Игорь БЕЗРУК
 

 
«ПОМНЮ, В ДЕТСТВЕ МАЛЬЧИК Я БОСОЙ…»
 
Первый раз мама взяла его с собой за тысячу верст к бабушке лет в девять. Бабушка у него, к сожалению, была одна. Отец своих родителей не помнил, после войны оказался в детдоме, поэтому Саше очень хотелось к бабушке, – как же, у всех есть, а он что – рыжий?
Со всеми передрягами и пересадками – автобус, поезд, электричка, снова автобус, – добирались почти два дня. Немудрено, что мама в родные края часто не ездила: не ближний, как говорится, свет. Но бабушка жила не одна, а в семье Сашиной тетки, маминой сестры, поэтому за нее маме было спокойно, чаще она ограничивалась телефонными переговорами да редкими – раз в три-четыре года – поездками. В этот раз мама с папой отправились вместе и естественно взяли Сашу с собой – мальчик достаточно окреп, пересадки и долгую дорогу выдержать сможет, капризничать и ныть не будет, не в его характере. Так оно и оказалось. Почти всю дорогу мальчик с любопытством смотрел за окно автобуса или поезда, на вокзалах в ожидании следующего транспорта был тих, терпеливо, как и взрослые, ждал объявления посадки, жался к маме только, если уставал или время близилось к вечеру, помогал даже нести немаленький пакет с едой, считая помощь родителям само собой разумеющейся.
Утром, проснувшись уже у бабушки, первым делом Саша решил осмотреть двор, хозяйские постройки, огород, познакомиться с друзьями-меньшими: бдительно охраняющем свой насест петухом Василием, владельцем огромной будки мохнатым Чернышом, смешно хрюкающей Васькой, особенно, когда тростинкой пощекотать ей влажный розовый пятак, с шерстистыми резвыми кролями Пашкой, Дашкой и Машкой (как прозвал их Саша). Заглянул он и в стойло к осоловело глядящей бурёнке Маньке, вечно, казалось, что-то жующей: то силос, то сено. 
Незнакомые запахи кружили ему голову: духмяный аромат еще не слежавшегося сена на сеновале, резкий душок свежего навоза, который дядя Коля, муж тети Клары, выбрасывал через небольшое окно в стойле на огород (бабушка потом лепила из навоза лепешки и вывешивала их на плетень для просушки; зимой этим кизяком топили в летней кухне печь). Врезался острый, сырой запах чавкающей под ногами грязи в загороде для домашней птицы за домом, звонкие переклички петухов, гоготанье гусей, кряканье уток.
Загородь утопала в зелени, не пропуская ни капли солнца, а близость узкой речной запруды не позволяла почве высохнуть. Также полутемно было и в комнатах, окна которых выходили на палисадник, но в них никто не жил, хранили либо вещи, которые жалко выбросить, либо заготовки и фрукты, не требующие подвальных условий. 
Одна комната предназначалась для гостей, в ней сейчас остановились папа с мамой. Маленький Саша облюбовал себе металлическую кровать в сенях, там было прохладно, уютно, уединенно и рядом с выходом во двор. Вечером можно было вернуться затемно незамеченным, утром проснуться и выскользнуть из дома, никого не беспокоя.
Впрочем, вскоре Саша облюбовал себе еще более комфортное место: сеновал, и дни и ночи, пока находился у бабушки, больше проводил на сеновале, слушая перед сном, как тихо воркуют голуби (дядя Коля держал и голубей), шуршат мыши, мычит за стеной буренка. 
Был еще один удобный уголок для отдыха: в летней кухне, на лежанке русской печи. Там после всех дел, «грея бока», любила почивать бабушка; клубком сворачивалась пушистая кошка Ася. Иногда на лежанку забирался и сам Саша, сверху наблюдал, как копошится у очага старушка, готовит, моет посуду или метет земляной пол. 
Огород (конца и края не видно) манил всяческой малиной, черноплодкой, крыжовником. Пообедать Сашу дашь ума заставить: утром проскользнет на участок, там огурец сорвет, там помидорину, за летней кухней сыплются вишни, бьются груши, – живот никогда не пустует.
Но вот исхожены все границы, обшарены углы, обнаружена даже удобная речная заводь – течение здесь не так быстро, пологий спуск, можно даже рыбу удить, – ее тут полным-полно. Не встретил Саша пока друзей, но это дело временное, придет и их черед. 
С домом все ясно: сени, длинный коридор, комнаты влево-вправо, каждая со своей запирающейся дверью, – мало чего интересного. А вот во дворе, с торца, примыкающего к палисаду, к дому приставлена деревянная лестница. Чердак. Там Саша еще не был. 
Чердак всегда нечто таинственное. Даже в их двухэтажном – на восемь квартир – доме чердак казался особенным из-за перекрестья деревянных балок, переплетения проводов и телевизионных кабелей, наличия каких-то комодов с ящичками, старых сундуков, ненужных вещей. Наверняка и на бабушкином чердаке обнаружится что-нибудь эдакое, любопытное, из ряда вон. Так оно и оказалось. Интуиция Сашу не подвела. В приглушенном освещении световых окон ему открылась целая антикварная лавка предметов, возраста, наверное, самой бабушки, если не старше. Разве не чудо! Выцветшие журналы и газеты, поблеклые и потрепанные игрушки, пожелтевшие фото с застывшими навечно лицами, облигации, бумажные деньги, монеты, помнившие еще царя Гороха, набитые платьем и обувью пыльные сундуки, плетеное кресло-качалка, в котором давно уже никто не сидел.
Саша вытащил его из-под вороха вещей и коробок, – оно даже не было сломано! А это что? Настоящая гитара! Дека из красного дерева, на солнце переливает глянцем, фигурные колки, нигде ни трещин нет, ни сколов; одна беда: единственная сохранившаяся струна. 
Саша дернул ее, тонкий звук разлетелся по чердаку. Хватит и этого!
Саша с гитарой забрался в кресло, закрыл глаза. Что там мальчишки в его дворе пели? 
Поначалу негромко, прислушиваясь к звуку, тронул струну пальцем, потом невнятно, неровно потянул: 
 
