Леонид ПОДОЛЬСКИЙ

 Мы продолжаем публикацию отдельных глав из эпического романа писателя Леонида Подольского «Финансист». Роман посвящён бурным событиям российской истории 1992-1994 годов, когда начинались российский капитализм и российский авторитаризм. Публикация романа ожидается в течение 2023- 2024 годов.  
Глава 25

Действительно, все сразу. Чуть ли не в один день. Полный цугцванг[1]. Мешанина в голове.
Позже, когда все закончилось, Игорь пытался анализировать. Он проиграл, но он и должен был проиграть. Он не мог выиграть. Все произошло именно так, как и должно было произойти. Он был дилетантом, пусть и способным, толковым дилетантом. Но и вокруг него были одни дилетанты. Он оказался слишком доверчивым, а ведь это было время, когда никому нельзя доверять. Время, когда люди становились хуже. Когда поднимались самые жестокие и бесчестные, люди со связями. Бесчеловечное время, озверевшая страна…
… Да, мало кто выжил… выплыл… Очень мало.
Его поколение принесли в жертву.
Лихие девяностые… Да, лихие, но еще была надежда. Еще казалось, что все образуется.
Между тем Россия сходила с ума. Люди, которые хотели перемен –   интеллигенция – оказались перед пропастью. Именно их принесли в жертву.
В верхах шла ожесточенная, малоприличная свара. На майских демонстрациях пролилась первая кровь. Обе стороны - и президент, и близкие к нему реформаторы, и Верховный Совет, и Хасбулатов с Руцким – все стремительно теряли уважение.
А внизу, на земле? В стране все больше хозяйничали бандиты. Они, бандиты, криминал, контролировали не только малый бизнес, но и бóльшую часть заводов, шахт, ГОКов и фабрик, всю торговлю, рынки и банки. Бандиты и связанные с ними бароны вывозили из страны металлы, вводили толлинг, гнали на экспорт нефть и лес. Бандиты, уголовники стремительно срастались с элитой, имена бандитов: Япончика, Тайванчика, Квантришвили, Сильвестра, Михася, Глобуса[2], деда Хасана, Кумарина[3], Лучка[4] становились нарицательными. Их – боялись, их – уважали. О них говорили и писали далеко за пределами России. Из уст в уста передавались названия крупнейших криминальных группировок: «Солнцевская», «Измайловская», «Ореховская», «Тамбовская», «Казанская», «Волговская», «Уралмашевская», «Слоновская», «Щелковская», «Малышевская», «Подольская». Все больше процветала этническая преступность. Чеченские группировки собирались покорить Москву. Это потом, годы спустя, Игорь узнал статистику: в 1992 году в России были выявлены 1684 крупные преступные группировки. В 1993 году их стало намного больше. Бандиты жили и действовали по понятиям, они – и с ними вместе советские красные директора, выходцы из спецслужб и из прежней номенклатуры, вчерашние спекулянты и крупные кооператоры, комсомольские активисты делили страну. Еще недавно Ельцин, заигрывая с народом, говорил: «Нам нужны миллионы собственников, а не кучка миллионеров». Теперь, когда миллионы людей голодали, эти слова звучали насмешкой. 
Реформы? Какие могли быть в этом аду реформы? Интеллигенция, те люди, кто еще недавно выходили на площади, чтобы поддержать демократов, все больше впадали в прострацию, начинали догадываться, что их обманули. И что они обманулись.
Каждый день сообщали про заказные убийства…
Он, Игорь, попал как кур во щи…
Словно в насмешку именно в эти дни, в  июле, когда Игорь все чаще думал о бегстве с Кирпичной улицы, у него пошла торговля. Пока не очень большая, но – пошла. Все началось с появления Татьяны Катренко, бывшей соседки. Она объявилась именно летом, внезапно, словно вернулась из небытия, почти с того света – из Израиля еще никто не возвращался. Люди ездили только в один конец.
Игорь обрадовался, - ему самому в этот момент требовалась поддержка, а тут Татьяна, свой человек. На нее он мог положиться. По крайней мере, из всех она знала только его.
Игорь собирался закрыть фирму, или убежать к Андрею, тот предлагал открыть новый бизнес у Виталия, он вроде бы договорился со своим директором. Будто бы солидная фирма, офис занимал целое здание недалеко от «Маяковской» на Садовом кольце. Чем они занимаются, Игорь не знал, догадывался, что контрабандой, вроде бы металлами, он как-то спросил у Виталия, но тот отмолчался. Однако ездил по делам на «Магнитку».
Главное, у них имелась солидная крыша. Какая крыша, Игорь мог только предполагать. Андрей со своими? Солнцевские? Но Андрей и сам как-будто Солнцевский. В любом случае, с Андреем, казалось, можно было работать. Даже вроде бы сосед. Купил квартиру в Орехово-Борисово, делал ремонт, заходил позвонить по телефону. На Филевской жил временно, снимал квартиру. Но Игорь пока не решил. Пока – не до того. Он устал,  и энтузиазма сильно поубавилось. Понимал, что придется  делиться, что иначе нельзя, что один он не выстоит, что так устроена российская жизнь. Но душа не принимала. Игорю отвратительны были Гена и Яша. Ворье, пэтэушники. Впрочем, не только в них дело. За год все сильно изменилось. Конкуренция выросла многократно. Если в прошлом сентябре только МИБ, «Кредитная контора Полтавский», банк «Чара» и «Олби-Дипломат», то теперь – десятки фирм и фирмочек. Одна «Властилина» чего стоит. И ведь нужно было придумывать новую схему, без «Гаранта», какую-то изюминку. Хотя, зачем? Доллар по-прежнему рос, даже еще быстрее, и у Игоря имелись Андрей и Ирина в Доме туриста. И недвижимость все так же росла в цене.  Но пока не до того, то ли появятся новые деньги, то ли нет, то ли поумнели дураки, то ли все осталось по-прежнему – пока все мысли были о том, как вытащить прежние деньги, отсудить у «Гаранта», вернуть. А вот тут, швах…
Однако нужно было крутиться. Кроме офиса на Кирпичной, имелся еще склад в Сокольниках, где всем заправлял Виктор. Здесь Игорь и пристроил Татьяну.
Никогда раньше он не принимал Татьяну Катренко всерьез. Недоучка, даже пединститут не закончила. Училась на филолога, но в грамоте не преуспела, книги терпеть не могла, поэзию так просто ненавидела, сознавалась сама. Зато про всех соседей все знала, кто с кем, кто чем дышит и где что дают. Целыми днями крутилась среди бабушек у подъезда, в этом заключался ее странный интерес. Настолько странный, что иные подозревали, будто Татьяна сотрудничает с органами. Но – нет, она   их  терпеть не могла, а муж ее был почти диссидент. Отказник. И вроде бы Татьяна собиралась ехать с ним. Естественно, когда они не ссорились, а ссорились они постоянно. Подруг у Татьяны не было, работы тоже – понемногу она подрабатывала то машинисткой, то маникюрщицей, - а потому набивалась в подруги к мягкосердечной Юдифи и той приходилось часами выслушивать Татьянины разговоры. 
В разговорах Татьяна становилась почти Эммой Бовари:  хилого своего супруга с его тайными курсами иврита, она терпеть не могла, зато вечно мечтала о большой любви. Но, увы, мужики ей попадались исключительно прощелыги, грубые и неотесанные, и чуть ли не после первого раза бросали. А между тем, исключительно соблазнительная женщина: грудь, ноги, тело, ягодицы – все при ней; мужчины на Татьяну оглядывались с жадностью, что-то в ней было. Какая-то особая притягательность, сексуальность, жадный блеск в глазах. И умелая, сучка, в девятом классе ее соблазнил и обучил многим тонкостям бойкий студент. Это она сама так рассказывала Игорю.
Да, было… Игорь не смог устоять, да и не очень-то  старался. Разбавил с Татьяной постный семейный секс. Еще в прежней жизни.
Да, хороша вроде, умелая, полнотелая, а – зачем? Наскучила очень скоро. Нет, не совесть его заела, а … при всех своих достоинствах   сентиментальна и глуповата. Он еще   отдышаться не успел, а она:
- Игорь, скажи, что ты очень сильно меня любишь. Скажи мне, что я твоя ласточка.
