачи лучшие были. Не помогло.

Обменявшись контактами, сели в «девятку». Краснощёков скомандовал отвезти Алексея домой, а когда прощались, сказал:

- Надеюсь, мы с вами в скором времени встретимся.

***

Но понятие «в скором времени» вполне растяжимое. Прошло четыре года. Поздно вечером 1 ноября, когда Алексей уже готовился лечь спать, раздался телефонный звонок. 

- Добрый день, товарищ Ленко! – раздалось в телефонной трубке, – Это Краснощёков из КПРФ беспокоит.

- Доброй ночи! – ответил Алексей, давая понять, что уже далеко не день.

- Вы в воскресенье свободны? 

- Ну, пока планов нет. 

- Приезжайте к 12.00 на Фёдоровское кладбище к Данину. Сможете?

- Да, а что случилось?

- Приезжайте, увидите, будем устранять историческую несправедливость.

***

Воскресенье выпало на 6 ноября. Завтра очередная годовщина Октября, когда-то красный день календаря. Алексей Анатольевич приехал чуть раньше назначенного времени и пошёл через боковую калитку возле обелиска Желновцам, так как из окна трамвая увидел, что она открыта и заметил выходивших посетителей. Пройдя через погост, увидел Всесвятский храм, а возле могилы Аркадия Данина группу людей с красными флагами и триколорами. Когда он подошёл, обратил внимание, что собравшиеся в основном представители старшего поколения, и были, судя по виду, представители сми с камерами и диктофонами наизготове. Надгробие поэта было укутано белой тканью. Через пару минут прибежал Краснощёков с группой товарищей, среди которых был и Семён. Владимир Михайлович подошёл к Ленко, поздоровался и прошептал:

- Губернатор скотина, его всю неделю приглашали, отказался, полное равнодушие. Не до поэтов ему. Тем более до коммунистических. И мэр туда же…

Кивнув на укрытое надгробие, он заговорщицки подмигнул:

- Ну и ладно, много званых, мало избранных.

Евангельская цитата из уст коммунистического начальника весьма позабавила Алексея. Не успел он осмотреться, как из динамика музыкального проигрывателя, установленного на небольшом пластиковом столике, грянул «Интернационал». Собравшиеся подхватили песню, и Ленко не заметил, как сам присоединился к хору и запел вместе со всеми. Когда музыка смолкла, заговорил Краснощёков:

- Дорогие товарищи, сегодня в канун очередной годовщины Великой Октябрьской Революции мы с вами открываем новый памятник на могиле пролетарского поэта Аркадия Данина, который вышел в люди из самых низов, из прослойки еврейской бедноты, из семьи, где на трёх мужчин была одна пара обуви. С тринадцати лет он отдавался всем сердцем литературе, писал лирические стихи. Благодаря финансовой помощи старшего брата закончил Корсуньское рудничное училище, после окончания которого пару лет возглавлял добычу бурого угля на шахтах братьев Гиль. Но в Тульской губернии его, как не имевшего права проживать за чертой оседлости, попросили вон, и Аркадий Аронович уехал в Париж получать университетское образование. Там-то он и познакомился с русскими социалистами-эмигрантами. Там в Париже из поэта-лирика вырос поэт-гражданин. Творческая судьба не была к нему благосклонна, но всю свою жизнь он писал стихи, переводил произведения французских авторов на русский язык, он один из первых переводчиков Лафарга, Потье и Бодлера. Его текст «Интернационала» многие называют переводом, но позвольте вас уверить, сильно отличаются оригинал и русский текст. Он не просто перевёл его, он его переписал для русского народа, он пропустил его через своё сердце.

Что понравилось Алексею Анатольевичу, это то, что первый секретарь выступал без бумажки, как заправский лектор, без торжественного пафоса, задушевно, что ли…

- После революции он работал в Наркомате угольной промышленности, в отделе ревизии, – продолжал Владимир Михайлович, – шахтёр-инженер по профессии, поэт по духу, он объездил весь Советский Союз, бывал с инспекциями и на Донбассе, и на Урале, и на Дальнем Востоке, а во время войны был эвакуирован к нам, где и остался навсегда.

Потом Краснощёков сделал паузу и посмотрел на Алексея:

- Благодаря неравнодушию Алексея Анатольевича Ленко, который нашёл могилу поэта в ужасном запустении, мы несколько лет готовились к сегодняшнему дню и теперь готовы представить плод наших совместных трудов: коммунистов Свердловской области и предприятия «Геокамень». Открывайте, товарищи! – скомандовал Краснощёков.

Два рослых парня стянули белое рядно с надгробия, и перед собравшимися предстала гранитная копия памятника. Не то чтобы точная, но полностью повторявшая контуры старого. Такая же ваза со сценами пролетарской жизни, такая же четырёхгранная стела, но появился фотокерамический портрет поэта, на котором он изображён работающим с рукописями. «Ну, что же, – подумал Ленко, – я рад, что хоть как-то косвенно повлиял на эти события, Данин заслужил, пусть не преклонения, так хотя бы памяти». И вновь грянул «Интернационал», пожилые люди стали подходить возлагать на плиту из светлого гранита ярко-красные гвоздички, перевязанные не траурными ленточками, а гвардейскими. «Сегодня город мой стал праздничной открыткой: классический союз гвоздики и штыка» – вспомнил вдруг Алексей Анатольевич стихи Башлачёва. Он подошёл ближе к стеле, и стал разглядывать. «Добротная работа» – подумал Ленко и обратился к Краснощёкову:

- Хороший памятник получился, Владимир Михайлович, как вам удалось найти средства?

- Да как, с миру по нитке, да и «Геокамень» на хорошие уступки пошли, когда узнали, кому надгробие нужно изготовить. Сами делали замеры, прорабатывали макет, за работу дизайнера и проектировщика и даже за установку денег не взяли, только за материалы и работу художников.

- Ну, спасибо, что пригласили, мне было приятно сегодня здесь находиться на церемонии открытия.

- Это вам спасибо! Вы не прошли мимо, вы выполнили свой гражданский долг, если бы каждый так…

Алексей Анатольевич размеренной походкой шёл к выходу с кладбища в сторону улицы Блюхера, а голове кружились строки поэта, которые он нашёл в сборнике пролетарской поэзии, купленной год назад на блошином рынке, увидев, что в содержании указан Данин: 

«Мы в одну дерзновенную думу сольём

Затаённые думы свои,

И свободе великой мы песню споём,

Вдохновенную песню любви...

И вольна и звучна,

Разольётся она

Над простором полей и лесов,

И могуч и широк,

Как весенний поток,

Будет хор молодых голосов…»

«Молодых голосов!» – подумал Ленко, посмотрел вослед расходящимся старичкам, горько улыбнулся и пошёл на остановку.