Владимир Михайлов

 ШЕЛЬМА

Отшумела дневная суета. Сумерки бесцеремонно улеглись на дома и деревья. Становясь полноправными хозяевами, они торили путь темноте, придавая ей загадочную таинственность. Замирали безлюдные улицы, а мелкий дождь бесшумно зависал в воздухе.
Не считаясь с усталостью дорог, изредка пробегали автомобили, нарушая природный покой – они будто пытались разбудить уснувшую суету. Потом снова умолкали улицы, и осенний вечер напоминал собой обычную тихую ночь.
Аристарх сидел за рулём новенького "BMW”, наслаждаясь комфортом и скоростью. Машина мчалась с лёгким шуршанием, подчиняясь счастливому наезднику. И в эти минуты, казалось, ничто не может стать помехой мыслям, роившимся в горячей голове бизнесмена.
Я мечтал и достиг,- с видом триумфатора рассуждал он,- у меня своё дело, хороший дом, сын и классный «бумер»…
Расслабляясь, он погружался в сказку, и был уверен, что успешно превращает её в реальность.
Это не предел моих возможностей, я смогу…
Внезапно глухой удар остановил поток сладких мыслей. Промчавшись по дороге ещё два десятка метров, «мастер быстрой езды» ударил по тормозам.
Моя машина! – защемило сердце парня.
Небольшая вмятина на крыле омрачила настроение. Аристарх злобно посмотрел на дорогу, едва разглядев в темноте тело пострадавшего. Подойти к нему не решился, вернее, побоялся.
На какое-то мгновение чужая боль представилась непреодолимой помехой, сделавшей уязвимой его собственность. Происходящее не сразу дошло до глубины сознания незадачливого «гонщика». Сначала раненый раздражал его, потом вызвал страх.
- Где же ты взялся на мою голову? – процедил он сквозь зубы.
- Нужно делать ноги.
Оставив на дороге беспомощную жертву, он торопился раствориться в темноте, напряжённо, сочиняя легенду о своей невиновности; в голове теснились различные версии, ускользала уверенность. Он на всех парах мчался с места преступления к мастерской знакомого автомеханика.
- Может быть не стоило сбегать? – терзал он себя. Может вернуться и отвезти этого беднягу в больницу?.. Нет? Салон загадит.
Снова мысленно вернулся к автомеханику, которого в кругу автолюбителей с уважением называют Хирургом, за особое умение искорёженным авто возвращать красоту.
С Хирургом проблем не было; как всегда, нуждаясь в деньгах, механик быстро согласился пожертвовать сном и сразу же принялся за работу.
С восходом солнца обновлённый "BMW” стоял в гараже. Дома Аристарха никто не ждал; жена с сыном уже две недели отдыхали на модном курорте за границей. Сложившиеся обстоятельства, как нельзя лучше, благоприятствовали ему.
- Моё отсутствие не вызовет никаких подозрений, - успокаивал он себя, - а сейчас только спать. Но события ушедшего дня не покидали голову бизнесмена.
Ни воскресный день, ни располагающая к отдыху тишина не снимали душевного расстройства и напряжения.
- Да успокойся же, - твердил он себе, - ты ведь нигде не наследил, всё обойдётся.
В который раз Аристарх закрывал глаза, пытаясь сделать усилие над собой, но ничего не получалось. То ли страх, то ли остатки совести, а может, и то и другое спрессовывали внушительную массу тела, делая его маленьким и беззащитным. Он достал из бара бутылку дорого виски и из горлышка отхлебнул внушительную дозу, даже не почувствовав крепость спиртного.
- Нервы ни к чёрту! – сумбурно бормотал обессиленный Аристарх.
В конце концов, алкоголь и усталость взяли верх. Сон расслаблял мышцы, но продолжал терзать бессвязными навязчивыми кошмарами мозг.
- Я не виноват!.. Я не виноват!.. – уже бессознательно во сне повторяли губы.
Набатно зазвонил телефон. Аристарх резко оторвался от подушки. Потом сел, пытаясь осмыслить происходящее с ним. Телефон продолжал звонить, приводя его в чувство. Рука инстинктивно потянулась и взяла трубку, из неё глухо доносился дрожащий голос матери: «Сынок! Сынок! Горе-то какое! Звонили из больницы, утром наш отец умер… Папы больше нет!.. Вчера вечером какой-то негодяй сбил его на дороге и…и… скрылся...


