ЗАХАРОВ
Алексей Анатольевич
 Родился 30 июля 1971 года в городе Кургане. В 1993 году закончил Курганский машиностроительный институт. Работал инженером-механиком, менеджером, журналистом газеты «Курган и курганцы». Прозу начал писать в 2002 году. Принимал участие в форумах молодых писателей, проходивших в Красноярске (2005) и в Москве (2005-2007). По итогам форума молодых писателей России 2006 года в Москве стал стипендиатом Федерального агентства по культуре и кинематографии. Публиковался в журналах «Москва», «Литературный Башкортостан», «Тобол», в коллективных сборниках.
В Союз писателей России принят в 2009 году.
 
СТРАННАЯ 
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ОСОБЕННОСТЬ
 
Поезд летел. Теплый ветер, врываясь, трепал коротенькие кремовые занавески. За пыльным стеклом окна мелькали кадры стремительно проносящейся жизни. Частые дере­вья вперемежку с густым кустарником стояли плотной надвинутой стеной, черные стволы старых телеграфных столбов в болотной осоке, какие поваленные, какие склоненные, с обрывками ржавых проводов на изоляторах, маячили унылыми вехами минувших лет. Иногда на несколько секунд загорались и вскоре исчезали яркие оранжевые жилеты железнодорожников – рабочие вырубали молодую поросль, расчищая полосу вдоль полотна дороги. Собранные в большие кучи, не успевшие увянуть ветви, медленно умирали под жарким послеполуденным солнцем. Редко край насыпи вдруг перетекал в платформу, и затем за окном вагона вырисовывалось невзрачное здание какого-нибудь полустанка с чужим ничего не говорящим названием. Очередной большой город остался далеко позади, теперь продолжительных стоянок долго не ожидалось, по расписанию лишь через несколько часов. 
Он сидел на нижней полке плацкартного купе, облокотившись на столик, и следил за пробегающим с той стороны пейзажем. Наискосок, напротив, двое соседей вяло плели разговор. Телеграфные столбы упорно напоминали ему изглоданные временем, покрытые мхом, кладбищенские кресты. Они отмечали его путь подобно дорожным указателям, не давая забыть о цели поездки. Он старался не смотреть на них, но время от времени его взгляд все равно ловил навязчивые черные силуэты. Темные перекладины со стеклянными наростами словно притягивали взгляд к себе. От сходства столбов с крестами у него внутри делалось как-то холодно и каменно. Он мрачнел, становился еще более угрюмым и отводил глаза в сторону.
«Только бы успеть, – думал он, – только бы успеть...»
Старик-армянин в голубой рубахе и штанах «адидас» давно беседовал с грузным лысым мужчиной с боковушки. Кавказец прилично говорил по-русски с едва заметным мягким южным акцентом. Они втроем сели в поезд на одной станции и уже ехали вместе без малого сутки. Старик с самого утра наладил общение с лысым. Они и своего попутчика пытались пару раз затянуть в разговор, но у того, похоже, не было желания ввязываться в праздную болтовню и он отделывался от них односложными тупиковыми фразами.
 – Малчаливый, – сказал старик, кивнув лысому на соседа, и погладил кончиками пальцев свои тонко подстриженные седые усы.  – У меня зят такой же... и ростом как он. Крэпкий. Тэбэ, парень, сколько лет? А? Сорок. Моему зяту сорок два.
Лысый ничего не добавил, и «малчаливый» никак не откликнулся на высказывание старика. Ему не хотелось разговаривать. Он думал только о том, чтобы успеть. Он не имел права не успеть. Он был обязан. Перед самим собой и еще перед... Хотя как можно говорить за кого-то, кого уже нет? Для того, чтобы отправиться в этот дальний путь, ему было достаточно обязательств лишь перед самим собою и все.
Он, «малчаливый» и не участвующий в разговоре, откинулся спиной на перегородку и прикрыл глаза. Через секунду снова открыл и посмотрел на часы. Время нудно ползло, настойчиво наматывая на свой невидимый ворот до бесконечности растянувшиеся часы и минуты. Оно, словно издевалось и посмеивалось над ним.
Сон не шел, осторожно подбирался, стоял рядом любопытным ребенком, касаясь его сознания своими невидимыми покрывалами, дышал, разворачивался и тут же исчезал, к себе не пускал. Соседи продолжали разговаривать. Их слова отдаленно доносились до его слуха сквозь прозрачное марево тревожной полудремы...