«Помню, в детстве мальчик я босой,
В лодке колыхался над волнами...», – 
 
ни в лад, невпопад подыгрывая себе на оставшейся струне. Но не нужна была ему стройная мелодия, он пел душой и сердцем, мысленно уносился в далекие экзотические страны. Таинственный остров, Зурбаган, Эльдорадо, американские прерии, Остров сокровищ чередовались перед его взором с такой же неспешной сменой пейзажей, рельефов и диковинок, ублажая, насыщая счастьем и радостью, превращаясь в живительный бальзам, который и через много лет будет затягивать все язвы на душе и раны на сердце, стоило только ему снять со стены запыленную, расстроенную старую гитару, тронуть струну и с придыханием пропеть:
 
«Помню, в детстве мальчик я босой…»
  
В ОТПУСК
 
Ну, вот наконец-то всё и собрали. Громадный чемодан из темно-синего полипропилена, купленный еще в прошлом году, пригодился и теперь. Чего только не набила в него Зоя! Влезло, кажется, всё, что отложили для поездки. Ему, само собой разумеется, места в чемодане отведено по минимуму, большая часть – наряды жены и одежда детей. Но мужику что на отдыхе в первую очередь надо? Шорты, сланцы, пара брюк, мокасины, если к вечеру вдруг похолодает, пара рубашек, несколько футболок, не считая того, в чем едешь. 
Женщине каждый день подавай новое. Только не произноси «новое» вслух, говори: «другое», а то ненароком разоришься. 
– В этом я примелькалась на фотографиях еще в прошлый сезон, надо бы чего-нибудь свеженького, – щебетала Зоя перед отпуском. 
Конечно, конечно, как же без «свеженького»!
Чемодан займет треть багажника, значит, можно взять еще дорожную сумку, в которой женским будет занято тоже больше двух третей. Думали бросить сумку в ноги одного из пассажиров сзади (в том месте, где обычно восседала в детском кресле Иринка), но в этот раз передумали: ноги малышки за год заметно вытянулись – куда теперь что девать? Егорка тоже с прошлого года прибавил в росте. Но все равно малышня-малышней. Радовались непомерно, что пришла пора отправляться в отпуск, на море, так же, как и Зоя, суетились, собираясь, чтобы не забыть какую-либо из своих любимых игрушек, без которых на море они никак не обойдутся; но ранним утром поднять их было просто невозможно. 
Из-за дальней дороги хотели выехать часа в три утра, но с трудом растолкали ребятню, одели кое-как, а потом, в суете, находили одного то на диване в подушках, то на горшке клюющим носом, а другого в прихожке, прислоненным к тумбочке. Да и Зоя никак не могла собрать в дорогу еду, хотя, вроде, всё приготовила с вечера. Сама, как и дети, бродила из комнаты в комнату на автопилоте, – сказывалась «совиная» натура и привычка на выходные подниматься не раньше десяти. Но вот, кажется, всё; проверили, вся ли электрика выключена, краны закрыты, вилки выткнуты из розеток. Обули детей, присели на пару секунд на дорожку, оглядывая мебель и стены, словно прощаясь с ними. При этом на мгновение и все предметы замирают, все вещи затихают, как будто готовятся ко сну и расставанию с хозяевами. Быстрее заснешь, быстрее пролетит время расставания с ними во сне. Не успел глаза закрыть – вжик, – а они уже здесь. Так и весь отпуск: один сплошной вжик…
Ну, нечего рассиживаться – в городе еще темень, но когда выедем за город, уже просветлеет. 
Вскочили, подхватили чемодан и сумки, потянулись во двор к машине. 
Стас запихнул чемодан, сумку и пакет с едой в багажник, благо, вполне вместительный. В салон прихватили только кофе и несколько бутербродов – на первый случай. 
Зоя помогла Егорке забраться в салон, накинуть на него ремень безопасности и поправить на груди «уголок». Стас усадил Иринку в ее кресло, также пристегнул ремнем и тщательно проверил все ли в порядке, надежно. 
Едва малыши прислонили головы к креслам, тут же уснули. 
– Если я тоже немножко подремлю, не усыплю тебя? – спросила, забравшись на переднее сиденье, Зоя. 
– Да нет, я разгулялся. Поспи, дорога длинная, силы нам еще понадобятся, – сказал Стас, заводя мотор. Зоя тоже, как и дети, закрыла глаза. 
Пока двигатель прогревался, Стас задал маршрут поездки в навигаторе. 
Тем временем начал пробиваться рассвет. Растянутые дымкой на весь горизонт редкие перистые облака снизу слегка позолотились, словно кто-то, незаметно как,   пробежал под ними с кистью в руках и выкрасил. И хотя деревья вдали еще не сбросили покрова ночи, верхушки их на глазах стали разгораться, и сквозь ажурную сетку ветвей самого высокого пышного дерева стал пробиваться раскаленный до белизны огненный шар солнца. 
С каждой секундой он становился больше и больше, выше и выше, ослепительнее; на него уже невозможно было прямо смотреть. И еще не взобравшись на зубчатую стену горизонта, солнце выбросило вперед несколько прямых лучей, один из которых проник в салон, позолотил переднюю панель, ярко высветил лица жены и детей. 
И от этого вида – озаренных палевым светом родных – Стасу сделалось так легко, как будто он враз сбросил тяжесть прошлых забот и насыщенного трудового года, солнце словно наполнило его новой энергией, счастье захлестнуло, он улыбнулся, произнес: «Ну что, поехали? С Богом!» – и вырулил со стоянки.
  