ДЕНЬ УДАЧИ

Шла весна, настойчиво вытесняя зиму. Шла, но не приносила радости в дом Даниловых. Тамара Сергеевна с осени лежала в постели без существенных намёков на поправку, но Адам Гаврилович изо всех сил старался внушить жене надежду на выздоровление.
Завтра восьмое марта,- его внезапно пронизала искромётная мысль,- завтра у Тамары день рождения. Смогу ли я?..
В его голове тёплыми воспоминаниями прошли годы, прожитые совместно в радости и благополучии с любимой женой.
- Неужели знаки внимания,- говорил он себе,- завтра будут похожими на повседневные? Неужели лекарства и праздничный стол навсегда останутся мечтами за стеной недосягаемости?
От навязчивых мыслей становилось грустно, они, подобно снегу за окном, продолжали кружить, пьяня его седую голову, а душевный настрой судорожно сковывал мышцы, делая старика слабым и беспомощным. Погружаясь в такое состояние, что нередко повторялось с ним последнее время, он долго не мог уснуть, терзаясь сомнениями, но потом, всё-таки, находил силы, концентрируя их в своём сознании.
Восьмое утро весны взбодрило Адама Гавриловича праздничным оптимизмом. Словно позабыв о своём полиартрите, он рано с бодростью поднялся с постели и быстро оделся. Стремительная походка никак не вязалась с внешним видом пенсионера. Не доверяя карману старенького пальто, рука крепко сжимала в нём пять полтинников, как надежду на удачу.
Даже катаракта не препятствовала видению яркой панорамы. Пёстрая палитра живых красок с притягательной силой манила старика к себе ближе и ближе. Жаль, что только пылкое желание купить цветы остужалось градом неумолимых цен. Живые и красивые – заставляли стыдливо потеть даже полтинники, умаляя их покупательную способность. Адам Гаврилович всё же продолжал прохаживаться между рядами, но цены не падали, оставаясь устойчивее, чем его ноги.
Остановившись, вспомнил о жене.
-Возможно, Тамара нуждается в моей помощи,- нервничал он,- а я…
Посмотрел на часы.
- Неужели удача отвернётся от меня?- бормотали губы, а рука продолжала сжимать горячие монеты.
Неожиданно около пенсионера остановился серебристый «Мерседес». Из него вышел молодой человек. Шикарный наряд казался чужим на плечах обладателя. Небрежная походка выдавала внутренний мир нувориша, которому явно не хватало знаний этикета. Раскачиваясь в движении, он задел локтем Адама Гавриловича и вплотную подошёл к корзине, полной больших красных роз. Ни о чём не спрашивая, взял её, а на освободившееся место небрежно швырнул стодолларовую бумажку. И вновь, раскачиваясь, но уже быстрее, направился к автомобилю. Ошеломлённая происходящим, хозяйка цветов растерянно провожала взглядом щедрого покупателя.
Вдруг из корзины на асфальт упала одна роза.
- Вы… Вы уронили,- взволнованно обратился к молодому человеку пенсионер.
Парень остановился, посмотрел в глаза обескураженного старика и сказал:
-Да ладно! Возьми себе, батя!..
Адам Гаврилович нежно поднял цветок и трепетно прижал к груди.
- Как будет рада Тамара!- в замешательстве повторяли его дрожащие губы.