... Утром, в пять часов, он сошел. Пробрался по душному, храпящему пространству, слепо подсвеченному дежурным ночным освещением, мимо спущенных матрасов, безвольно свесившихся рук и вонючих ног. Растрепанная проводница с заспанным лицом, зябко поведя плечами, откинула противно лязгнувший металлический «фартук», протерла тряпкой поручень и пожелала ему «всего доброго». Он кивнул, бросил на плечо ремень сумки и спрыгнул со ступенек в серую прохладную свежесть.
Было пасмурно, по перрону ползали клочки тумана, а асфальт покрылся рассветной испариной. Город смотрел на него хмуро и настороженно. Ему чудилось, что улицы и здания встречают его с опаской, так же, как в смутные времена люди с недоверием принимают на пороге своего дома незнакомцев. «Родина...», – с горечью подумал он, шагая по пустынной улице в направлении автобусного вокзала.
Город теперь действительно был для него чужим. Он не узнавал кварталов и перекрестков. И неудивительно, столько лет минуло, все по-другому. Другая эпоха, другие порядки, совсем другие люди. Только причина, по которой он возвратился, осталась прежней. Неизменной. Если бы не эта причина – никогда бы не вернулся.
Он поежился от забравшегося под одежду озноба, подтянул молнию синей «мастерки» до подбородка и прибавил шаг Кирпичные пятиэтажки, расположенные вдоль железнодорожных путей, нависали и теснили улицу. Разросшиеся кроны деревьев, крохотные закутки дворов, смутно знакомая школа, сохранившийся в неизменном виде хлебный магазин. Внутри у него не шевельнулось ни одного радостного, теплого чувства. Ничего родного. Он смотрел на все с угрюмым безразличием. Мальчишкой его безжалостно, с корнем, вырвали отсюда и отбросили в сторону... Затем похороны родителей, детдом...
Через четверть часа он добрался до автостанции. Высокая деревянная плита с расписанием автобусных маршрутов была воткнута посередине этажа. Он приблизился к ней и отыскал нужную строчку, составленную из белых пластиковых квадратов, после чего взглянул на зеленые цифры электронных часов над окошечками касс. Первый автобус в требуемом направлении отходил только через два часа. Придется ждать. Снова в голове возникла мысль о чудодее Времени и его вселенском вороте...
Он купил билет и вышел на улицу. Небо было низким и мутным. Мелкой водяной крупой сек дождик. Просыхающий асфальт опять начал пятниться и темнеть. Постоял на крыльце пару минут, затем направился в сторону сплюснутого металлического «шапито» с вывеской «Кафе «Круиз», расположенное здесь же, на привокзальной площади. Внутри кафе было тихо и пусто, даже почему-то не играла музыка. Это обстоятельство его вполне устроило. Он осмотрелся и опустился за ближайший стол. За стойкой бара скучала полненькая дурнушка-блондинка в бесформенной розовой блузе. За одним из соседних столиков сидел интеллигентного вида мужчина лет сорока и, обжигаясь, ел парящие пельмени, макая ими в пиалу с уксусом. Рядом с пиалой стояла пустая водочная стопка и ополовиненный стакан с апельсиновым соком. При звуке открывшейся двери мужчина машинально повернул голову, встретился с ним взглядом и тут же снова опустил лицо к тарелке. Вскоре мужчина поднялся из-за стола и вышел из кафе. 
А он заказал себе кофе, салат и шницель с картошкой. Аппетита не было. Проглотил еду механически, отодвинул тарелку в сторону, закурил и отхлебнул кофе. Дверь отворилась, и в кафе снова появился уже виденный им мужчина. На секунду он задержался на пороге, затем прошел к стойке, сделал заказ и после вернулся за стол, за которым сидел прежде. Блондинка принесла ему водку и кофе. Мужчи­на, не раздумывая, опрокинул в себя стопку, посидел немного, бросая в его сторону неуверенные взгляды, потом все же поднялся, взял чашку с кофе и подсел к нему.
 – Можно? – спросил он, уже опустившись на стул.
Некоторое время мужчина сидел молча, собираясь с мыслями. Он был пьян и заметно печален.
 – Скажите, почему вы здесь? – наконец произнес мужчина, вращая фарфоровую чашку худыми длинными пальцами. 