УЛЕТЕЛИ
 
Лёвка, мой средний внук, – ужасный фантазер. Как-то привели его дети к нам с женой на выходные. Когда выдалась солнечная погода и тополиный пух не так шустро летел, я предложил ему пойти погулять на улицу.
– Но там же никого нет.
– Пока нет, но пойдем площадку, ты, может, встретишь своих старых знакомых по группе, – сказал я.
Для ясности добавлю, что дети не так давно съехали с нашего района, и Левку соответственно перевели в другой детсад.
С моими аргументами Левка согласился. Отправились на улицу.
Выходные. Двор совсем пустой. Многих родители увезли на дачи. Левка заскучал.
– Пошли на детскую площадку в соседний двор, – предложил я.
Там было просторнее, различных игровых комплексов побольше и разнообразный транспорт: машины, мотоциклы на пружинах и даже паровоз с несколькими вагончиками.
Пошли. По дороге повстречали двух близнецов, которым так же, как и Левке, было не более пяти. 
– Привет, – поздоровался с ними Левка.
– Привет, – почти в один голос ответили они.
– Деда, это Паша и Саша из моего бывшего сада, – представил он мне своих приятелей.
– Очень хорошо, – сказал я.
– А это мой деда, – представил меня братьям и Лева.
Близнецы изучающе оглядели меня с головы до ног.
– Вот и ладно, – улыбнулся я. – Теперь тебе скучно точно не будет.
Я опустился на ближайшую скамейку.
Левка – почти на целую голову выше своих приятелей, – тут же дал простор своей фантазии.
– Так, сегодня отправляемся на Марс. Там наш звездолет, – указал он рукой куда-то вдаль. – До звездолета доедем на перевозчике. Забирайтесь быстрее в кузов, я повезу, – распорядился Левка и первым забрался в кабину деревянной машины. Близнецы живо забрались в кузов.
– Поехали.
Левка закрутил баранку, близнецы загудели, как мотор.
– Стоп, приехали, – вскоре сказал Левка. – Вылезаем.
Близнецы спустились на землю.
– Проходим в звездолет.
Садятся на ближайшую ко мне скамейку. 
– Задраиваем люки, – скомандовал Левка. – Здесь пульт. Паша, прокладывай маршрут к Марсу. Саша, будешь следить за приборами в полете.
Саша насупился.
– Я не хочу следить за приборами, хочу прокладывать маршрут.
– Так. На звездолете всегда один командир. Кто у нас командир?
– Ты, – снова в один голос произнесли близнецы.
– Значит, ты должен выполнять мои команды. Следи за приборами, – вон их перед тобой сколько!
– Но я не хочу за ними следить, мне не интересно.
– Тогда ты никуда не полетишь. В космосе каждый должен за что-то отвечать и слушаться командира. Выходи из ракеты, мы с Пашей отправимся на Марс одни.
– Но я тоже хочу лететь, – прогундосил Саша.
– Полетишь в следующий раз. Ты еще не готов, еще не все знаешь приборы.
Саша, надувшись, поднялся со скамейки и отошел в сторону.
– Так, люк закрывается. Паша, проложил маршрут? За приборами, пока не найдется еще один член команды, прослежу я сам. 
Левка соскочил со скамейки и тут же защелкал слева и справа тумблерами.
- На старт! Зажигание! Выходим на взлетную мощность, поехали!
Левка и Паша изобразили рев реактивных двигателей. 
Покинув планету, звук их корабля стал потише.
Саша остался на земле, и теперь, задрав голову, смотрел в небо.
Я усмехнулся. Насколько фантазия разыграла воображение ребят. Саша смотрел чуть ли не со слезами на глазах.
– Саша, – позвал я его. – На что ты там смотришь?
– На корабль. Он улетел.
Я тоже задрал голову.
– Где? 
– Там. – Саша тыкнул пальцем в небо.
– Иди тогда ко мне, садись рядом. Они, наверное, скоро вернутся, и ты присоединишься к ним.
– Да, конечно присоединюсь, ведь я уже выучил все приборы.
– Вот и замечательно. Будем ждать их возвращения вместе.
Мы стали терпеливо ждать. Вернулись бы они пораньше, а то скоро обед. А так, – лучше не придумаешь. Одно только непонятно: какими они вернутся из космоса, ведь согласно теории относительности, на нашей планете должно пройти не одно десятилетие. Может, они вернутся, Саша уже пойдет в школу, а я выйду на пенсию… 
А парадокс близнецов? Не постареют ли они одновременно? Что об этом говорит теория относительности? Надо бы посмотреть…
 