САМОСУД

В прихожей что-то с шумом упало на пол.
Тёща вздрогнула, крепко сжав ручку сковородки, и замерла в ожидании.
- Зятёк припёрся,- догадалась она.
- Где дневальный? – прохрипел пьяный голос зятя,- почему нет порядка в казарме?
- Это Мирослав? – взволнованно спросила Оксана.
- Да, твой Буйнослав явился, - съязвила тёща и добавила, - готовься к бою.
- Не слышу доклада, - взвинчивая себя, кричал Мирослав.
Разглядывая своё отражение в зеркале, он представлял себя ротным командиром. Затем, покачиваясь, сделал несколько шагов от зеркала, заглянул в комнату.
- Рядовой Ксюха! – позвал он жену, - как встречаете старшего по званию?
- Я здесь, Славик, - дрожащим голосом произнесла молодая женщина, выходя из кухни,- торопилась приготовить ужин к твоему приходу.
- Это хорошо! – одобрил Мирослав, продолжая играть роль ротного командира, - но…
Он бросил тяжёлый взгляд на свежее пятно на халате жены и сразу же спросил:
- Когда последний раз сдавали в стирку форму? Я спрашиваю! Отвечайте же рядовой Оксана!
Не дожидаясь ответов, он беспрерывно задавал вопросы, наслаждаясь своей игрой.
Иногда заигрываясь, он мысленно жалел, что не стал офицером. Падал в кресло, закрывал глаза и в полусонном состоянии продолжал отдавать пьяные команды.
Может быть в училище и сделали б из него боевого командира, но учинённая им на первом курсе драка, навсегда сожгла его мечту, а уж потом пришлось проходить службу в армии рядовым.
- Слава! – пыталась что-то сказать мужу Оксана, - Славунчик!..
- Где сержант? – перебил жену Мирослав и пустился склонять тёщу, - до каких пор, - продолжал он, - здесь будет царить дедовщина?
Размахивая руками, Мирослав заметно повышал голос.
- Да я,- возмущался он,- эту красавицу прошлого столетия!.. Под трибунал!..
- Как ты можешь так о моей мамочке?..
- Подумаешь, страусиная грудь, танк в юбке, бедро бегемота!..
- А ты?- не выдержала жена,- орёл-свиные перья.
- Это у меня свиные перья?..
Он грубо толкнул жену в плечо и тут же, неожиданно, рухнул у её ног, сражённый уверенной рукой властной тёщи, которая после удара с торжествующим видом положила сковородку на грудь поверженного зятя.
- Дочка, не теряй времени, - сказала она, - звони сейчас же участковому.
Оксана дрожащей рукой набрала номер.
- Николай Николаевич, - жалобным голосом обратилась она к милиционеру, - приезжайте, пожалуйста… Мирослав снова…
Не прошло и десяти минут, как страж порядка забрал дебошира.
- Ну, что ж, Мокренко, - обратился к Мирославу участковый, - на просьбы и уговоры ты не реагируешь, придётся за содеянное расплачиваться…
Пятнадцать суток были тяжёлым испытанием для несостоявшегося офицера. Ему хотелось услышать ласковые слова Оксаны, откушать любимых вареников, которые получались у жены значительно вкуснее, чем у тёщи. Да и другие блюда всегда приводили в восторг неблагодарного гурмана.
Мирослав мысленно раскаивался, обещал себе не пить, найти какое-нибудь занятие, которое б отвлекало его от глупостей, но, вспоминая тяжёлую руку тёщи, вздыхал и пересчитывал горькие дни заключения. За полмесяца он достаточно истощал. Обида занозой сидела в нём и не давала покоя. Он решительно был готов простить Оксане, но тёща…
- Как быть с этой бабой? – спрашивал он себя, - Наполеоном меня называет, маньяком с замашками садиста.
Тёща действительно не питала добрых чувств к зятю.
- Я этому Бонапарту, - говорила она, - быстро найду остров Святой Елены.
Подогретое обидами сердце, пылало местью, которая всё-таки зрела и ждала реализации.
- Ну, что ж, граждане женщины, - после полумесячной разлуки вместо приветствия при встрече вырвалось из уст Мирослава,- за содеянное вам придётся отсидеть пятнадцать суток.
И, грубо подхватив под руки жену и тёщу, насильно затолкал их в погреб.
- Не помрут,- подумал он, - освещение и еда там есть.
Но униженное достоинство женщин, особенно тёщи, не позволяло смириться с происходящим. Первые сутки узницы молчали, не находя нужным разговаривать с обидчиком. Но Мирослав и не думал менять сценария. Он открывал погреб и настойчиво требовал называть фамилии. Потом притворно сочувствуя, спрашивал за что сидят. Не дождавшись ответа, парень закрывал погреб, а через некоторое время, вновь повторял процедуру.
- Тебе что, я сковородкой память отшибла? – спросила тёща на вторые сутки после заключения,- уже и фамилии не помнишь?
Не обращая внимания на язвительную реплику, он продолжал чинить «правосудие». На третьи сутки заговорила жена.
- Фамилия? – сухо очередной раз спросил Мирослав.
- Мокренко, - робко ответила Оксана.
- Мокренко! – с пафосом повторил «судья», - сочувствую, но посетителей к вам не было, не было и передач.
И вновь, то закрывался, то открывался погреб, напоминая злоумышленнику процедуры в КПЗ.
Обеспокоенные отсутствием женщин, соседи поинтересовались у Мирослава, почему давно не видно ни жены, ни тёщи?
Они уехали на курорт, - отвечал односельчанам парень, - слышали о таком санатории – «Матери и ребёнка»?
Привыкшие к чудачествам парня, соседи учуяли беду и заявили участковому. Николай Николаевич не заставил себя долго ждать. Уже через полчаса узницы были освобождены, а обидчик, взят под стражу.
На глазах у всех жителей села милиционер вёл новоиспечённого Линча.
- Ты что же это, Мирослав, натворил? – заговорил с ним участковый, - кто тебе позволил чинить самосуд? И сколько же ты собирался их там держать?..
- Отсидели семь, - неохотно выдавил из себя парень, - а должны были – пятнадцать…
- То, что не досидели, не огорчайся, - успокоил его по-своему страж порядка,- восемь суток досидишь за них ты, я гарантирую.