Между ними возникла тягостная пауза. Неожиданно приехавший грубо, словно ввязываясь в заранее проигранную драку, выкрикнул: 
 – А я проехал полторы тысячи верст, чтобы плюнуть в лицо... в лицо человеку, который лишил меня очень многого, в том числе детства... Почти тридцать лет я думал о том, чтобы сделать это! Взял со стула сумку и, не прощаясь, вышел…
… Областной центр остался позади. Автобус тащился по узкому полотну трассы, изредка подбирая на одиноких, сиротливо прилепившихся к обочине дороги железных остановках-будках мужиков и женщин с детьми. Дождь перестал брызгать, небо неожиданно разведрилось, жидкие, размазанные тучи сменились клубами облаков, между которыми сначала с трудом сочилось, а затем, забравшись выше, уверенно засветило солнце. Наконец «пазик» свернул с трассы, проехал с полкилометра, присев на ухабе, болезненно хрястнул, развернулся на присыпанном гравием пятачке и с шипеньем распахнул двери возле беленого здания вокзала.
… Он спрыгнул на обочину асфальтового полотна и увидел с той стороны, сквозь проломы деревянного решетчатого забора, буйно заросшего сиренью, и раскидистыми яблонями-дичками, частокол крестов и темные пирамидки памятников. Рядом с кладбищем, справа, в стороне, на вспаханной, разровненной площадке, выкидывая из трубы частые дизельные выхлопы, тарахтела желтая громадина бульдозера. Поодаль от него, возле коричневой коробки-бытовки замер другой – незаведенный.
«Кажется, успел. Еще не снесли». Ему вдруг захотелось развернуться и зашагать прочь. Уехать. Сейчас, когда он, наконец, был близок к той цели, к которой так долго стремился, ему внезапно захотелось вернуться на станцию, дождаться автобуса и убраться отсюда навсегда. 
Нужную могилу отыскал без труда. Она находилась в первом от забора ряду. В этом ряду хоронили перед самым закрытием кладбища. Он бросил сумку на землю, вошел через распахнутую калитку внутрь и стал рядом с памятником. По железным граням обильно расползлись коричневые лишаи ржавчины, а скукоженные лоскуты отставшей краски напоминали уродливые куски отмершей кожи. Портрета не сохранилось. На его месте виднелось темное овальное пятно и два маленьких отверстия для винтов. Зато осталась целой приклепанная к железу тонкая пластинка из нержавеющей стали. Он наклонился к пирамидке и, поначалу хотел было протереть пластину от слоя пыли, но, спохватившись, торопливо, словно боясь обжечься, отдернул руку.
Вот и встретились. Имя и даты соответствовали. Сомнений быть не могло. Да и какие сомнения... Из его памяти выплывали, оживали и разворачивались в сознании картинки детства: живые родители, дворовые друзья, чужая подлость, поставившая на всем крест, детдом... Он сидел на корточках, провалившись в воспоминания, опершись на покосившуюся оградку, пока не почувствовал, что спина и ноги тяжело затекли. С усилием поднялся, медленно распрямляя непослушные колени, одернул одежду и направился к ближнему, подрагивающему от выхлопов, бульдозеру.
Он был на полпути, когда машина, загребая правой гусеницей, развернулась на месте, проехала вперед, дернулась и остановилась. Из кабины выскочил молодой коренастый парень с пласти­ковой бутылкой в руке. Парень жадно глотнул из бутылки, забросил ее назад в кабину и медленно пошел ему навстречу, срывая по пути высокие ломкие травинки.
 – Родственник? – без приветствия поинтересовался бульдозерист, поправляя закатанные до локтей рукава спецовки. Синяя хэбэшная куртка, местами заляпанная мазутными пятнами, была надета на голое тело, на короткой шее и бронзовой, загорелой груди парня бисером блестели мелкие капельки пота.
 – Нет.
 – А я подумал родственник. Мы завтра кладбище сносить начнем, тут трубопровод ляжет. Вон видишь, «дура» ждет, – парень кивнул головой в сторону разъятого жерла подготовленной для траншеи трубы. – Я думал ты к кому-то из своих пришел. А кто у тебя здесь? Знакомый похоронен? Я видел, как ты к одной из могил подходил.
 – Никто, – он пристально и испытующе всмотрелся в парня, оценивая про себя шансы. Тракторист был белобрыс, с открытым, приветливым лицом. Кажется, должен ко всему правильно отнестись. – Слушай, земляк, мне твоя помощь нужна.