- «Ну, причем тут ласточка? Скорее слониха. Рубенсовскаая женщина», - он, конечно, не сказал этого вслух, она, ширококостная, белая, зовущая лежала перед ним, он хотел ее, но сказать не мог, не получалось. Тут что-то другое, не любовь. Не мог он произнести эту «ласточку». И так всякий раз.
- Ну скажи, что любишь, разве тебе трудно? Ну обмани, - просила она. Вроде действительно не трудно, а –  не мог. Любви не было. Собственный ее муж бог знает, что с ней не поделил, может, тоже не хотел, не мог признаться в любви, тоже смотрел на сторону, все больше на экзотических кореянок. Впрочем, хлипок; как объясняла Татьяна, оттого и смотрел, что обычные женщины не вызывали у него желания. Сбежал в Израиль – то ли от Татьяны, то ли по убежденьям, мало кому эта, советская жизнь, нравилась. Программист, да еще высокого класса, специальность, редкая в восьмидесятые, в Израиле он быстро преуспел, стал разъезжать по миру, то в Америку, то в Австралию. Звал ли он Татьяну к себе, или она сама все придумала, только они с сыном продали квартиру и поехали на Ближний Восток, но через несколько месяцев, несолоно хлебавши, вернулись. Растерялась в Израиле Татьяна, испугалась, хотя потом корила себя: нужно было найти там какого-нибудь местного еврея. Но – не нашла, не зацепилась за чужую жизнь. А пока они путешествовали, пока переводили деньги через какую-то сомнительную фирмочку, сначала в одну сторону, в Израиль, потом назад – месяцы, каменный век, однако и так счастливо отделались – цены за это время сильно выросли, вместо трешки пришлось купить однушку, правда, с бассейном. Что за бассейн, Игорь увидел своими глазами позже: вместо чугунной ванны бывший хозяин выложил новую, из кирпича, для своей собачки. Но ведь каждому человеку нужно чем-то гордиться.
После возвращения Татьяне позарез нужны были деньги, остатки прежних они с сыном Додиком быстро проедали, и она железной хваткой вцепилась в Игоря. Ей, кажется, и рэкет был нипочем. Впрочем, на складе у Виктора пока было спокойно, там постоянно дежурила крутая охрана, и Игорь тоже нуждался в Татьяне. Он все еще мечтал о торговле, а у Левченко на «Акрихине» как раз начали производить шампунь. Шампунь не шел ни в какое сравнение с иностранным и здорово ел глаза, но – зато отпускали дешево, чуть ли не даром. Правда, приходилось отстегивать Левченко. 
У Татьяны, надо сказать, обнаружился недюжинный талант. С утра она сидела на домашнем телефоне, а после обеда развозила шампунь по магазинам. Дело пошло.
Вот тогда Татьяна Катренко и уговорила Игоря           купить «Газель». Он, конечно, сильно сомневался: а ну как про «Газель» прознают рэкетиры. Но – уступил, хотелось, чтобы хоть что-нибудь крутилось. Все выходило здорово: Толя Свистун сидел за рулем, с тех пор, как увели «девяносто девятку», он оказался без дела. Татьяна же с машиной окучивала всю Москву. И даже область.
Все бы хорошо, только Игорь  боялся теперь оформлять машину на себя. И на фирму тоже. Все могло повториться, его могли заставить отдать машину, и как бы он тогда оправдывался перед налоговой и милицией? Попробуй докажи, что рэкет, что не продал, а справок бандиты не дают.
Да, между молотом и наковальней, между рэкетирами и милицией. Тут, собственно, любой вариант был плох: и купить машину плохо, и не купить плохо; и начинать торговлю, и не начинать торговлю. По сути, выбора не оставалось. Он, как пескарь на сковородке.
Увы, из всех возможных вариантов Игорь выбрал самый худший: отправил покупать машину Максима, велев тому оформить «Газель» на себя.
Потом, когда все закончилось и появилось свободное время, Игорь пытался анализировать. И пришел к выводу, впрочем, общеизвестному: под действием страха и стресса люди ведут себя неадекватно. Так и он: все напоминало ему знаменитую шахматную партию в Багио между Карповым и Корчным[5]. Игорь, естественно, болел за Корчного, тот был эмигрант и, как и он, Игорь, ненавидел Советы. И как же   о н и     в с е   ополчились против Корчного тогда, какую устроили истерику в прессе, сколько привезли экстрасенсов и гипнотизеров! КГБ из кожи лез, будто не было страшнее врага. Книги потом писали, хвастались, будто это их победа. Не Карпов победил, а они!  О н и !
Так вот, в решающей партии у Корчного было несколько ходов – на выбор – и все они вели к победе, но он сделал единственный… Единственный ход, который тотчас привел к поражению. Гипноз… Стресс… Что-то подобное происходило тогда и с Игорем. С той лишь разницей, что шансов выиграть у него не было никаких.
К вечеру на новенькой «Газели» торжественно приехал Толя Свистун, поставил машину под окнами и стал громко сигналить. И это при том, что Полтавский велел поставить машину в Сокольниках у Виктора на складе и не появляться на Кирпичной улице. И машину, и шампуни следовало держать там, рэкетиры ничего не должны были знать. Хотя, конечно, наивная надежда.
Но это – еще цветочки…
Почти сразу вслед за Толей появился Максим.
- Игорь Григорьевич, - сообщил он, - мы решили оформить машину на Диму.
- Зачем? Я же четко сказал… Какого черта?  –  Игорь не сдержался.
- Игорь Григорьевич, у меня Владимирская прописка. Так  будет неудобно. Толя сказал…
- Так что же ты молчал раньше? – Полтавский пришел в ярость. Но тут же и осекся. Злиться он прежде всего должен был на себя. Он обязан был знать. Как он мог взять Максима главным бухгалтером?
- Не знаю, - промямлил Максим.
- «Все он знал, - понял Игорь. – Нарочно молчал. Хорошо еще, что не сбежал. Где бы я его искал?» - К счастью, Максим об этом, похоже, не думал.
Игорь был так расстроен, что забыл про документы. Между тем, документы должны  были лежать в бухгалтерии. Он только распорядился, чтобы Толя отогнал машину на склад и работал теперь с Татьяной.
Она развозила шампуни, сдавала в магазины, получала деньги, – чуть ли не каждую неделю Игорь встречался с ней в метро, конвертики Татьяна привозила регулярно. Такая и нужна была для торговли. Отличная завотделом. А может: партнерша.
Порой он забывался и начинал строить новые планы, рассчитывая на Татьяну…
… Полное смятение мыслей. Порой казалось, будто он бежит по тонкому льду: лед трещит и крошится, и позади полынья. Все шире…
Только смятением мыслей Полтавский и мог потом объяснить назначение Жоржа Ивановича Самсонова. Прямо накануне того дня.
Нужно было сбежать от рэкетиров, вывезти документы, может быть, открыть потом новую фирму; но нет, так далеко он не заглядывал. Да, нужно было все бросить и сбежать, но план не клеился. Вкладчики. Кредиторы. Милиция. Игорь боялся, что едва он исчезнет, начнется паника. Станут его искать. Будто он сбежал с их деньгами. Обратятся в милицию, в прокуратуру. И кто знает, как повернется, не заведут ли уголовное дело. Он не сможет доказать, что хотел спасти и вернуть деньги. Хотя бы физлицам. Нет, он был в ловушке. Между бандитами и милицией. Он не имел права исчезнуть, он должен был погибнуть на посту. Вот так, между фашистами и заградотрядами, и умирали солдаты на войне. Но он не хотел умирать, но и не мог больше переносить Михаила с компанией. С ними был прямой путь – в тюрьму. Разве что сбежать за границу, но две семьи… Но Изольда… Он не мог оставить Изольду… Свою ясноглазую королеву…
Вот оттого он и придумал посадить кого-нибудь вместо себя. Чтобы успокаивал клиентов. Что не сбежал, что вернет деньги, что прячется от рэкетиров. Сумасшедший план, но… другого он не придумал. Игорь не решил, куда и как вывезет документы – на склад к Виктору, к Ольге Ивановне? Но предупредил Максима, чтобы бухгалтерия была готова. Это даже не его была идея, тут – случай. Обстоятельства подсказали...