ПОЧТИ КАК ВЗРОСЛЫЕ
 
Настя, рыжая бестия из нашего двора, не смотри, что ей пять, знает многое из мира взрослых.
– Мама говорит, что я умная и сообразительная, быстро всё схватываю, – как-то сказала Настя, когда мы с ней в летний жаркий день спрятались от жгучих солнечных лучей в сооруженном дворовой детворой шалаше в зарослях желтых акаций за нашим небольшим – на восемь семей – двухэтажным домом. – И я знаю, как взрослые делают детей!
Во дает! Даже мне, шестилетке, это неизвестно, а ей, – ишь ты!
Хотя, если по-честному, над этим я никогда не задумывался. Ну, знаем уже, что детей не в капусте находят и не аисты их приносят, а мамы из роддома. Знаем, что поначалу мамы кормят младенцев собственной грудью. Грудное молоко, правда, не очень вкусное, лично мне совсем не понравилось. Мама, кормя младшую, недавно только родившуюся сестренку, увидев, что я пялюсь на вытекающее из ее набухшей груди молозиво, предложила попробовать его и мне. Я попробовал. Фигня! Коровье молоко мне гораздо больше по душе или хорошее козье, особенно со свежей сдобной булочкой с румяной запеченной коркой на верхушке. 
Впрочем, булочки, покрытые глазурью или маком, я тоже люблю, – их можно с удовольствием запивать любыми сладкими напитками, теми же ситро или кока-колой...
Двор наш опустел, малышня разъехалась кто куда. Бабушки, дедушки, детские лагеря, моря и санатории. Остались только мы с Настей. Иногда играем у нее дома, иногда у нас, но после того, как мы с Настей выудили всех рыбок из нашего аквариума, чтобы посмотреть, смогут ли они дышать без воды, папа сказал, чтобы мы «дули» лучше на улицу, – нечего летом дома торчать! Вот мы с Настей и гуляем теперь на улице: катаемся на качелях, строим замки в песочнице, иногда гоняемся друг за другом или играем в прятки, хотя находим друг друга быстро, – двор небольшой, все укромные уголки давно освоены и знакомы, но чаще всего, устав от беготни, сидим на лавочке за домом или забираемся в шалаш, сооруженный в начале лета старшими мальчишками и девчонками под началом Даньки-третьеклассника из пятой квартиры, и разговариваем. Как вот сейчас.
С чего наш разговор ни с того ни с сего забрел в такие дебри, как зачатие и появление на свет ребенка, ну, то есть, человека вообще, даже не знаю. Собственно говоря, мы всегда говорили о чем угодно, на разные темы, как у чукчей, ронял иногда мой папа: «что вижу, то и пою». 
– А ты знаешь, как называется эта птица? – спрашивала Настя, заметив сидевшую на ветке акации черно-белую мелюзгу. – Не знаешь? А я знаю. Это трясогузка. Видишь, как она быстро трясет своим длинным хвостом? Мошкару – еду – увидала. Это мне Славик из третьей квартиры рассказал.
Или:
– А ты знаешь, что деревья, как и люди, дорастают до своего роста и больше не растут?
– Тоже Славка сказал?
– Не-а, это сказала Лариса Петровна, моя воспитательница в садике.