 – Помощь? – переспросил белобрысый. – Какая?
Он задержался с ответом на пару секунд, еще раз взвешивая про себя, лишь одному ему известные и понятные вещи.
 – Ты мне, земляк, вскрой ту могилу, у которой я был, – он поглядел на парня пристально, в упор. – У тебя ж вон какой зверь в упряжи, раза три-четыре скребанешь и готово дело.
Услышав его слова, бульдозерист посмотрел на него внимательно, но без явного удивления:
 – Зачем тебе? Хочешь перезахоронение сделать? Или там клад зарыт?
 – Нет, – хмуро сказал он. – Я хочу вскрыть гроб, посмотреть и плюнуть на останки того человека, что лежит в могиле. И больше ничего, – он, не отрываясь, теребил лицо белобрысого взглядом. –  Сам увидишь, земляк...
 – Да-а, – протянул парень со значением и, как ему даже показалось, сочувственно. – И такое, видать, бывает.
 – Всякое бывает, земляк, – с темным лицом буркнул он. – Ну, так поможешь?
Парень потер пятерней безволосую грудь, размазывая по ней грязные потные потеки и, обернувшись, посмотрел на бытовку.
Он, не говоря ни слова, вынул из заднего кармана джинсов бумажник, отсчитал из него десять сторублевок и протянул парню.
 – Дел от силы на полчаса. Завтра вы все равно это место под ноль сровняете, – и добавил уже без просьбы в голосе, с мягким нажимом. – Давай, землячок, давай, выруливай на позицию.
Парень глянул на протянутые купюры, обернулся еще раз на вагончик, посмотрел в сторону кладбища и взял деньги.
 – Где она?
 – Да тут прямо с краю. Первый ряд от забора.
 – Иди, я сейчас подгоню.
Он, не спеша, вернулся к могиле и принялся дожидаться бульдозер.
Через минуту, поднимая пыль и лязгая железом, подошла машина. Огромный, отшлифованный грунтом бульдозерный нож опустился и уперся зубастой гранью в землю. Из кабины выскочил парень и, перекрывая голосом работающий двигатель, гаркнул:
 – Которая?
Он сделал несколько шагов к могилам, ткнул рукой в нужную и опять отошел в сторону. Бульдозерист вскарабкался на место, дернул за рычаги, наклонив под нужным углом нож. Машина вздрогнула, напряглась и, с хрустом раскрашивая в щепы лежащий на земле пролет забора, двинулась вперед. Нож вгрызся в землю и принялся сдирать с нее первый пласт. Бульдозер с легкостью снес кирпичное основание забора, срубил две яблони, вставшие на пути, и практически сровнял могилы. Перед ножом образовалась груда земли вперемежку с искореженными памятниками и оградками, изуродованными стволами деревьев, кладбищенским мусором.
Он стоял с занемевшим лицом, не обращая внимания на поднявшуюся пыль и оглушающий рев двигателя, и мрачно смотрел под нож бульдозера. Наконец, выйдя из этого странного, сомнамбулического онемения, он стремительно бросился ему наперерез, поравнялся с кабиной и начал бешено, так, будто случилось что-то чрезвычайное, махать над головой руками.
 – Стой! Стой! Сто-о-ой!!! – что есть сил, неистово, надсаживая горло, заорал он.
Парень его не слышал, но успел заметить боковым зрением взмахи рук и с силой потянул рычаги. Ткнувшись вперед, будто наскочив на невидимую преграду, бульдозер резко остановился. 
– Стой! – продолжал кричать он, скрестив над головой руки.
Парень смотрел на него сверху, явно не понимая в чем дело.
Он еще раз крикнул парню «Стой!!!» и замахал руками: «Отгоняй, отгоняй!»
Парень бросил рычаги и начал спускаться на землю. Не дожидаясь, когда бульдозерист подойдет к нему, он развернулся и быстрыми широкими шагами пошел в направлении шоссе.
 – Чего?! – парень почти бегом нагнал его и схватил сзади пятерней за плечо. – Чего?!
 – Ничего не надо, – устало сказал он, остановившись, и уперся в парня измученными глазами.
 – То есть?
 – Ничего не надо, земляк... Все уже...
Он повернулся и размашисто зашагал по целине к дороге, отыскивая на ходу в карманах курево.
 – А деньги?
Не оборачиваясь, продолжая идти, он отмахнулся от парня рукой:
 – Ничего не надо, не надо...