Да, обстоятельства. До дирекции Госкомстата с некоторым   опозданием дошли слухи о похищении Полтавского, и что к нему теперь, как к себе домой ходят рэкетиры – бог знает, что до них дошло: то ли Гена с Олегом наследили, то ли эти гаврики устроили разборку в кафе, а может быть Ольга Петровна, или Жорж Иванович, этот самый, они-то знали про похищение, Игорь сам и рассказал, так вот, его пригласил замдиректора и прямо сказал:
- Игорь Григорьевич, мы вам сочувствуем, такое дело, но поймите нас правильно. У нас, конечно, договор, вы платите исправно, это для вас мелочь, но… Поймите нас правильно, - повторил он, - это ваши проблемы. Тут у всех есть крыши, у всех, но тихо… Тут один наниматель повесился, тоже довели, или заставили,  не знаю, так потом забот не оберешься. Время-то какое… Вроде хороший человек был, может, и сам, не знаю, не буду врать, но мы-то тут причем? Нам на хрена это нужно?.. А у вас – большие деньги, рэкет, головорезы эти… не дай бог начнут стрелять… - Замдиректора собрался, напрягся и выдохнул: - Не могли бы вы освободить помещение? Желательно побыстрее. Люди боятся. Я с вами, как мужчина с мужчиной.
- Если как мужчина с мужчиной, у нас договор. Подавайте в суд. Я пока не собираюсь, - отрезал Игорь. Неприятностей в последнее время и так было слишком много, пора  показать характер.
В последние годы он не раз сталкивался с людьми. Стоило только показать слабину… Шакалы… Он это уже проходил, начиная с кооператива.
- Вы подумайте, по-хорошему, - миролюбиво сказал замдиректора. – Мы на вас зла не держим.
- «А ведь в самом деле, - думал Игорь, возвращаясь в офис. – Может быть, действительно, к лучшему. Хорошо бы, чтобы написали бумагу».
Он так и сказал Максиму, что их могут выгнать. Пусть собирает вещички. 
Жорж Иванович Самсонов был заместителем того самого замдиректора. Игорь не сразу насчет него догадался, вначале он предложил Виктору, но тот ответил прямо:
- А зачем это мне?
Жоржа Ивановича посоветовала Ольга Петровна.
- Очень странный человек. Непонятный. Но деньги любит. И со связями. Попробуйте.
Игорь его знал. Жорж Иванович, то в малиновом, то в зеленом, или в клетчатом пиджаке, зато всегда в розовых носках, несколько раз заходил еще в хорошие времена. Спрашивал, не нужна ли его помощь, - у него, мол, хорошие связи в Мэрии и даже в администрации президента, и на Мирзаяна есть выход, и с Кубыниным  он вась-вась, - расспрашивал про дела, но, главное, интересовался, нет ли для него места. 
- Я, если возьмете, много кого смогу привлечь, - обещал он. – Госкомстат, само собой. Организация небедная. На одной аренде сколько гребет. А еще, - он понизил голос, - фальшивые сводки… 
- Зачем фальшивые? – заинтересовался Игорь.
- Ну как, зачем? – удивился Жорж Иванович. – Властям, чтобы доказать, что все в порядке. Что жизнь налаживается. Платят-то не они, близкие к ним бизнесмены. А оппозиция, наоборот. Тот же Руцкой. Все рисуют картинки. А вы как думали?
Опять же, есть знакомые бизнесмены, - продолжал Самсонов. -   Да тут много чего. У каждого свой интерес.
- Фирмы однодневки? – спросил Игорь.
- Ну, это регистраторы, - хмыкнул Жорж Иванович. – Наше дело сторона.
- Хотите уйти с работы? Перейти к нам?
- Нет, зачем, по совместительству. За государственную службу нужно держаться. Да я вам, как государственный человек, даже полезней. Связи…
А потом, знаете, сегодня капитализм, а завтра – вы уверены, что всю эту тащи-хваталовку не отменят? Как при НЭПе. Придет новый товарищ Сталин на белом коне, наш русский ангел! Тут, знаете, такое начнется. Тридцать седьмой год раем покажется.
- А как же вы хотите?
- Так слаб человек, слаб. Не может против соблазна. А русский человек особенно. Мы, русские – Азия. То есть завтра, может, жизнь за это отдать… грех на душу, под расстрел пойти… зато сегодня… пить и жрать.
- А если просто агентом, на процент? – прервал его излияния Полтавский.
- Пожалуй, это будет лучше, - согласился Жорж Иванович. – Двадцать пять процентов от суммы.
- Нет, больше десяти процентов не могу, - поморщился Игорь. – Не вы первый.
- Десять? – разочарованно пропел Жорж Иванович. – На десяти процентах далеко не ускачешь. Время-то сейчас какое… - Он нагнулся к самому уху Игоря. – Воровское сейчас время. Один у меня знакомый кредит в банке взял, сбежал. Другой кредит взял, сбежал.
- Жорж Иванович, больше не получится, - повторил Игорь. – Двадцать пять процентов вам дает тот, кто хочет сбежать. А я не хочу.
- Значит, десять? – разочарованно переспросил Жорж Иванович. – Ну, как говорил мой папа: хай будет десять. Он у меня из Одессы был, папа мой. Веселый город, бандитский.           .
На этом тот разговор закончился. Позже Самсонов заходил еще несколько раз, делился сплетнями, рассказывал, как под красно-сине-белым   флагом ходил к Белому дому в ГКЧП, причем носом к носу столкнулся с Боровым, еще делился, что хорошо знает Хасбулатова, учился у того в Плехановском институте. Руслан Имранович грамотный экономист-рыночник, не в пример Ельцину, который в экономике полный нуль; так вот, великий наш реформатор Гайдар его статьи, Хасбулатова то есть, даже в перестройку печатать не решался: мол, слишком смелый профессор-рыночник, как бы чего не накликал. Боялся Егор Тимурович, не самого храброго был десятка, это потом осмелел, а может, элементарно завидовал.
Но, пожалуй, Жорж Иванович больше всего изумил Игоря, когда сообщил, что Советский Союз по-прежнему существует. Что Ельцин с Хасбулатовым в спешке провели решение об утверждении Беловежского соглашения и о денонсации Союзного договора через Верховный Совет, а вот Съезд в апреле их так и не ратифицировал, хотя по конституции это именно его прерогатива.
- И вот, значит, придет новый товарищ Сталин на белом коне, - хихикнул Самсонов, - и все в миг срастется. Скомандует: «Узбеки, киргизы, армяне, в строй» - и все станут в строй. Как миленькие встанут. Кравчук с Шушкевичем первые прибегут.
Поговорить Жорж Иванович любил – остановить его было трудно, - но деньги так и не принес и клиента привел только одного, довольно странного, без денег.
В этот раз Жорж Иванович примчался по первому зову: в малиновом пиджаке, в джинсах и в ярко-синих ботинках, из-под которых торчали привычные розовые носки, как говорится, весь из себя, надушенный платочек торчал из нагрудного кармана – действительно странный тип, - зато тотчас дал свое согласие.
- Я вас подменю, все будет о’кей. Если что, у меня есть свои ребята, - Игорь на миг усомнился. «Картежник, - подумал он, - или голубой», - но выбора не было.
Да, все сразу стало рушиться. Максим. Он преподнес сюрприз чуть ли не в тот же день, когда дал свое согласие Самсонов. Выглядел Максим жалко. Очки его были сломаны на переносице и склеены пластырем, под глазом расплывался синяк, из разбитых губ сочилась кровь.
- Они напали на меня. Ночью влезли в открытое окно и стали бить палками. Вроде Сашка Лупоглазый. Я не очень мог разглядеть в темноте. Но это, я знаю, их работа. Вытащили полторы тысячи долларов. Я ухожу с фирмы, - Максим был категоричен.