В общем, мы были самыми обыкновенными «почемучками» и информацию о мире черпали откуда придется, но по большей части – самостоятельно. Так произошло и теперь: Настя решила по секрету поделиться со мной вновь добытой информацией:
– Я знаю, как взрослые делают детей, – прошептала она заговорщицки, стрельнув перед этим своими сузившимися глазками по сторонам.
– Откуда? – спросил я. Мне тоже было любопытно. У мамы об этом я стеснялся спросить. Про папу уж молчу: спросишь что-то не то, мигом схлопочешь звучного подзатыльника, – не спрашивай, чего не положено! 
Старшие дети тоже скрывали подобное от нас, секретничали между собой. Ежели обсуждали подобные – запрещенные – темы, гнали нас подальше, мол, малы еще, молоко на губах не обсохло. Или сразу же, при нашем появлении, переходили на шепоток, причем шепоток странный, нервный какой-то, отрывистый. Брякнет что-то один, у остальных глаза увлажнятся, загорятся, губы растянутся (у Даньки-третьеклассника нижняя пухлая губа при этом отвиснет), и они захихикают сдавленно, посматривая на присутствующих нас (малолеток, по-ихнему) искоса. А чего там смешного? Знал бы, наверное, и сам рассмеялся. Может, Настя от них что услышала: про то, как делают детей, пропустила тогда мимо ушей, а теперь вспомнила. Но она брякнула с важностью:
– Видела!
– Что видела? – спросил я недоуменно и вместе с тем недоверчиво.
– Видела, как делают детей взрослые. Сама, – нисколько не смутившись, произнесла Настя.
– И как? 
Тут уже во мне взыграло природное любопытство.
– Ложись на лавку! – велела мне Настя.
Я лег.
– Не шевелись.
Замер. 
Настя с кряхтеньем забралась на меня. Щекастая, пышненькая, она, конечно, нравилась мне, но ее вес я вряд ли бы долго на себе выдержал. Она была, наверное, килограмм на пять-семь, а может, и все десять, тяжелее меня. Но ради познания истины можно было, наверное, немного ее потерпеть.
– Ну? – с трудом выпуская воздух из придавленной диафрагмы, выдавил я.
– Вот так я видела: мама лежала на папе.
– И всё?
Я уже дышал с трудом.
– Наверное, всё, – обронила Настя. Но вдруг: – А нет, подожди! Кажется, они еще шевелились! – бросила она радостно и стремительно заелозила на моем животе. Я чуть не сдох.
– Слушай, Настена, у меня щас, кажется, живот вомнется в лавку.
Настя немного сдвинула домиком свои бесцветные бровки, затем, уперевшись в мои плечи, отжалась на руках, и ловко соскочила на землю. 
– У-у-х, – протяжно выдавил я, но подниматься не спешил: меня словно раскатали по широкой лавке гигантским катком.
– У нас теперь будут дети? – спросил я Настю.
– Наверное, – не задумываясь, ответила она.
– Как-то всё просто, – разочарованно сказал я.
– Да ладно, забей, – ничуть не расстроившись, бросила Настя. – Может, пойдем на качелях покатаемся?
– Пойдем, – поднялся я, и мы, взявшись за руки, потянулись на детскую площадку, где солнце уже ушло, спрятавшись за высокими тополями. О том, как взрослые делают детей, я больше не думал: всё, благодаря умной Насте, стало предельно ясно.
  