ЗЛОУМЫШЛЕННИК 

Обитатели села Грязево с приподнятым настроением предвкушали приход праздника газификации.
- Скоро и у нас будет газ,- радовались селяне,- как в городе!
Радовались предстоящему событию и монтажники, но только по-своему. Ещё бы, досрочно сварены и уложены в траншеи последние метры труб, а это – премия.
Но, чтобы завершить большую работу, остаётся малость – закачать в трубы воздух и проверить систему на герметичность. Тем не менее, предвкушая минуты триумфа, слово премия всё чаще повторялось на устах тружеников. Бригадир, Юрий Иванович, во время обеда рассказывал о внуках-близнецах, которым дал честное дедовское слово купить импортные велосипеды. Всякий раз, когда он затевал этот разговор, то казалось, что он сам нуждается в покупке больше, чем его внуки.
Максим слушал бригадира и старших товарищей, но свою мечту вынашивал молча. Ему хотелось обрадовать свою беременную жену красивой детской коляской.
К концу рабочего дня закачали в трубопроводы воздух. Оставалась процедура проверки и сдачи объекта. Но новый день принёс рабочим неожиданное огорчение. Давление в системе труб упало, свидетельствуя о браке в работе монтажников.
- Вот тебе и раньше срока…- расстроился бригадир.
Растерялись и сварщики, ведь они были уверены, что к делу отнеслись добросовестно.
- Иванович, - загудели рабочие, аппелируя к бригадиру, - здесь, что-то не так.
- Да что там не так, - с досадой сказал ветеран, - улетучится наша премия, как этот воздух из труб.
Но ребят не покидала надежда. Напряжённый день, хоть и не дал ожидаемых результатов, повторно закачали воздух, рассчитывая на успех.
Второй, третий и четвёртый дни были похожи на первый.
Кропотливая работа изнуряла монтажников, но давление в трубах неумолимо падало. Падало и настроение ребят.
- Петрович, - обратился к старому сварщику Максим, - я меньше всех разбираюсь в тонкостях этой работы, но чувствую, что нашей вины здесь нет.
- Похоже, ты прав, парень, - согласился сварщик, - не мешало бы навестить деда Трофима, что на краю села…
- Конечно, - вмешался в разговор товарищей бригадир, - там, у старика, видимость, как на ладони…
Вскоре группа монтажников отправилась к деду Трофиму.
Седой, с рыжими от махорки усами, закрыв глаза от лучей солнца, пробивающихся сквозь листву, сидел под деревом дремлющий старик. Большая муха грелась на его картофелеподобном носу и совсем не раздражала, лишь, перелезая на губу, заставляла слегка вздрагивать.
- Здравствуй, дед Трофим! - желая своим голосом спугнуть надоедливую муху, громко поздоровался бригадир, - не видел ли ты в эти дни подозрительных типов, шатающихся здесь?
- А что стряслось, ребятки? – открыв глаза и приподняв лохматые брови, спросил старик.
- Да вот, - продолжал бригадир, - вопреки нашим стараниям в трубах падает давление.
- Не может быть! – ухмыльнулся дед, - давление в трубах отменное!
Он медленно встал, приблизился к Ивановичу и попросил сигарету. Подкурив, затянулся, а потом с уверенностью знатока повторил:
- Не может быть! Сам проверял! Каждое утро, раненько, открываю кран, а из него такой свист, такой свист…