- Нет, подожди, - удивился Полтавский, - в Москве что, мало шпаны? А ты спишь с открытыми окнами на первом этаже. Откуда они могли знать, где ты живешь? У тебя же нет прописки, - все выглядело очень странно. Максим   что-то недоговаривал или врал. В самом деле, просто пьяная драка. Или элементарный грабеж.
- Я вот и сам думаю, - согласился Максим. – Или они выследили, или Толя.
- Свистун?
- Он один раз меня как-то подвез. Еще когда была «Лада».
- Сколько их было?
- Двое.
- А кто второй?
- Второго я не разглядел. Очки в самом начале разбили. Не до него было.
- Ты заявил в милицию?
- Да вы что? Пойдешь в ментовку, только хуже. Начнут придираться, что без прописки. Потребуют деньги. А искать все равно не станут. С квартиры я уже съехал. Сейчас у друзей. Но это они, точно. Я на время уеду во Владимир.
Переубедить Максима оказалось невозможно. Пришлось уступить: документов Максима у Полтавского не было. Да и какие документы? Трудовые книжки продавались этажом ниже, там же сидел мастер, который делал печати. И стажа у Максима никакого. Ему нечего было терять, кроме зарплаты. Но зарплату Максим всегда найдет. Таких бухгалтеров, перекати-поле, которые все бросят в самый неподходящий момент, развелось великое множество. Игорь даже стал думать, не перевел ли Максим со счета немаленькую сумму. Все могло быть.
 К счастью, заменить Максима на сей раз согласилась Людмила. Игорь догадался: «пожалела» и прибавил ей зарплату. Он попросил Людмилу проверить – Максим вроде бы со счета ничего не снял. Хотя, как тут же созналась Людмила, в документах был такой ералаш, что разобраться совершенно невозможно.
- А документы на машину? – с опозданием вспомнил Полтавский.- Максим говорил, что документы у Димы.
Вот это фортель. Дима уже неделю, как не ходил на работу. Правда, у Толи имелась доверенность.
Игорь стал дозваниваться к Диме. Целую неделю никто не подходил к телефону, наконец, трубку взяла Димина сожительница.
- У Димы головка оказалась слабенькая, - охотно сообщила она. – Вторую неделю пьянствует с Володей. Сбежал к тому в Люберцы.
- Вроде Дима не был похож на выпивоху, - удивился Полтавский.
- При мне третий запой за год, - все так же охотно сообщила она.
- Хорошо, я вам перезвоню, - пообещал Игорь.
- Звоните…
В те же дни у Полтавского истек договор с Лобжанидзе. Георгию Мерабовичу нужно было отдать сто миллионов. Но таких денег у Игоря уже не было. Он, пожалуй, мог бы собрать эти деньги за несколько недель, если не отдавать вклады с процентами мелким вкладчикам, бабушкам и дедушкам, пенсионерам. Но тогда не оберешься скандалов, да и – неправильно, физлицам – в первую очередь. А с Лобжанидзе другая картина: по-человечески Игорь должен был вернуть Лобжанидзе его деньги и выплатить проценты, но – только по-человечески. Формально – нет. Игорь разместил его деньги, их не вернули. По договору ИЧП «Полтавский» ни за что не отвечает, лишь должно содействовать, отвечает за все страховая компания, авалист. А она не хочет отвечать. По закону Лобжанидзе должен был идти в «Гарант», в суд, куда угодно. Игорь  виноват только морально, в сущности, не больше, чем сам Лобжанидзе. Тот обязан был внимательно читать договор. И думать. И понимать, в какой мы стране.
И все же Полтавский предложил Лобжанидзе:
- Георгий Мерабович, давайте перезаключим договор. На полгода, - Игорь еще верил, что выиграет суды у «Гаранта» и сможет рассчитаться.
Лобжанидзе был приятный, контактный, благожелательный грузин. Полтавский рассчитывал с ним договориться. Он и так делает больше, чем должен по договору. Не он не вернул деньги, и авалист тоже не он. Он, в сущности, за свой процент выполняет чисто технические функции. И все.
Да, он рассчитывал. Но как же плохо знал он людей. Люди не хотели читать договоры, не хотели понимать в векселях, не хотели слушать про страховую компанию. Люди требовали с него…
Лобжанидзе вспыхнул, в мгновение покрылся красными пятнами.
- Ты что? Ты за кого меня принимаешь? За лоха?
- Георгий Мерабович, я правду говорю. Мне не вернули ваши деньги. Я вынужден судиться со страховой компанией. Если хотите, судитесь сами.
- Нэт, мне нужны деньги, а нэ твоя правда. Какая правда? Какой «Гарант»? Зачем? Дэньги! Отдай! – Игорю показалось, что Лобжанидзе сейчас набросится на него.  
- Я ничего не могу сделать, - повторил Игорь. – Суд. Понимаете, суд!
- Как, нэт? – кричал Лобжанидзе. – Отдавай мои дэньги! Бери, где хочешь! Мне отдавать надо. Друг дал. Банкир. Нэт, ти понимаешь? – это была настоящая истерика. Лобжанидзе ничего не хотел слышать, он кричал, он перешел на «ты», акцент выдавал сильнейшее волнение.
Так продолжалось около часа. Наконец, Игорь не выдержал, он воспользовался тем, что появился Виктор со своего склада – теперь их было двое против одного Лобжанидзе. Игорь попрощался и сбежал. Уехал с Виктором на его «ушастом».
Полтавский надеялся, что Лобжанидзе оценит ситуацию и утихомирится, хотя бы на короткое время. Пойдет для начала в «Гарант». Но нет. Тот начал действовать. Только Полтавский узнал об этом через несколько дней.
Пока же…
Разговор с Лобжанидзе состоялся в пятницу. Игорь вновь и вновь мысленно прокручивал его в памяти, ясно было, что все впереди, что Лобжанидзе просто так не отступит. Но уже через день Игорь перестал думать о Лобжанидзе – из-за новых неприятностей.
В субботу двадцать четвертого июля по радио и телевидению объявили об обмене купюр[6]. Все повторилось: второе издание Павловской реформы[7]. И снова Геращенко - в тот раз, в первый, он и глазом не моргнув, дал на отсечение руку, что ничего такого не будет, никакого обмена. И – обманул. Нагло обманул, высокомерно, презрительно. С тех пор эту парочку все ненавидели – наглого, хамоватого человека с ежиком, будущего гэкачеписта Павлова и бывшего шпиона, банкира Геращенко. И – не меньше – примкнувшего к ним Горбачева. Это была одна из его решающих ошибок: павловская реформа унесла остатки авторитета первого и последнего президента СССР.
С того времени, с января девяносто первого года  Игорь запомнил невероятную, жуткую, озлобленную очередь в «Жилсоцбанке», где у кооператива «Доктор» был открыт счет – пробиваться в здание и потом к  кассам приходилось силой, с боем, несколько раз их  с Ириной Александровной выталкивали из очереди, но они снова взбирались на крыльцо. Озверев, Игорь сам отталкивал тех, кто слабее, в конечном итоге не они пробились – их занесло очередью; дверь не выдержала, затрещала, кто-то упал, кому-то стало плохо, у кого-то из бухгалтеров вырвали сумку с деньгами. Наконец, перед  самым закрытием они очутились перед кассой и бухгалтерша сунула кассирше несколько тысячных купюр, потому что та уже хотела закрываться. Потом с бумагой о сданных деньгах очередь вынесла их на темную Смоленскую набережную.
- Ох, - счастливо вздохнула Ирина Александровна. – Не может быть, - и стала мелко креститься.
- Вы же неверующая, - удивился Игорь. - И к тому же татарка. – Фамилия ее была Нигматуллина по мужу. Игорь слышал, что она и сама наполовину татарка.
- Нет, я русская, - она заплакала. – Это муж татарин. Какое унижение. Представляете, меня так сдавили, что показалось: все, конец. До сих пор не могу прийти в себя. И воротник порвали, и пуговицы оторвали. – Но Игорь был счастлив. Они сумели сдать не только кооперативные деньги, но и Изольдины.
