Кирилл ГАВРИЛЮК

Стройка была не то, что бы нелегальная. Просто государство заказало ремонт. Ремонт больницы. Дело было в Вышгороде, это под Киевом. Как водится, частные подрядчики искали подешевле.
Нанимали просто рабочих. Михаил был одним из них. У него были тонкие, длинные пальцы пианиста, и идеальный музыкальный слух. Но работал он плиточником. Он клал плитку, как бог.
Когда он работал, то чувствовал каждый шов своими пальцами. Миллиметры под его пальцами становились чайками, парящими над морем. Его работа была искусством.
Поселили их в местном доме культуры. Много, много людей, и один актовый зал, в котором стояло пианино. Пианино было, старенькое и расстроенное. Две клавиши западали. И каждый, кому не лень, хлопал по бело-черным клавишам.
Михаил был пианистом по образованию и в душе. Однажды он отпросился с работы, и вернулся только под вечер. Когда он вернулся, он привёз с собой ключ. И не только.
Ключ был необычный. Это был ключ для настройки пианино, а камертон стоял рядом. До вечера он возился, звякая клавишами с пианино. И старенький инструмент ожил!
Вечером, он пригласил двоих своих друзей на концерт. После работы, уставшие мужчины сели в продавленные кресла, и прислушались. 
Время было за полночь. Волшебные звуки «Лунной сонаты» Бетховена поплыли по зданию. И удивительное дело – уставшие рабочие воспрянули духом. Как будто не было тяжелого трудового дня, не было пыли, которой ты дышишь, не было израненных, натруженных рук. Была только музыка, всепоглощающая, таинственная, чарующая.
Когда Михаил закончил играть, в актовом зале уже стояло и сидело около тридцати рабочих, они были разных национальностей, возрастов и верований.
Натруженными руками они рукоплескали, далеко за полночь, в заштатном доме культуры, за игру на разбитом пианино.
И тогда грянул вальс Штрауса. А потом Чайковский. Тонкие пальцы Михаила выделывали невозможное на старом разбитом пианино.
Полтора часа, красивейшей музыки. Потом он встал и поклонился, аплодирующим. И ушел в свою комнату. Концерт был окончен.
Строители еще долго курили на приступках. Обсуждали. Обдумывали.
Утром они подносили мешки Музыканту (как они прозвали его), которые он порол тонкими пальцами и размешивал раствор, и клал как обычно плитку.
Но в душе каждого из них навсегда осталась «Лунная соната».