ДЕВУШКА С СОБАЧКОЙ

Лето без церемоний ворвалось в последний месяц весны, заставив его походить на знойный июль.
Солнце безжалостно сжигало цветы городских клумб, а горячее дыхание асфальта напоминало дыхание утомлённого монстра, распластавшегося на земле.
Имея несколько свободных дней, я, не задумываясь, решил отправиться в Киев, погостить у детей.
Полагая, что понедельник самый удачный день для поездки, поторопился на вокзал. Спрятавшись от жары в тени уютного автосалона, позвонил детям, назначил место и время встречи, а потом с праздным любопытством стал разглядывать соседей, с которыми предстояло ехать в столицу.
Первым привлёк моё внимание пожилой мужчина, ищущий среди пассажиров собеседника. Вытянув к двери свои длинные ноги, в сандалиях без носков, он беспрерывно говорил, стараясь пробудить к себе интерес, но только раздражал большинство окружающих. Редкие взлохмаченные волосы, мятые рубашка и брюки были плохим подспорьем в завоевании симпатий, а приподнятое настроение старика не позволяло видеть это. И он настойчиво вертел головой, желая поймать хоть один заинтересованный взгляд.
Внезапно монолог незадачливого говоруна прервался хамским возгласом мужчины лет пятидесяти.
- Ты чё закрыл проход?- спросил он, и не желая услышать ответ, брезгливо переступил через ноги.
Пенсионер умолк. Потом, после небольшой паузы, поджал под сидение свои конечности. В наступившей тишине повисло сочувствие к оскорблённому старику. Но это не означало, что все присутствующие пришли к единодушию.
Сидящая за спиной водителя девушка, на мой взгляд, оставалась безучастной, а точнее, старалась быть незамеченной. Провожающий её папа коротко объяснился жестами и быстро отошёл от автобуса, ведя на поводке стриженого пуделя. Прохаживаясь с ним в десяти шагах от микроавтобуса, он часто поглядывал на часы. Я смотрел из окна то на мужчину, то на девушку, пытаясь разгадать их замысел. Всё прояснилось, когда включился двигатель.
Словно по команде к автобусу ринулся мужчина, незаметно передал девушке собачонку, а сам внезапно исчез, попрощавшись едва заметной мимикой.
Только за чертой города водитель заметил собаку на сидении.
- Девушка! – возмутился он, - у меня места только для людей. Да и вообще, автобус не предназначен для перевозки собак.
Девушка отмолчалась, быстро сделав рокировку – дорожную сумку поменяла местами с собакой.
- Вы даже не заплатили за второе место, - продолжал он.
Но и в этот раз натолкнулся на молчание.
Молчал и салон.
- Да уж лучше ухоженная собака, чем неряшливый мужик, - сказала шёпотом одна дама, намекая на пенсионера.
Проехав километров сорок, водитель остановился. В автобус вошла семья. Очень крупных размеров мужчина. Не менее крупная, под стать своему спутнику жизни, женщина и девочка лет двенадцати-тринадцати, полная и рослая, на первый взгляд казалась значительно старше своих лет, и без сомнения выглядела копией своих родителей.
Папа и доченька сели в задней части салона, а мама – стала соседкой девушки с собачкой.
Не заметно для меня, мы проехали полпути. Остановка у кафе оживила пассажиров. Все бросились утолять жажду. Кто пил холодную воду, кто чай, кто кофе. Оказавшись за одним столиком с семьёй «великанов», я пил чай и невольно подслушивал их разговор.
- У меня такая милая соседка,- делилась впечатлениями мама, - погладив собачку, я неожиданно для себя оживила её хозяйку, и та с удовольствием рассказывала о достоинствах маленького Рики.
- Мама! – воскликнула дочка, - а там есть ещё одно свободное место? Я тоже хочу погладить собачку.
Нет, доченька, - возразила мама, - там сядет папа, разве ты не видишь, что он бледен.
- Хоть и кружится голова, - сказал отец, - рядом с собакой не сяду.
По решению семейного совета, место около пуделя всё же досталось дочке, а освободившееся сидение около водителя заняла мама. Стоя около двери, низко наклонив голову, папа подобно атланту подпирал плечами потолок микроавтобуса. Через две минуты водитель остановил транспорт и предложил пассажиру сесть, но, ссылаясь на головную боль, мужчина категорически отказался сидеть сзади.
- Не могли бы вы уступить мужчине и пересесть на его место? - обратился в вежливой форме к девушке с собачкой водитель.
- Нет! Нет! – слабым дрожащим голосом произнесла девушка, - мой маленький Рики не может… Его укачивает…