Изольдины деньги, аккуратно перевязанные и упакованные, Ленин к Ленину, пятьдесят тысяч, до последнего лежали на самом дне огромного чемодана – Изольда так и не нашла им применения, да и что можно было купить в Москве девяносто первого года? Квартиры еще не продавались, а к тому времени, когда их станет можно купить, эти деньги превратятся в ничто – цены вырастут во много раз.
Изольда до самых армянских погромов оставалась в Баку. Она жила с Гелочкой в известном доме на улице Гаджибекова напротив Дома правительства с видом на площадь, где, не прекращаясь ни на час, много недель подряд шел непрерывный митинг, где по ночам жгли костры и сутками напролет выступали ораторы, где в воздухе висело: «Карабах» и «война с армянами». Это был вековой спор, почти тысячелетний, обострившийся донельзя, совсем как в восемнадцатом году. Империя слабела, прежний страх проходил – взрыв казался неизбежен; две республики, два народа, охваченные взаимной ненавистью, все ближе приближались к войне. Карабах, Сумгаит, Кировабад-Гянджа  и, наконец, Баку[8] - Союз трещал по швам, по старым, с царских времен, линиям разлома. Империя снова рушилась, на сей раз навсегда. Особенно худо приходилось тем, кто оказался вблизи тектонических трещин.
Через несколько месяцев после Сумгаита на Изольду вышел знакомый цеховик Ахмед, который лет двадцать назад работал на фабрике у дедушки Марка и даже состоял в числе близких к дедушке людей.
С тех пор Ахмед раздобрел и обзавелся обширным хозяйством – его люди не только подпольно шили белье и  торговали цветами и ранними помидорами; в последние годы он занимался еще и контрабандой из Ирана, на той стороне у него жили родственники. Когда-то это был длинный, как жердь, но крепкий и ловкий, похожий на обезьяну парень, с прыткостью макаки лазивший по полкам на складе; за двадцать лет он сумел приобрести диплом и превратиться в уважаемого человека, вхожего в самые высокие семьи. В свое время он чуть не сел, но вместо этого женился на дочке районного прокурора, теперь же прокуроры перед ним заискивали, потому что он, говорили – да он и не скрывал – связан был с местной мафией.
Он предложил Изольде купить у нее квартиру для своего племянника.
- Все равно вам здесь не жить. И уезжайте, куда хотите, хоть в Армению, хоть в Россию, хоть в Израиль. Я помогу.
- Зачем же мы поедем? – с недоверием спросила Виктория Марковна, присутствовавшая при разговоре. – Нам и здесь неплохо. Скоро все успокоится.
- Не успокоится, - улыбнулся Ахмед. – Все равно придется. Союз кончается. Разве не видите, что дело идет к войне? Еще спасибо мне скажете.
Он написал свой адрес, велел подумать и звонить. Изольда с родителями  задержались в Баку до конца. Когда начались погромы, им удалось  перебраться в Гальяновские казармы под защиту военных – старшая сестра  Гарика Стелла служила в штабе дивизии – оттуда на военном самолете их должны были вывезти в Ростов, но в Ростове была нелетная погода. Так Изольда оказалась в Москве. А через месяц, когда все слегка успокоилось, Стеллин муж – он был русский и оставался в Баку – разыскал цеховика Ахмеда.
- А, сами пришли, - засмеялся Ахмед, - поняли, чья правда. Я уж думал: не дай бог убили. Хотел пойти узнать.
Он честно привез в Москву пятьдесят тысяч – скорее всего, это был для него мизер, - и помог отправить вещи: контейнер долго блуждал – от одних родственников к другим: поехал сначала в Кисловодск, потом в Тбилиси, затем в Ереван, - пока Игорь не купил для Изольды квартиру на Чертановской улице. Для Изольды с Гелочкой он по-прежнему снимал хорошую квартиру, но хотя бы мебель нашлось куда поставить.
Игорь с дрожью вспоминал январский вечер, когда объявили о реформе, буквально через несколько дней после назначения Павлова премьер-министром. Причем в лучших советских традициях: якобы фальшивые  пятидесяти- и сторублевые купюры ввозят из-за рубежа с целью разрушения советской экономики. 
- «Ну точно, как Берия – английский шпион»[9], - зло подумал Игорь.
Другим «аргументом» реформы стала борьба с «нетрудовыми доходами». И это после того, как был принят закон о кооперации, разрешены частные биржи и банки, и только и говорили, что о переходе к рыночной экономике. И вот тебе – конфискационная реформа, как в 1947 году. Обменять разрешалось не более тысячи рублей на человека, снимать со счета в Сбербанке – не более пятисот рублей в месяц.
Игорь кинулся к телефону: на другом конце провода Изольда, его рыжеволосая красавица Изольда, едва не потеряла сознание. Но он ничего не успел сказать, в тот же миг вырубился телефон и погас свет. Это было ужасное ощущение: блэкаут, темнота, как на необитаемом острове, молчание телефонов, пугающая тишина и одновременно – гул. Словно гудела вся Москва. Именно так, наверное, должен был выглядеть конец света…
Электричество появилось и телефоны очнулись примерно через час. Игорь снова принялся звонить Изольде. Она все еще не пришла в себя. Игорь попытался ее успокоить.
- Я приеду завтра утром. Возьму машину. Подготовь деньги, - он спешил, связь в любой момент могла оборваться снова.
Когда он на следующий день очень рано приехал от Изольды на работу, Ирина Александровна уже заканчивала составлять документы.
- У меня еще пятьдесят тысяч, - сообщил Игорь, но бухгалтер воспротивилась, она боялась, что лишние пятьдесят тысяч не пропустят, да и ехать нужно было как можно быстрее. Игорю пришлось с ней серьезно поругаться.
- Вы знаете, сколько нужно заплатить в банке, чтобы они закрыли глаза? – успокаиваясь, смирившись спросила Ирина Александровна. – Не меньше пяти тысяч. А лучше больше.
- Хорошо. Я заплачу, - охотно согласился Игорь.
Наконец, они поехали. Увы, Полтавский, как всегда, не сообразил вовремя взять с собой подмогу. Многие фирмы приехали большими командами – они силой протаскивали своих бухгалтеров вперед, так что Игорю с Ириной Александровной очень повезло, что они сумели проскочить перед самым закрытием.
- «Сотрудники банка в тот день разбогатели», - вспомнил Игорь.
Летом 1993 года такого ажиотажа не было. Во-первых, стало намного больше банков, «крутить» деньги – это теперь был главный бизнес в стране; во-вторых, большинство людей  давно сидели без денег, их прежние сбережения, как голодная крыса, обглодала гиперинфляция. В новом обмене, кроме конфискации денег у населения, присутствовал даже некоторый экономический смысл: Союз распался, бывшие республики вводили свои деньги, старая денежная масса сбрасывалась в Россию, опустошая и без того пустые магазины и подпитывая гиперинфляцию. Это была необходимая операция по разъединению денежных систем.
 Все так. Но совковое, бездушное, чиновничье государство в очередной раз стремилось решить проблемы экономики за счет простых людей, переложить на их плечи   ошибки и бездарность и собственных управленцев, и популизм Верховного Совета.  Обменять разрешалось только тридцать пять тысяч рублей, что-то около тридцати пяти долларов на человека. Все остальное должны были заморозить на специальных счетах. Однако на сей раз власть не выдержала и быстро пошла на попятный: и потому, что оказалась слаба, и потому, что обмен денег затеян был в самый неподходящий момент. Конфискационную реформу проводил и лоббировал председатель Центробанка Геращенко, между тем, как президент Ельцин готовился к разгону парламента – его прежде всего интересовала новая, пропрезидентская конституция, а потому он не мог себе позволить слишком злить народ. Ограниченные уступки начались уже через несколько дней.
Люди, однако, не могли этого знать, а потому спешили как можно быстрее отделаться от ставших горячими денег. Игорь, как и все, вместе с Юдифью, кинулся в магазины, но всюду стояли длинные, безнадежные очереди. Лишь в одном, продовольственном, опустевшем – толпа здесь прошла ранним утром, до него – он обнаружил с детьми и купил несколько объемных коробок со «Сникерсами» и «Марсами». Потом он забыл про эти коробки, не до того стало, лишь много лет спустя дочка Олечка – к тому времени она жила за границей – вспомнила, что чуть ли не полгода кормила шоколадками школьных подружек. В девяносто третьем иные из них почти голодали: родители сидели без работы и без зарплаты.