ДИМКА-НЕВИДИМКА
 
Жена заглянула в гостиную.
– Деда, внук зовет тебя его помыть.
Улыбается.
– А ты что, его не вымыла?
– Как же не вымыла? Вымыла, как обычно, но он хочет, чтобы и ты его помыл.
Я отложил в сторону газету, кряхтя поднялся с дивана, с присказкой «Ну, где тут мой малышок?» вошел в ванную. Меня встретила сияющая физиономия Димки в море пены, которую он просто обожал. 
Обычно я только уносил Димку из ванной, так как бабушке было уже невмоготу поднять пятилетнего внука в пятнадцать килограмм веса.
– Ты сегодня что-то быстро покупался, – заметил я. 
Обычно Димка плескался в воде не меньше двадцати минут. 
– Я хотел, чтобы ты меня помыл, деда
– А разве бабушка тебя не мыла?
– Мыла. И мама утром мыла, и папа. Только ты не мыл.
– Так вот в чем дело! То-то я тебя совсем не вижу, тебя просто стерли, и ты превратился в невидимку.
– Как же ты меня не видишь, деда, вот же я!
Димка протянул ко мне свою тоненькую ручонку и прикоснулся к моей руке.
– Да, чувствовать я тебя еще чувствую, но уже не вижу. Ты сам-то хоть себя видишь в зеркале? – спросил я на полном серьезе.
Сидящий в ванне маленький Димка задрал голову к подвесному шкафчику с зеркалом над умывальником неподалеку и с унынием в голосе произнес: 
– Не вижу.
– Вот. Выходит, ты превращаешься в настоящее маленькое привидение вроде Каспера. Ты смотрел мультик про Каспера? (Димка утвердительно кивнул.) Поэтому, если я тебя еще немного потру, ты совсем исчезнешь и больше тебя никто не найдет, понимаешь?
– Ага, – нисколько не расстроился Димка и решительно поднялся из воды. – Тогда вытирай меня. Больше мыться сегодня не буду.
– Вот это верно, – сказал я и улыбнулся.
Слегка ополоснув Димку от налипшей пены, я стал его вытирать. Обтерев, традиционно завернул его, как младенца, с головой в большое банное полотенце.
– Я малышок, правда, деда? – продолжал сиять Димка.
– Малышок, малышок, – подыгрывал я Димке всякий раз при этом, несмотря на то, что с каждым разом у этого «малышка» ноги становились длиннее и длиннее и просто выпадали из полотенца.
Я подхватил Димку на руки, прижал к себе, чтобы перенести его в спальню, где дальше над ним уже будет колдовать бабушка, однако Димка дико взвизгнул и выпростал из-под полотенца ручонку, указывая ею в сторону зеркала: 
– Деда, деда, гляди, гляди, я себя вижу! Я появился!
– Вот и хорошо, – как английский мажордом нисколько не удивился я произошедшей с внуком метаморфозе. – Значит, ты больше не невидимка, и все остальные тоже тебя увидят.
– Конечно увидят, деда. Ты разве сомневался?
– Ничуточки, – нисколько не изменил я тон своего голоса, и мы с Димкой, теперь уже не невидимкой, чинно проследовали в спальню, где нас давно уже нетерпеливо поджидала бабушка. 
  