ДАМА С РАССАДОЙ

Её мечтательный вид свидетельствовал о полной отрешённости от мира, который повседневно доставляет хлопоты. Откинувшись на спинку сидения старого троллейбуса, она представила себя в салоне шикарного автомобиля. Небольшая хозяйственная сумка уже казалась дорогим ридикюлем из крокодильей кожи, а ведро с рассадой, стоящее рядом, на сидении – огромным благоухающим букетом цветов.
Опьянённая мечтательными грёзами, дама не замечала рядом стоящей старушки, ноги которой едва удерживали старческое тело.
Но кто-то всё же заметил и пожалел седовласую. Бедняга кивком поблагодарила за внимание, присела и облегчённо вздохнула.
Дама с рассадой этого не заметила. Не заметила она и, вошедшую на очередной остановке, молодую беременную женщину, большой живот которой, почему-то, упёрся именно в её упитанное плечо. Трудно было не заметить, как этот живот то прижимался, то ударялся, во время движения троллейбуса, будто бы настойчиво выпрашивал сочувствия.
В конце концов, толчки живота стали раздражать даму, она закрыла свои слащавые глазки и с нежностью прижалась к рассаде.
- К чему удручать себя такими мелочами, - подумала она, продолжая блаженствовать.
Внезапный голос кондуктора разорвал кружева грёз.
- Может быть, для ведра с рассадой Вы найдёте другое место? – одновременно спрашивая и делая замечание, сказала хозяйка салона.
- Будьте спокойны! – невозмутимо ответила дама, - моё ведро чистое и не течёт, поэтому совсем не причинит Вашему сидению ни малейшего вреда.
- Я уж молчу, что Вы не платили за занятое второе место, - с заметным раздражением сказала кондуктор, - и вовсе не волнует Ваше ведро, у меня стоят люди…
- Какая хамка! – вырвалось негодование из груди дамы с рассадой, - откуда только берутся люди, портящие настроение?!