Кроме сникерсов в тот день Игорь купил два очень средненьких сервиза,  это было единственное, что можно было приобрести без очереди, а он с молодости любил фарфор. Несколько японских сервизов Игорь приобрел в перестройку, когда начал обзаводиться связями, но эти были советские, не бог весть, не кузнецовская посуда – он положил их в шкаф и тотчас забыл: жизнь круто поменялась уже через день, он и предположить не мог, что день спустя придется бежать с квартиры и он уже никогда не вернется. Он еще заходил в свой прежний дом, даже прожил следующей весной две недели, брал вещи, но – прежняя жизнь закончилась. Навсегда. Россию понес водоворот, закружил, швырнул, из огня да в полымя, пока не выбросил на мель. Из совка – и снова в совок. И его, Игоря, тоже. Совпало, может быть, случайно, но во всякой случайности есть закономерность. Тысячи, миллионы людей закрутила, завертела в своем водовороте история…
Позже он догадался: Россия проиграла ХХ век. Он начался с конвульсий, с революции и Гражданской войны, и закончился снова  конвульсиями. Потом страна на время успокоилась. Но только на время. Она так и не разродилась свободой.
После всех покупок у Игоря оставались почти миллион восемьсот тысяч рублей. Он особенно не беспокоился: отдаст их оприходовать новому бухгалтеру, Людмиле. Она их обменяет вместе с кассой в понедельник. Да и – не такая уж сумма. К этому времени все дельные люди, и среди них Игорь, давно не держали свои деньги в рублях.
В семь часов утра в понедельник, когда раздался звонок в дверь, Игорь был еще в постели. Спросонья он предположил, что кто-то из постоянных клиентов приехал за метандростенолом и, не посмотрев в глазок, приоткрыл дверь. Перед ним стояли Михаил и Александр, рэкетиры.
- Что случилось?
- Есть дело. Надо срочно обсудить.
- Могли бы попозже. Или по телефону. Я сегодня буду на работе, - Игорь говорил не очень любезно. Если бы они стали ломиться, он, пожалуй, без особого труда захлопнул бы дверь. Она была на цепочке.
- Точно будешь? Дело очень важное, - они явно колебались и не знали, что делать. Это показалось странным: стоило тащиться в Орехово-Борисово в такую рань, чтобы вот так спасовать у двери.
- Да. Буду, - пообещал Игорь и закрыл дверь.
В том, что они приехали, не было ничего хорошего. Очевидно, в этом заключалась какая-то угроза. Что-то не так. Но что? Чем эти суки могли быть недовольны? Это они захватили квартиру на Октябрьском поле, по крайней мере, документы и квартиру в Коньково. И деньги тоже. И машину. Наглецы. Сволочи. Это он, Игорь, имел все основания их ненавидеть. И толку от них никакого. Планы Игоря? Но они не могли их знать. Какая-то новая идея? Но почему не могли дождаться дня? И откуда узнали адрес? Толя? Нужно спросить. Нет, явно было что-то не так, какая-то опасность. Пожалуй, стоило обратиться в милицию. Но куда? Что он станет говорить в милиции? Они только посмеются. Разведут демагогию: «Чем вы докажете, что рэкет?» Или, того хуже: «Когда вас убьют, тогда и будем расследовать». Он уже обращался в милицию. И что? Ходил на Петровку. Обращаться нужно было к знакомым, но у Игоря знакомых в милиции не было. Только злить рэкетиров. Милиция давно приватизировала свою работу. Она при своих интересах. С ней лучше не связываться.
Можно было не ехать на работу. Но – будет только хуже. И он не узнает причину их приезда. Может быть, ничего серьезного. Он велел Юдифи: «Если я не вернусь, обращайтесь в милицию. В прокуратуру. Срочно. Возьмите адвоката. Звоните Диме». И коротко написал все, что знал: и про Михаила с Сашкой, и про Юрия Борисовича, и про свое похищение, и про квартиры.
- «Но ведь бандиты тоже не дураки, - задумался Игорь, когда закончил писать. -  Они должны понимать, что я все мог записать. Что, если меня убьют, все начнет раскручиваться. Или нет?»  -  Он совсем не был  уверен, что колесо милиции закрутится после его смерти. Увы, все парализовано. Государство не работает, президент собачится с Верховным Советом. Или пьет. И депутаты тоже – ненавидят президента. Как можно делать реформы, когда страну захватили бандиты?
- «Но как не делать, когда иначе все прахом?» - подумал он через секунды.
Нет, выбора не было. Приходилось идти на работу, а там, дай бог, он выкрутится. Хотя бы узнает, что произошло.
На фирме рэкетиров еще не было. Игорь обрадовался. Хотя бы отдать деньги до них. Он зашел в бухгалтерию, но Людмила еще не пришла. Только Нина Ивановна. Игорь растерялся.
- Я хотел отдать деньги на обмен Людмиле.
- Она сейчас будет, - пообещала Нина. – С минуты на минуту. -   Теперь отдавать было неудобно, не объяснять же, что он опасается Михаила с Александром. Игорь вернулся в кабинет. И в этот самый миг вошли Михаил с Лупоглазым. Лена тотчас выпорхнула.     
Они расположились по-хозяйски. Александр развалился на стуле у окна, забросил ноги на батарею. 
- «Это хорошо, - отметил про себя Игорь. – Не сможет помешать, если что». 
- Михаил сел на диван, но через минуту вскочил, стал перед Игорем,
- Ты допрыгался. Крысятничаешь. Сейчас приедет человек, будет разговор.
- Кто приедет?
- Подожди, узнаешь.
- Юрий Борисович?
- Узнаешь, - повторил Михаил.
- Какие у вас претензии? – Они не могли знать, что Полтавский   собирался от них уйти. Или все-таки   догадывались? Нет, никто кроме него ничего толком не знал. Никто. И даже он сам…
- Ты крысятничаешь. Почему ничего не сказал про квартиры? Сейчас придет человек, будем разбираться. 
- А почему вы забрали? Мы так не договаривались.
Нужно было бежать. Разговор не сулил ничего хорошего. Опять хотят его увезти? Для чего им этот кто-то? Какой-то бандит? Авторитет? Вряд ли сюда приедет Юрий Борисович. Игорь почувствовал, как гулко бьется сердце. Он поднялся, заходил возле стола, изображая крайнее волнение. Хотя, нет, он действительно очень сильно волновался.
- Чего вы хотите? Чего? Кто этот человек? – Игорь специально кричал, изображал отчаяние.  Или раскаяние. Все равно. Он как можно ближе приблизился к Михаилу, стоявшему между ним и дверью, затем резкий толчок в грудь, Михаил от неожиданности отлетел к стене и едва не упал, Игорь кинулся к двери, распахнул ее, выскочил на лестницу и помчался вниз, на первый этаж, затем по переходу в новое здание Госкомстата, затем по лестнице вверх, в отдел к Ольге Петровне. Игорь не оглядывался, он не слышал, бегут ли за ним, только в новом здании он понял, что погони нет и перевел дух. Поднявшись на четвертый этаж, он попросил  срочно вызвать милицию.
Они приехали минут через пятнадцать или двадцать. К этому времени Игорь пришел в себя. Он вернулся в офис, его встречали три милиционера с автоматами.
- Убежали, - сказали милиционеры. – Мы никого не застали.
Игорь осмотрел кабинет. Сейф с деньгами они, естественно, не тронули. Сейф был им не по силам, но портфель с деньгами исчез.
- Вы можете возбудить уголовное дело по факту разбойного нападения? – спросил Игорь у милиционеров.
- Это нужно доказать, что было разбойное нападение. Вряд ли, - дружно отвечали милиционеры. – Мы вам не советуем. Никто этим заниматься не будет. Висяк. Они возьмут хороших адвокатов. Вы можете написать заявление о хищении портфеля. Но, опять же, вы не докажете, что в портфеле были деньги.