ВЗДРОГНУЛИ!
 
С наступлением лета воспитатели уходят в отпуска, группы в детских садах редеют (некоторые родители отправляют своих отпрысков на все лето к бабушкам), близко возрастных детей объединяют под одной крышей.
Лелю перевели из самой младшей группы, за завтраком посадили с двумя мальцами, немного старше, и веснушчатой девочкой, приблизительно ее возраста.
Перед началом приема пищи, воспитатель, Елена Юрьевна, низенькая, полненькая, улыбчивая, со слегка взъерошенными волосами дама обычно громко спрашивала детей:
– Итак, дорогие мои, прежде чем начнем кушать, что мы должны сказать?
– Приятного аппетита! - хором произносили малыши, и Елена Юрьевна довольно расплывалась в улыбке. Это ее личная инициатива, направленная, как она считает, на правильное воспитание детей. Вежливость, убеждена она, должна прививаться с малолетства. Поэтому в ее группе все завтраки, обеды, полдники и ужины неизменно начинались с «приятного аппетита», а заканчивались «большим спасибо» и обязательным ответом «пожалуйста».
В этот раз Елена Юрьевна, представив группе новенькую девочку, неожиданно решила изменить привычный ритуал и предоставить слово трехлетней Леле:
– Леля, милая, что мы должны сказать, прежде чем начнем кушать?
Леля, поднявшая было свою ложку и уже готовая опустить ее в тарелку с густой манной кашей и небольшим желтым пятном сливочного масла на ней, услышав обращение, замерла и задумалась. 
Судя по тому, как нахмурились ее бесцветные бровки и наморщился открытый лобик, она не знала, как следует ответить правильно. В ее группе воспитательница во время трапезы чаще повторяла «кушаем и никого не слушаем» и «мы из общества чистых тарелок, поэтому ничего в тарелках не оставляем. Ни-че-го!». Дома мама просто звала ее «солнышко, иди скорее кушать», а потом только периодически бросала: «Почему мы не едим?», «Чтобы все съела», «Ты будешь есть или не будешь? Хватит спать над тарелкой!», «Не будет тебе никаких мультиков»… 
– Леля? – Воспитательница продолжала смотреть на нее, как и все остальные дети.
И тут лобик Лели разгладился, глазки заблистали, она заерзала на стульчике. Как же забыла: вчера только она с родителями была в гостях на даче папиного друга. Богатый стол, подарки, музыка. Разные сладости, напитки, вкусный фруктовый торт и нескончаемый радостный гомон. И каждый раз…
Леля улыбнулась, взяла свой стаканчик с компотом. Высоко подняла его над головой и выдала:
– Вздрогнули!