ТЕПЕРЬ РЫЧИ

Еду однажды в троллейбусе. На одной из остановок входит в салон мужик с грязными досками. Проталкиваясь сквозь толпу, трётся своим скарбом об одежду пассажиров. Кто-то не выдержал и возмутился:
-Ты чё, мужик, будешь ломиться, пока доски чистыми не станут?
- Мои доски, мои проблемы,- ответил он,- пусть твоя голова за них не болит…
К этому времени подошёл кондуктор и потребовал плату за проезд. Мужик достал пенсионное удостоверение и гривну.
- Вот это за себя,- показал он документ,- а это за доски…
Кондуктор взял гривну и пошёл дальше.
- Ну, шо?!- с взглядом победителя обратился к возмутившемуся пассажиру мужик,- а теперь – рычи!


ОТ ЛУКА НЕ УМИРАЮТ

Сидим с кумом, пьём пиво, истории житейские друг другу рассказываем.
-В баре всё-таки уютнее, чем в кинотеатре,- говорю я.
- Это почему же?- спросил кум.
- Да вот однажды…
И я рассказал, как ко мне подсел мужик. В зал он вошёл с опозданием. По всему было, видно очень, торопился. Дыхание долго не восстанавливалось.
Может быть и не обратил на него внимание, да вот алкогольный перегар с луком… Заёрзал я на сидении, а сам утешаю себя: «Как-нибудь досижу, как-нибудь переживу…»
Минут через десять сосед стал дышать ровнее.
- Слава Богу,- думаю, уже легче ему, да и мне тоже. Но слишком рано возрадовался, он начал кашлять. Нервничая, я стал плохо осмысливать увиденное на экране. Поворачивался боком, спиной, прикрывался лацканом пиджака, а запах лука всё равно преследовал меня.
Кое-как досмотрев фильм, я в вежливой форме объяснил ему, что не следует, есть лук, если собираешься проводить время в общественном месте.
- Та ты шо?!- сказал он с ухмылкой,- от лука ещё никто не умирал.
- Сочувствую,- сказал кум. Он поднёс кружку с пивом к губам, но пить не стал, медленно ставя её обратно на стол.
- Был и со мной подобный случай,- после короткой паузы продолжил он,- но только мой сосед тогда снял свои туфли и до конца сеанса не обувал их.

КУДА ЕДЕТ?..

Решил я как-то в разгар лета погостить у брата. Купил билет на автобус и отправился в Кировоград. Людей много. Изнемогая от жары, даже самые выносливые обливались потом.
Первую остановку сделали в Александрии. Вышел я подышать, размять суставы. Вдруг увидел пьяного мужика. Несчастный с большим трудом на четвереньках дополз к задней двери соседнего автобуса, положил руки на ступени и спросил:
- Кууда еедет?..
- На Павлыш!- дружно ответили несколько человек.
Опершись на ступени, мужик поднялся во весь рост, затем, сделав шаг от двери, упал. Расслабиться себе не позволил. Настойчиво перебирая руками и ногами, он пополз к передней двери этого же автобуса.
- Наа Знааменку?- с надеждой в голосе спросил он.
- Нет! На Павлыш!- раздались сочувствующие голоса пассажиров.
- Шо эта за станция?- с твёрдостью в голосе произнёс парень,- все… на Павлыш!..


 ОСТОРОЖНО!..

Вокзал. К перрону приближается пригородный поезд Кременчуг-Павлыш. Не дождавшись полной остановки локомотива, оживлённая толпа с мешками и сумками прижимается к составу. Образовывается живая стена, которая усложняет попытки приехавших выбраться из душных вагонов.
Вдруг из толпы неожиданно вырвался мужик и повис у двери на поручнях. В одной руке шустряка была небольшая сумка. Мгновенная удача стала его неудачей. Оказавшись в тисках противоборствующих сторон, он понял, что переусердствовал и жалобно закричал:
- Осторожно! Не подавите яйца!..
- Зачем же ты их развесил, милай? – раздался насмешливый голос немолодой женщины из толпы.
Прекратилась ругань с обеих сторон и, все дружно взорвались смехом.