- Нет, о портфеле я не буду, - отвечал Игорь. – Меня убьют, а им ничего. Мелочь.
- Вам здесь не стоит оставаться, - сказали милиционеры. – Мы сейчас уедем, они могут вернуться. Вряд ли вам здесь дадут спокойно жить. Давайте мы вас вывезем.
Но ехать с милиционерами не пришлось. В этот самый момент появился Виктор со своего склада.
- Садись ко мне, - предложил он. – Я тебя отвезу в безопасное место.
Игорь сел в «Запорожец», милицейская машина шла следом. Он видел, что милиционеры держат в руках автоматы. 
- «Боятся», - удивился Игорь. Вскоре милиционеры отстали, скорее всего поехали в свое отделение. Виктор довез Игоря до центра. На Солянке напротив Медицинской академии Полтавский вышел. Когда-то он не раз заходил в это здание по делам. И сейчас оно показалось родным, теплым, знакомым, но…
Всюду вокруг  были люди. Они разговаривали, курили, смеялись. Здесь все было спокойно, безопасно. Но – на короткое время. Ему некуда было идти. Он стал бездомным. Он не мог вернуться на работу.  С Кирпичной улицы нужно срочно вывозить вещи, документы… А куда? 
И домой, в Орехово-Борисово тоже было нельзя. Там могла быть засада. И даже к Виктору на склад нельзя. Толя? Можно было спрятаться на Чертановской. Как в берлоге. Или у Изольды…
Квартира на Чертановской оставалась нежилой. Игорь собирался делать там ремонт, но руки не доходили.
 Изольда привезла из Баку мебель и там стояла кровать с несколькими матрасами, теплыми, мягкими, и был диван в другой комнате, и еще кое-что, но  мебель была не собрана и электричества в большой комнате не было – Степная, уезжая, вывинтила даже патрон и зачем-то обрезала провод. Зато стояла железная дверь, ее установил  Игорь. Производство железных дверей – это, пожалуй, единственная промышленность, которая процветала в 1993 году. Пожалуй, лучше было идти жить к Изольде. И Изольда обрадуется. Забыть обо всем. На время пропасть. Но… Толя знает, где живет Изольда. И – от нее неудобно будет звонить Юдифи. А ведь семью тоже нужно срочно эвакуировать. На всякий случай. И деньги спрятать… 
Из автомата Игорь позвонил Жоржу Ивановичу Самсонову, попросил срочно закрыть и опечатать фирму, распустить по домам сотрудников и не принимать деньги. И обязательно вывесить объявление, чтобы все клиенты обращались к нему, он должен информировать, что произошло и сообщать, чтобы не было паники, что все деньги фирма вернет и через некоторое время снова начнет работать. Только в другом месте.
- Все будет исполнено, - бодро отвечал Жорж Иванович. – Так точно.
- «Что-то очень бодро он разговаривает», - отметил про себя Игорь. Это ему не очень понравилось. Но – не до того, Полтавский тотчас забыл про Жоржа Ивановича и даже подумал, что, в сущности, с Самсоновым ему повезло. Лучше так, чем никак.
Со страхом, постоянно оглядываясь, как вор, Игорь вернулся домой собрать вещи – сегодня же он должен был уехать с ореховской квартиры, навсегда  уехать, но   не успел он пообедать, как раздался звонок в дверь. На сей раз Игорь осторожно прокрался к двери и посмотрел в глазок. Он ожидал увидеть рэкетиров, но за дверью стояли два милиционера в форме. Пришлось открыть. 
- Капитан Булатов, - представился старший. – Вам повестка. Завтра ждем в отделении. Распишитесь. – Отделение было то самое, из которого сегодня приезжали.
- По какому вопросу? – спросил Игорь. – Решили возбудить уголовное дело по поводу рэкета?
- Там узнаете, - сурово произнес капитан. – Год уже работаете, и все без крыши. Пренебрегаете милицией… Деньги крутите… Вот и докрутились. Был ли рэкет, не было ли, речь пойдет о вас.
- Я не буду расписываться, - прервал его Игорь. – По какому вопросу?
- Заявление на вас от гражданина Лобжанидзе.
- Это не ваш вопрос, не райотдела милиции, - разозлился Игорь. – Тут коммерческий спор, арбитраж. Занимайтесь лучше рэкетирами.
- Все вопросы наши. Мы сами решаем, - отрезал капитан. – Ждем завтра, - понятно было, что он не просто так приехал на другой  конец города.
Игорь мог, наверное, не пойти. Ничего бы они с ним не сделали. Все же Москва. Не какая-нибудь глухомань. Действительно, не их дело. Скорее всего, не стали бы искать. Но зачем обострять отношения с милицией? Вдруг в самом деле помогут с рэкетом? Да и мало ли… Хотя, не так давно он советовался. С тем же майором, у которого купил пистолет. Тот сказал однозначно: «Бесполезно. Только платить зря».
Игорь не сомневался: в ближайшее время клиенты, как только узнают, что ИЧП «Полтавский» съехало из Госкомстата, начнут писать заявления. Увы, он меж жерновов. Лучше с милицией не ссориться, терпеть. Наверное, нужно было их прикармливать. Так, на всякий случай.
Да, терпеть. Пока возможно, терпеть.
На следующий день, уже с Чертановской, Игорь приехал к капитану Булатову. Небо было серое, низкое и шел дождь, все под стать настроению. Его ждали. Едва он предъявил документы и спросил, как пройти к капитану Булатову, его сразу окружили несколько  ментов.
- А, Полтавский, миллионер. Идемте. Вас ждут, - они со всех сторон окружили его и он испугался: не дай бог, арестуют. До сих пор он не боялся. Он ни в чем не чувствовал себя виноватым. Лобжанидзе – не их дело. Но сейчас Игоря охватил страх. Милиция -  те же бандиты, только государственные. Что делать, если его арестуют? У него даже нет с собой Диминого телефона. Да и дадут ли звонить? Никогда прежде Игорь не сталкивался близко  с милицией. Тот случай, с Липским,  не в счет, тогда он сразу отступил. Несмотря на то, что действовал совершенно законно, это он потом узнал, даже инструкция на этот счет существовала.
Игорь зашел в кабинет. Там сидели двое, капитан Булатов и еще один, старлей.
- Садитесь, - пригласил капитан Булатов. – На вас поступила жалоба от гражданина Лобжанидзе. Вы его знаете?
- Знаю, - отвечал Игорь. – Но это не вопрос милиции, тем более районной. Пусть подает в суд.
Только вчера сотрудники вашего отделения отказали мне в возбуждении уголовного дела по факту разбоя. В таких условиях я сам должен решать, кому в первую очередь возвращать деньги: Лобжанидзе или бабушкам. Тем более, что по закону я ему ничего не должен.
- Я бы на вашем месте прежде всего постарался наладить отношения с милицией, - сказал Булатов.
- Я не против, - отвечал Полтавский.
Лейтенант, сидевший рядом с Булатовым, тотчас деликатно поднялся и вышел.
- Вот и славно, - улыбнулся Булатов. – Верните Лобжанидзе его сто миллионов. Это ведь не так много для вас.
- Нет, - сказал Игорь. – Я не могу вернуть. Эти деньги мне не вернули заемщики. Теперь я сужусь со страховой компанией. На мне множество физлиц. Дедушек и бабушек, инвалидов. Я имел в виду цифры совсем другого порядка. Без всякого Лобжанидзе. Он тут совершенно ни при чем.
- А, - разочарованно произнес капитан. – Совсем другого порядка?
- Да. Например, миллион.
- Нет, это не то, - отвечал капитан. – Разговор не получается.
- А сколько вы хотите? – спросил Игорь.
Капитан Булатов пожал плечами, давая понять, что – проехали. Не о чем говорить.
- Но если, как вы говорите, рэкет, - переключился капитан, -   хотя, какой рэкет? Чем вы докажете, что рэкет? А может, инсценировка? Если вы, как утверждаете, не можете работать, зачем вы принимаете у людей деньги? Это, выходит, явное мошенничество. 