ИВАН ДА МАРЬЯ
Новелла

Шёл второй послевоенный. Но в семье Поспеловых всё ещё ждали окончания войны, ведь домой не возвратились трое сыновей. Многие односельчане уже стали забывать парней, но материнское сердце никак не позволяло похоронить их даже в мыслях. Ожидания иссушили мать, да и отец стал преждевременно старым и немощным. Тяжёлые будни будили у стариков тревогу и опасения, а утомлённые надежды, всё-таки оставались надеждами.
Время так «отшлифовало» супругов, что к старости Иван да Марья сами стали замечать, как становятся похожими друг на друга. Бойкий и жизнерадостный Демидыч со временем впитывал в себя все дипломатические тонкости характера жены. Что же касается Акимовны, то она стала более раздражительной, задумчивой. А могло ли быть иначе, если материнское сердце, страдая от душевных ран, никак не лечилось временем.
- Как жить-то будем? – сокрушалась она, - спрашивая мужа.
- Мы не одни, - с оптимизмом отвечал ей супруг. Вокруг люди. Как-нибудь проживём.
Демидыч доверительно рассказал жене о некоторых своих планах, подпитывая её угасающий оптимизм. Акимовна слушала мужа, успокаивалась, веря словам испытанного друга, но иногда, всё же, интуиция и сомнения терзали женщину.
Вот ты говоришь самогон, - перебивая течение мыслей мужа, возразила она, - а кто же его будет пить? В селе-то одни бабы.
- А это уж, Марьюшка, моя забота, - с уверенностью заявил он, а потом добавил, - ты гони…
Старик понимал, что сивуха не обеспечит роскошную жизнь, но кусок хлеба в доме всегда будет.
Живя на краю села, Акимовна всё-таки с осторожностью производила окоянную, а муж успешно сбывал её. Но не односельчане пили «фирменный» напиток «Иван да Марья». В нескольких километрах от села, в лесу, расположилась армейская часть. Наладив связи с потребителем, Демидыч быстро сообразил, что может дать такого рода бартер. В доме появились хлеб и керосин.
Было бы всё неплохо, если б не Васька Псарёв – участковый милиционер. Принесла его к Акимовне нечистая, как всегда, с бодуна. Да вот к несчастью обеих сторон Иван Демидович до единой капли злополучного напитка унёс в лес. А Васька упрямо не хотел верить, что в доме Поспеловых нет самогона. С его «горящими трубами» в тот момент не смогли бы справиться ни рассол, ни ключевая вода и даже пожарная команда. Милиционера трясло, а оправдания женщины только раздражали блюстителя порядка, приближая разрыв дипломатических отношений. Взбешённый представитель власти вспомнил о законах и решил жестоко наказать Поспеловых.
И зачем только Иван не оставил ту каплю? – рассуждала сама с собой в зале суда Акимовна. Ведь эта капля могла без сомнений усмирить гнев участкового и остудить его «горящие трубы»…
Гуманный суд, не церемонясь, лишил Демидыча свободы на целых 12 лет. Выслушав приговор, старик задумался, а потом взволнованным голосом нарушил тишину зала.
- Да, я виноват перед законом, но…
Он сосредоточил свой взгляд на супруге, а потом неожиданно для всех обратился к ней.
- Марьюшка! – промолвил он, - я ведь столько не проживу.
Его приподнятые, в растерянности, руки оставались неподвижными. Трудно было предугадать последующий ход его мыслей.
- Обещай, что досидишь остаток за меня, - и после паузы добавил, - когда умру…
- Обещаю, Ваня! – послышался в зале суда глухой голос убитой горем женщины.