- Мы не принимаем. Со вчерашнего дня фирма закрыта.
Капитан торжествующе улыбнулся.
- Вот мы вас и поймали. Хотели нас на мякине провести? Мы только что звонили на фирму. Это ваши телефоны? – Он протянул Игорю листок с записанными от руки телефонами фирмы.
- Наши, - подтвердил Игорь.
- Фирма работает. Принимает деньги. А вы говорите: совсем другого порядка.
- Не может быть, - удивился Игорь. – Тут какая-то ошибка.
- А Жорж Иванович, это кто? Ваш заместитель?
- Да. Я его два дня как назначил.
 - Я с ним только что разговаривал. Прямо перед вашим приходом. 
- Это недоразумение, - Игорю не очень ясно было, что происходит: то ли  капитан Булатов врет, то ли Жорж Иванович непонятно зачем несет какую-то отсебятину. 
- Я вчера распорядился, чтобы он закрыл и опечатал фирму. Хотите, я с ним поговорю?
- Не нужно. А кто такой Тен? – продолжал допрашивать бравый капитан.
- Наш заемщик. Торгует китайским трикотажем.
Капитан поднял трубку и, не набирая номер, связался с каким-то Аркадием.
- Слушай, тут у меня сидит Полтавский… Да, да, тот самый… Пробей-ка мне номер телефона Тена. – Ему что-то ответили. – Хорошо. Давай быстрее.
Капитан потер руки.
- Сейчас мы свяжемся с Теном. Сколько он вам должен?
- Пятьдесят миллионов.
- Когда он должен вернуть деньги?
- На следующей неделе.
- Пусть вернет напрямую Лобжанидзе.
- А вы знаете, что такое вексель? Он по векселю должен вернуть деньги ИЧП «Полтавский». Как он может вернуть деньги Лобжанидзе? Это все равно, что отдать первому встречному. И потом, у меня сотни клиентов, почему именно Лобжанидзе?
Зазвонил телефон. Капитан записал номер Тена.
- «Странно, - подумал Игорь, - как они могли найти его так быстро? Наверняка подготовились заранее, а теперь пускают пыль в глаза». – Одно было хорошо: допрашивая Полтавского, капитан ничего не записывал, он просто разыгрывал бравого, всеведающего Джеймса Бонда, совсем, как бандиты. Следовательно, в данный момент ему ничего не грозило.
- Возьмите трубку, - приказал капитан. – Я сейчас буду разговаривать с Теном. Послушайте.
Игорь взял трубку. Капитан набрал номер Тена. Тот, казалось, совсем не удивился звонку.
- Валентин Маевич, - спрашивал, между тем, капитан Булатов. – Сколько вы должны ИЧП «Полтавский»? Пятьдесят миллионов?
- Да, пятьдесят, - подтвердил Тен.
- Сможете вернуть деньги в срок, на следующей неделе?
- Да, смогу, -   подтвердил Тен. 
- Вот и хорошо, - продолжал капитан Булатов. – Отдадите прямо Лобжанидзе. Мы с ним к вам приедем.
- Хорошо, - тут же согласился Тен.
- Валентин Маевич, - не выдержал Игорь. – Вы деньги должны мне, а не Лобжанидзе. Если отдадите ему, я все равно потребую погасить вексель. Лобжанидзе не имеет к вам ни малейшего отношения.
- Это ваши проблемы, - возразил Тен. – Разбирайтесь с ним сами. Зачем мне бодаться с милицией?
- Вот именно, - подтвердил капитан Булатов. – Если не хотите неприятностей. А с Полтавским мы как-нибудь сами разберемся, -  и он положил трубку.
- Прошу возбудить уголовное дело в отношении рэкета, - зло сказал Игорь.
Хотелось хоть чем-нибудь задеть капитана, но тот оставался невозмутим.
- А чем вы докажете, что это рэкет? Ведь ни один сотрудник не подтвердит.
- Я надеюсь, что подтвердят.
- И не надейтесь, - усмехнулся Булатов. – Вам уже за сорок, а вы не знаете людей. А если кто и подтвердит, то дело все равно бесперспективное. Никто их сажать не станет. Судьи – тоже люди, тоже боятся. И никто их не станет искать. Ничего вы не докажете. Только голову подставляете. Правда, Петя? – обратился он к вернувшемуся лейтенанту. 
- Тогда помогите мне разобраться со страховой компанией, - предложил Игорь.
- С «Гарантом»? - усмехнулся Булатов. – Там менты, вплоть до генеральских жен. Берите адвокатов, обращайтесь в арбитражный суд.
- А почему вы так не сказали Лобжанидзе?
- Это наше право: дать ход заявлению. Или не дать.
- Хозяин  -   барин, - добавил лейтенант Петя.
С бравым капитаном Булатовым все было ясно. Лобжанидзе наверняка обещал ему солидный откат.
- Может, все-таки попробуем насчет страховой компании? – предложил Игорь. – Чем черт не шутит?
- Там задействованы серьезные люди, - ухмыльнулся капитан. – Очень серьезные. Я не шучу. Действуйте по закону. И вот что: насчет порядка цифр. Представляете, сколько сейчас будет заявлений? Тут, выходит, вы голенький прямо. Как гусь на вертеле. Мошенничество в чистом виде. Так что, два миллиона, не меньше. Лучше зелеными. В течение трех дней. Понятно? 
- Понятно, - кивнул Игорь. 
- Ну, вот и хорошо, что понятно, - улыбнулся Булатов.
В качестве ответной любезности Игорь уговорил капитана послать с ним милиционера проверить офис.  Нет ли там рэкетиров и что делает Жорж Иванович? Сходить вызвался лейтенант Петя. Он надел бронежилет и взял с собой автомат.
Рэкетиров на фирме, естественно, не оказалось. В коридоре было пусто и бухгалтерия заперта, но в комнате, где обычно принимали вклады, дверь оказалась приоткрыта. Игорь заглянул: там сидела незнакомая красотка с покрашенными в красный цвет волосами.
- Здравствуйте, заходите, - приветствовала она Полтавского. – Хотите открыть вклад? – Заметив за спиной Игоря милиционера с автоматом, она сделала большие глаза.
- Что вы тут делаете? – поинтересовался Игорь.
- А вы кто? – тотчас перешла в контратаку красотка. – Я тут работаю.
- Давно?
- С сегодняшнего утра.
- Кто вас взял на работу?
- Жорж Иванович.
- Были поступления? Договоры?
- Нет. Целый день никто не приходил. Вы первые. Дождь на улице.
Врала она или говорила правду, догадаться было трудно. Скорее говорила правду. 
Игорь проверил дверь своего кабинета. Она оказалась не заперта. В его кресле за столом самолично сидел Жорж Иванович Самсонов – в бордовом пиджаке, в розовых носках и синих туфлях. Он вальяжно закинул ноги на стол, курил сигарету и разговаривал по телефону.
Увидев Полтавского, он резко положил трубку и вскочил на ноги.
- Игорь Григорьевич, целый день звонят. Отбиваюсь, как могу, - Жорж Иванович явно был растерян. – Как ваше самочувствие после вчерашнего?
- Спасибо. Нормально, - холодно сказал Игорь. – А что это за женщина в соседней комнате?
- Это так, на всякий случай.
- Мы же договаривались, что вы все опечатаете.
- С завтрашнего дня опечатаем, - заверил Жорж Иванович.
- Нет, сейчас, - потребовал Игорь.
- Хорошо, - нехотя согласился Самсонов.
- И верните печать. Я с вами расторгаю договор.
За спиной Игоря стоял  лейтенант с автоматом и Жорж Иванович не стал спорить.
Подавать в суд на Тена Полтавский не стал: знал, что бесполезно, тот не станет платить дважды. К тому же Тен вернул деньги, пусть и не по правилам, и не ему, Игорю, а Лобжанидзе. Игорь теперь должен был Георгию Мерабовичу ровно вдвое меньше. Но от этого ничего не изменилось: Лобжанидзе продолжил регулярно звонить. 
Но Игоря на Шипиловской больше не было, звонки уходили в пустоту.